Божья коровка 2 (СИ) - Дроздов Анатолий Федорович - Страница 27

Ковалев прошел на кухню, достал бутылку коньяка и выпил пару стопок, закусив их яблоком. Затем почистил зубы и лег в постель. Завтра разберется, сегодня поздно. К тому же Ольга, возможно, еще едет в поезде в столицу БССР…

Утром Нил Семенович еще до службы позвонил Коровке — по справке, назвав фамилию и имя с отчеством абонента в Минске.

— Алло? Я слушаю, — раздалось в наушнике.

— Борис Михайлович?

— Я, — ответил абонент.

— Здравствуйте. Беспокоит вас Нил Семенович Ковалев. Скажите, моя дочь сейчас у вас?

— Да, — подтвердил Коровка. — Но передать ей трубку не могу — принимает душ. Сказать: пускай перезвонит?

— Не нужно, — отказался Ковалев, помедлив. — Скажите мне, Борис Михайлович, что у вас с Ольгой?

— Любовь, Нил Семенович, — сообщил Коровка. — Большая, настоящая. Сегодня сделаю ей предложение руки и сердца. Заранее скажу, она согласна.

У Ковалева дух перехватило — как далеко у них зашло! Супруга будет недовольна: она Геннадия мечтала видеть зятем.

— У Ольги есть жених, — сказал растерянно.

— Сыночек заместителя министра иностранных дел? — спросил Коровка. — Мне Ольга говорила. Скотина и подлец. За то, что он с девчонкой сделал, рожу в мясо разобью, когда поймаю. Мажор советский, охамевший негодяй.

— Нельзя так о говорить о незнакомом человеке, — заметил Ковалев.

— Достаточно рассказа Ольги, чтобы составить мнение о подлеце. При случае поинтересуйтесь у нее, почему она с Геннадием порвала. Хотя, боюсь, не скажет, постесняется.

Ковалева резанули по сердцу его слова. Отцу не скажет, значит, а ему все выложила?

— Не обижайтесь на меня, Борис Михайлович, но Ольге вы не пара.

— Потому, что вы большой начальник? — хмыкнул собеседник. — Скажите, Нил Семенович, вы работали при Сталине?

— Застал, — ответил осторожно Ковалев. — Но лично не встречался. Я был всего лишь журналистом областной газеты.

— Неважно, суть не в этом. У Сталина имелась дочь — единственная, горячо любимая. Как думаете, что сказал бы вождь, когда б узнал, что она влюбилась в простого парня из рабочих? Заявил бы, что он ей не пара? Сомневаюсь. Вождь был настоящим коммунистом и помнил, почему в семнадцатом году свершилась революция. Она провозгласила равенство всех граждан. И что сейчас мы видим? В СССР возникло новое дворянство — на этот раз с партийными билетами. Повздорил с сыном секретаря горкома партии — иди в тюрьму! Влюбился в дочку зам заведующего отделом ЦК КПСС — брысь с глаз отца! Вот будешь сыном заместителя министра иностранных дел, тогда и приходи. Так получается? Что с нами происходит, Нил Семенович? Почему растут барьеры между слоями общества? Продолжится такое — и страна развалится, как Российская империя в семнадцатом году. Неужели там, в ЦК КПСС, не видят этого?

От этой отповеди Ковалев немного охренел и не нашелся сразу, что ответить собеседнику. Тем более, что говорил тот правду. В ЦК КПСС приходят письма, в которых люди жалуются на произвол начальства на местах. И писем этих год от года больше. Их отправляют на рассмотрение в обкомы и горкомы, ЦК республик, но меры в отношении виновных там принимают неохотно. Нередко все на тормозах спускают. И люди пишут вновь… Не понимают, почему сигнал в ЦК им не помог. Для них Центральный комитет — последняя инстанция перед Богом, если в того верить…

— Вы поняли меня неправильно, — нашелся Нил Семенович. — Речь не о том, что вы когда-то были грузчиком. У нас женою дочь единственная, и мы, признаться, девочку разбаловали. Росла при домработнице. Готовить не умеет, квартиру убирать не рвется. Деньги не считает. Она привыкла к этой жизни. Сейчас ею движут чувства, а потом придет прозрение. Я не хочу, чтоб дочка, выйдя замуж, вскоре развелась.

— Не разведется, — сказал Борис. — Не беспокойтесь. Понадобится домработница, наймем.

— У вас есть на это деньги?

— На сберкнижке у меня сейчас двенадцать тысяч.

