Б Отечества… (СИ) - Панфилов Василий "Маленький Диванный Тигр" - Страница 4

— Мать в Дании, — прерывая неловкое молчание, говорит панда, записавший меня как бы не в приятели. Киваю, и на этом вопросы исчерпаны.

Датская родня у меня и правда есть… как собственно, и шведская, немецкая, шотландская и американская. Ничего особенного, на самом-то деле, тем паче для аристократии. Собственно русской крови во мне не больше четверти, для дворянства Российской Империи это скорее норма, и это замечательно подчёркивает расхождение культур и то, почему российское дворянство вело себя в России, как на завоёванной территории.

Просто… как-то не хочется говорить обо всём этом. Всё-то кажется, что объяви я о скандинавской крови в моих венах, я предам что-то невидимое и неведомое, непонятное мне самому. Притом, что скандинавской родни я не стыжусь…

… но здесь и сейчас — я русский! Однако и педалировать национальную тему не хочу. Спросят конкретнее — скажу без утайки, а так… не хочу.

Все эти расспросы, подробности… к чему? Они ведь не узнали меня, чем я совершенно не огорчён. Право слово, слава у меня несколько сомнительная! А учитывая контингент, можно ожидать весёлого гогота, хлопков по спине, пожелания непременно выпить со мной (непременно напоив до изумления) и благопожеланий мне лично, причудливо смешанных с оскорблением русского государства и религии (что я переживу легко), и собственно русской нации и культуры, чего я не хочу ни выслушивать, ни терпеть.

Потихонечку просыпаясь, народ стал разбиваться на кучки, и я оказался среди датчан. Очень хочется делать хоть что-то, но… я здесь чужак, и лезть в местную заварушку мне кратно опасней, чем финнам.

— У портье узнать бы… — вполголоса говорю я, затягиваясь и пуская дым через ноздри. Слова мои были услышаны, но остались без ответа, а минуту спустя среди местных финнов нашёлся лидер, который решительно затопал вниз. За ним овечьим стадом потянулись и остальные.

Внизу заговорили разом, перебивая, переспрашивая и не слушая. Минуты две стало выстраиваться что-то вроде диалога, и из обрывочных фраз я понял, что в Хельсинки восстание, вокзал захватила (будь она неладна!) Красная Гвардия, и сейчас в городе идут бои, так что лучше не высовываться.

Назывались также конкретные имена, но мне, за почти полным незнанием финского языка и скверным знанием местных реалий, говорилиони мало. Ладно ещё Свинхувуд, ибо сложно не знать председателя Сената Финляндии, которому Ленин, не имея на то никаких прав и полномочий, лично вручил акт о признании независимости Финляндии. Остальные имена, за редчайшим исключением, не говорили мне решительно ни о чём!

« — Надо было сразу в Турку ехать, — мрачно думал я, толкаясь среди финнов, — или сразу с поезда на любое судёнышко, идущее в Данию. Но нет, отдохнуть решил! Отдохнул…»

Соседство взбудораженных людей, которых я понимаю я пятого на десятое, то ещё удовольствие… Дело даже не в том, что пахнут они отнюдь не розами, на Сухаревке бывала всякая публика, подчас куда как более трущобная в сравнении с местным пролетариатом. Недаром я старался стричься коротко, ибо вошки…

Проблема в том, что я чужак, веналайнен! К России и русским, как я уже успел убедиться, в Финляндии относятся враждебно, что не ново…

… но вот сейчас — можно! За мной, за любым из русских, не стоит сейчас мощь государства, а законы по отношению к нам действуют не в полной мере!

Вот решит сейчас кто-то из представителей финского пролетариата выместить своё раздражение и испуг на мне, и…

… что? А ничего… им ничего, а мне — да что угодно, и никакое оружие не поможет! Останется только утереться, и быть может — буквально.

Некоторое время колеблюсь, подстёгиваемый желанием уйти в номер и забаррикадироваться там до утра, а дальше — видно будет! Но потом вспоминаю горничную, с её особым отношением к «рюсся», и этот план уже не кажется мне хоть сколько-нибудь умным. Зато…

… перевожу взгляд на датчан, шведов и прочий интернационал, который — вольно или невольно, слегка отделился от массы финнов.

