Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 43

Ольга очень уставала. Ей, московской девушке, не познавшей в своей жизни горя и лишений, тяжело было окунуться в грязь и кровь войны. Да еще писать об этом — просто, безыскусно, но в то же время так, чтобы читателя проняло до печенок… В этом помогал Борис. Он читал ее страницы и вычеркивал красивые слова о мужестве и стойкости. Из-за этого они порою ссорились.

— У меня все правильно! — кипела Ольга. — Эти люди — настоящие герои.

— Разумеется, — подтверждал Борис. — Но читатель должен сделать этот вывод сам. Незачем ему втирать.

— Почему ты так считаешь? — возмущалась Ольга. — Много книжек написал?

И вот как ей объяснить? В прошлой жизни Борис прочел все книги Драбкина[71], у которого и позаимствовал структуру своего проекта. Он запомнил впечатления от этих сборников и хотел, чтобы их книга им не уступала.

— Я так чувствую, — сказал любимой. — Ты сама подумай. Книг, где пафос льется со страниц, в СССР полно. Я хочу, чтоб наша отличалась. Чтоб ее восприняла не только молодежь, но и фронтовики. Чтобы не сказали нам: «Наворотили вы, ребята! Не было такого на войне…»

Перед первой встречей с ветеранами Борис считал, что придется подводить их к роли Брежнева в боях у Новороссийска. Но такого не случилось. Они сами вспоминали. Говорили с уважением о храбрости начальника политотдела армии, который не боялся прибыть на передний край, где он запросто беседовал с бойцами, а случалось, подключался к отражению атак фашистов. Далеко не все политработники поступали так, как Брежнев.

А еще Борис готовил иллюстрации — серию рисунков о боях у Новороссийска, заодно — портреты ветеранов, у которых брали интервью. К концу года рукопись была готова. Ольга отвезла ее отцу, а на следующий день он позвонил.

— Ночь почти не спал, — пожаловался дочке. — Читал — не мог оторваться. Вы с Борисом сотворили чудо. Никогда не думал, что мемуары о войне могут быть настолько увлекательными. Поздравляю, Оля! Обнимаю вас с Борисом и целую. Молодцы!

— Что теперь? — спросила Ольга.

— Рукопись отдам корректору, пусть причешет текст — ошибки в нем встречаются, перебелим, а затем я отнесу ее Цуканову. Он покажет Леониду Ильичу. Если тот одобрит, то, возможно, согласится дать книге предисловие. Это было б просто замечательно.

— Может, даст нам интервью? — сказала Ольга. — Вставим его в книгу.

— Размечтались! — охладил ее отец. — Но Цуканову скажу, пусть спросит…

— Леонид Ильич, — помощник положил перед генсеком папку. — Вы поручили мне контролировать работу над книгой о боях у Новороссийска. Называется «Малая земля». Рукопись закончена. Авторы, Коровка с Ковалевой, просят ее посмотреть и дать оценку.

— Сам-то прочитал? — спросил генсек.

— Да, — сказал Цуканов.

— И какие впечатления?

— Необычно, не похоже на другие мемуары, но в то же время увлекательно. Оторваться было невозможно.

— Вот как? — удивился Брежнев. — Ладно, заберу с собой домой. Там и гляну.

После ужина генсек прошел в любимый кабинет и открыл там папку с рукописью. Без особого желания. Не сказать, чтоб он не доверял Цуканову, но помощник мог польстить, дав высокую оценку мемуарам, где хвалили шефа. Ладно, пробежит глазами несколько страниц — сразу станет ясно. Через несколько минут Брежнев удивленно хмыкнул, уселся поудобнее и очень скоро позабыл о времени. Он как будто возвратился в молодость. Бодрый, энергичный, он опять беседовал с бойцами на переднем крае, а вокруг гремели взрывы и свистели пули. Брежнев даже пару раз всплакнул. В декабре ему исполнилось 64, и, как многие в этом возрасте, генсек стал сентиментальным. Точно так же он плакал, слыша песню «Малая земля» в исполнении своего любимца Магомаева. Песню ту, вроде бы, тоже написал Коровка…

Леонид Ильич просидел за книгой до поздней ночи. Пару раз жена заглядывала, предлагая мужу отдохнуть, Брежнев отсылал ее нетерпеливым жестом. Завершив читать, он перебрал рисунки. Замечательный художник их рисовал! Сослуживцы на портретах как живые, эпизоды высадки на берег и боев в Новороссийске — выразительные, динамичные. Он сложил их в папку, завязал тесемки и отправился к жене под бок…

— Получилась книга у ребят, — сообщил назавтра верному помощнику. — Надо же, такие молодые, но как все верно написали о войне, которую не видели!