«Ого!» — подумал Ковалев. Столько не было и у него.

— Мне заплатили за изобретения, — объяснил Борис. — Но заработаю еще, не сомневайтесь. На тех же песнях — у меня их просят. Вы спросите, где мы будем жить? На ваши метры я не претендую. Свою полуторку сменяю на московскую квартиру. Придется доплатить, конечно, но деньги есть. Понадобится — в придачу дам машину. Ко мне Машеров приезжал с помощником, чтоб лично в деле разобраться. Пообещал помочь купить автомобиль, «Москвич-412». Так что я жених богатый — с квартирой и машиной, — Коровка засмеялся. — За Ольгу не волнуйтесь, Нил Семенович, не обижу. Нужда ей не грозит.

— Спасибо, — буркнул Ковалев, — и до свидания. Привет передавайте Ольге. Скажите, жду ее в Москве. Вернее, вас обоих. Хотел бы познакомиться, узнать поближе.

— Непременно буду, — пообещал Коровки. — С родителями невесты познакомиться — святое дело.

На том и распрощались. Ковалев собрался и вышел к ожидавшей его «Волге». По пути на службу размышлял об этом странном разговоре. Что-то здесь не так. Но что? Да, парень возмутился, когда Нил Семенович сказал, что он не пара Ольге. Это, разумеется, понятно — любой бы обиделся. Но Коровка в разговоре упомянул Сталина и его дочь Светлану, чье имя в СССР оказалось под запретом.[46] Откуда знает про нее? Наслушался вражеских «голосов»? Возможно. Но как уверенно, легко он рассуждал о будущей московской жизни с Ольгой! Как будто лет ему не двадцать, а много больше, и он солидный человек, а не будущий студент. Вот это Нил Семеновича удивило? «Нет, — решил он погодя. — Парень круглый сирота, они взрослеют раньше». Но что тогда? Он понял, войдя в свой кабинет. Коровка говорил с ним как будто с равным, пусть вежливо, но без подобострастия. Ковалева это зацепило, он привык к другому отношению простых людей. «Да, странно, — заключил в итоге Нил Семенович. — Возможно, он большой наглец, а, может, знает себе цену. Ладно, разберемся…»

Пока Борис и Ольга пребывали в сладкой неге, забыв об окружающем их мире, в нем происходили неприятные события. Статья в «Известиях» взорвала СССР, как упавшая на город бомба. В советском обществе конца 60-х зародилась отчаянная жажда справедливости. Процессы разложения его начались, и люди видели, как обособляется от них партийная элита. Распределители промышленных товаров для начальства, персональные коровы для их семей, дающие особое молоко, специальные цеха на комбинатах, производящие продукты для избранного контингента… Их дети поступали в вузы без проблем, закончив, получали назначения на теплые места… Неприкасаемая каста! Попробуй-ка арестовать высокопоставленного члена партии без одобрения райкома или горкома, а тот согласие на это вряд ли даст. А вот обычный человек перед милицией и прокуратурой беззащитен. Закрутят дело — и пойдешь на зону без вины виновный. Не то чтоб это было часто, но случаи имелись, молва о них ходила среди людей.

И тут статья в газете! Не какой-то «голос», клевещущий из-за границы, а «Известия советов депутатов трудящихся СССР». Оборзевшая милиция не погнушалась по надуманному поводу арестовать героя-пограничника, сражавшегося на Даманском и тяжело там раненого. Инвалида, за свой подвиг удостоенного Золотой Звезды. Да что ж это творится, а, товарищи?

Реакция на публикацию случилась бурной. Статью эмоционально обсуждали на работе, на улицах и в транспорте. В редакцию газеты и ЦК КПСС приносили телеграммы, письма, нередко коллективные. Но это были лишь «цветочки». Репутация милиции, и без того невысокая, упала ниже плинтуса в компании с бордюром. Люди не скрывали к ней презрения. В ряде мест, где милиция особо «отличилась», их служебные машины забрасывали яйцами и гнилыми помидорами. Они летели в здания отделов и даже в постовых. Сигналы о таких явлениях стекались в здание на Старой площади в Москве[47], и скоро там поняли, что выпустили джина из кувшина. Не хватало, чтоб в стране произошел второй Новочеркасск или недавний Слуцк.[48] Следовало реагировать, причем, немедленно. Генеральный секретарь велел собрать Политбюро. Предстояло срочно рассмотреть вопрос о принятии мер. Помощник Брежнева Цуканов получил задание собрать материал об обстоятельствах произошедшего.