— А ведь мы чужаки, — негромко говорю черноволосому Хенрику, и достаю кисет. Дан охотно ухватил табака на халяву, следом подтянулся Оскар-панда…

… и мои слова упали на благодатную почву.

Сначала от финнов дистанцировались мы трое, а потом, по мере того, как аборигены начали заводиться всё больше, весьма живо обсуждая местную политику и то, кого нужно повесить, а кого расстрелять, фонтанируя кровожадными идеями о Всеобщем Счастье Страны Суоми, постояльцы гостиницы поделились на два лагеря. Не резко, нет...

Но в итоге «они» остались в крохотном холле, переместившись частично наружу и шастая туда-сюда, хлопая дверьми и пуская морозный воздух, выпуская взамен спертый, пополам с табачным дымом и алкогольными парами, а «мы» поднялись наверх. Не то чтобы мы разом сплотились, но большая часть остановившихся здесь иностранцев — моряки, которые по определению умеют встраиваться в коллектив, и притом любой, независимо от степени интернациональности и паскудности этого самого коллектива и встраивающейся личности.

« — Три часа ночи» — отмечаю я «для истории», вытащив те самые, помятые и памятные «Сухарёвские» часы, ставшие для меня в этой жизни первыми. Спать никто не собирается, да и как тут уснёшь?! Стрельба хоть и сильно отдалилась, но стала заметно гуще, а вдобавок где-то вовсе уж вдали забухали орудия, и как бы не корабельные!

Устроились мы на втором этаже, заняв узкий коридор ближе к туалету, и несколько номеров, в которых настежь распахнули двери, а в парочке и окна для проветривания. Разом все закурили, загалдели, начали обсуждать ситуацию в меру своего понимания.

Я сижу на полу, подогнув под себя ногу и прислонившись спиной к обшитой досками стене. В руке, чтобы не выделяться, тлеет папироса, и время от времени я затягиваюсь, чтобы она не погасла.

— … чёртовы финны, — бурчит грузный, одышливый сосед слева, как я уже знаю — механик на каком-то мелком шведском транспортнике, — всё-то у них не как у людей!

— … а я тебе говорю, они все жиды! — в маленьких свиных глазках эксперта напротив — ноль готовности к диалогу, но святая уверенность в своей правоте, подтверждённая габаритами племенного быка, — Все!

С экспертом, в силу его внушительных габаритах не спорят. А нет… не только поэтому!

— Жиды, — закивали просвещённые европейцы, — всё так и есть!

— Христа распяли, — подвякнул кто-то православно, — Спасителя нашего!

В руку мне ткнулась липкая бутылка с каким-то пойлом, машинально беру и оглядываюсь.

— Глотни чутка, — щерится беззубо механик, доброжелательный и почти святой, как Мать Тереза, — добрая аквавита! Х-ха!

Выдох его заканчивается благородной отрыжкой, наполненной парами аквавиты, копчёной селёдки и табака, ну и больных, отродясь нечищеных зубов, но к запахам такого рода я давно привык.

Киваю... задержав дыхание, и приставив горлышко к губам, смачиваю губы, для видимости дёргая кадыком и стараясь не думать, что там в бутылке, и кто её касался губами. Сифилис, в том числе и бытовой — бич современного мира… а лечат ртутью[iii], бывает даже — успешно. А ещё туберкулёз…

— … чёртовы русские! — врезается в череп дребезжащий баритон, — Поднялись на бунт сами, так какого чёрта…

Передаю бутылку назад, и механик, сделав пару жадных глотков, глубоко затягивается, как бы закусывая горючую жидкость, и передаёт бутылку дальше. Я слушаю про экспорт Мировой Революции, и к слову, народ высказывает в том числе и здравые мысли по этому поводу. Хотя бреда, разумеется, значительно больше…

— … а я тебе точно скажу — вся эта Мировая Революция — жидами и для жидов выдумана! — «Панда» уже окосел на старых дрожжах и наседает на свинообразного «эксперта», — Кто, как не они…

Эксперт, которому мой новый приятель зеркалит его же собственные мысли, кивает и кажется, считает «Панду» за отличного парня!

— … а я тебе — с крестей! — в одном из номеров играют в карты, поставив узкие кровати «на попа» и рассевшись на полу. Дыма там — столбом! Все пыхают так, будто задались целью поскорее потратить запасы имеющегося при себе табака.