— Ковалев сказал, они хотели б с вами побеседовать, — передал Цуканов. — Говорят, без ваших мемуаров книга много потеряет. Если возражаете, то хотя бы предисловие…

— Знаешь, я, пожалуй, встречусь с ними, — решил генсек, подумав. — Привезите их ко мне в Заречье вечером в субботу. Заодно и посмотрю на этого Коровку. Что за парень и откуда он такой выискался… талантливый.

Гости прибыли в оговоренное время. Брежнев принял их в любимом кабинете, одетый по-домашнему, в тренировочном костюме из синей шерсти. Этим он давал понять, что встреча неформальная. Визитеры не того ранга, чтобы встречать их при всем параде. А вот гости приоделись: парень — в деловом костюме, белой рубашке с галстуком; его спутница — в приталенном строгом платье. Девушка несла в руках магнитофон с блокнотом, парень — альбом в обложке и карандаши.

Поздоровались, расселись. Для начала Брежнев расспросил гостей о книге. Как им в голову пришла идея, как работали, какие планы? Девушка, смущаясь, отвечала робко, а вот парень говорил уверенно и смело. Это Брежневу понравилось. А когда Борис сообщил генсеку, что они с Ольгой решили пожениться, Леонид Ильич невольно улыбнулся и поздравил пару.

— Спрашивайте, что хотели, — предложил радушно.

— Можно включиим диктофон? — попросил Коровка. — Чтобы важное не пропустить.

— Можно, — разрешил генсек.

Потекла беседа. Тон в ней задавал Коровка: он и спрашивал, и уточнял, и при этом что-то рисовал в альбоме. На генсека снова накатило. Он опять вернулся в молодость, это чувство приносило радость, потому он говорил охотно, вспоминая даже полностью забытые, как прежде думал, эпизоды. Встреча затянулась. Брежнев ожидал, что он управится за час, а то и меньше, но на деле говорили больше двух. Наконец, генсек решил, что хватит, так и заявил гостям.

— До свиданья, Леонид Ильич, — встал Коровка. Следом подскочила девушка. — Текст беседы мы передадим через Цуканова. Заодно — портрет. Ну, а дальше, как вы скажете…

Слово он свое сдержал. Через пару дней помощник принес генсеку текст его воспоминаний и большой портрет на ватмане.

— Как тебе? — спросил генсек.

— Все понравилось, — сказал Цуканов. — Разговор душевный получился — я читал и словно слышал вас. На портрете вы как будто бы живой. Только он такой… — помощник почесал в затылке. — Домашний что ли. Сомневаюсь, что пойдет для книги. Может взять официальный?

— Ну ка!

Брежнев взял рисунок. На него смотрел немолодой, но еще не дряхлый человек. Добрые усталые глаза, тень улыбки на губах. Образ на портрете пробуждал симпатию, этому человеку хотелось верить.

— Покажу своим домашним, — решил генсек, — заодно с воспоминаниями…

То, что он сказал помощнику назавтра, удивило мудрого Цуканова.

— Пусть портрет поставят в книгу, — сообщил ему генсек. — К тексту тоже нет претензий. И еще. Галя и Виктория Петровна[72] попросили, чтоб портрет издали в типографии, напечатав на мелованной бумаге и вставив в рамки. Пожелали в комнатах своих повесить, так он им понравился. Сделаешь?

— Конечно, Леонид Ильич! — поспешил помощник.

Но ни он, ни Брежнев не смогли предугадать, что выйдет из такой затеи. Руководству типографии сказали, что решение напечатать портрет исходит лично от генсека. А вот то, что только для его домашних, им, увы, не сообщили, так они потом оправдывались. Да еще портрет всем приглянулся. Те, которые несли на демонстрациях, выглядели холодно, безлико. Ну, а тут живой, приятный человек, не в костюме с галстуком — в спортивной кофте. Поступили, как обычно. Переданный в типографию рисунок увеличили, отпечатали громадным тиражом, разослав его по всей стране. В книжных магазинах в секциях политпросвета его стали выставлять на видные места. Люди стали покупать — стоил он немного, на издания такого рода цену ставили щадящую. Брежнев на портрете людям приглянулся. Ведь нисколько не похож на постные физиономии прочих деятелей КПСС. Кто-то даже счел такой портрет сменой курса партии, которая отказалась от казенщины и формализма. Вражеские «голоса» тему подхватили, донеся ее слушателей в СССР. Их «эксперты» бодро рассуждали в студиях, чтобы это значило.