Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович - Страница 38

— Трудиться надо, товарищи, трудиться!

Но вот наступила осень. Дожди, слякоть, холода мешали строителям, и подведомственные Ивану Кузьмичу тресты резко сдали темпы.

Иван Кузьмич нервничал, кричал на совещаниях, а когда почувствовал, что план будет сорван, снова занемог. Произошло это почти так же, как и в первый раз. Утром к нему зашел начальник планового отдела и сообщил, что план девяти месяцев выполнен на восемьдесят два процента, что социалистические обязательства находятся под угрозой срыва. Иван Кузьмич промычал что-то непонятное, злобно посмотрел на начальника планового отдела и сжал ладонями голову.

На этот раз его положили в больницу.

— Черт ее знает, — говорил он доктору, — колет что-то в затылке.

— Странная болезнь у нашего начальника, — шутили сотрудники. — План — вниз, давление — вверх.

Две недели лежал Иван Кузьмич в палате и, глядя на больных, с тревогой думал, что когда-нибудь и он тоже заболеет и, чего доброго, помрет.

Из больницы Ивана Кузьмича отправили в санаторий.

Он ходил по аллеям парка сгорбленный, печальный и подолгу смотрел на скованную стужей землю. К Ивану Кузьмичу приезжали сотрудники и спрашивали с тревогой:

— Как здоровье, Иван Кузьмич?

— Плохо! Очень плохо! — тихо, как и полагается больному человеку, отвечал он.

На службе стали поговаривать:

— Плох наш Иван Кузьмич. Чего доброго, помрет!

И действительно, вид у него был больной, ходил он, медленно передвигая ноги. Казалось, толкни человека — упадет и не встанет.

Проявляя заботу о здоровье Ивана Кузьмича, к нему в санаторий приехал вышестоящий начальник.

— Ну, как дела? — спросил он бодро, чтобы поднять настроение у Ивана Кузьмича.

— Плохо! Очень плохо! — ответил Иван Кузьмич. — На такой работе при моем здоровье меня хватит на полгода. Хорошо бы подобрать что-нибудь полегче, поспокойнее.

— Это можно, — обнадеживающе говорил гость…

Между тем Иван Кузьмич нет-нет да и позвонит заместителю.

— Ну, как там наши дела? Как с планом? Но вести оставались неутешительными…

И вдруг случилось неожиданное.

— Помогли нам, Иван Кузьмич, — слегка заикаясь от волнения, кричал в телефонную трубку заместитель. — Крепко помогли. Да и сами мы прилично поработали, так что, думаю, годовой план обеспечим. Может быть, даже досрочно.

За несколько дней до конца года, прервав лечение, Иван Кузьмич вернулся на службу. Вошел в кабинет, сел за стол, нажал кнопку звонка и внушительно сказал замершей в дверях секретарше:

— Позовите начальника планового отдела с материалами о досрочном выполнении годовой программы. Надо немедленно послать рапорт начальству.

Но… обеспокоенное состоянием его здоровья, чуткое начальство уже приняло решение о переводе Ивана Кузьмича на другую, менее ответственную и более спокойную работу.

На этот раз Иван Кузьмич занемог всерьез.

Вы спрашиваете: есть ли нечистая сила на свете? Заявляю вам авторитетно: есть. Должен вам сказать по секрету, современная нечистая сила стала похлеще прежней. Раньше, помню, если нечистый дух и проказил, то обычно по мелочам. Глядишь, бывало, сани как сани, вдруг оглобли поднялись, заржали и… фьють, нет твоих саней. Утром же, когда проснешься, пойдешь допивать горилку к куму, глядишь: а сани-то на месте. Во! Знать, с понятием сила-то была. А сейчас что? Все эти представители таинственной нечисти только и думают, как бы урвать побольше. Не много, правда, ихнего брата осталось среди нас, но есть, и приносят они сплошной вред и опиум. Не верите? Так вот послушайте, какой со мной однажды случай произошел.

Заболел у меня что ни на есть коренной зуб. И уж так заболел, что я света вольного невзвидел. И чем я только не лечился: и компрессами, и куревом, и водкой. Бывало, так налечишься, что сам ничего не чувствую и не помню, а он ноет и сверлит, сверлит и ноет.

И решил я его тогда выдернуть. Выбрал наикрепчайший шпагат, привязал им больной зуб к дверной ручке и что есть силы толкнул ногою дверь. Словно кувалдой, меня в скулу ударило. Когда очнулся, гляжу: дверная ручка на шпагате болтается, а зуб на месте. Меня даже в дрожь бросило. Ну, что я с ним, треклятым, делать буду, если против него четыре гвоздя не устояли.

— Ты бы, Миколай, — сказала мне моя старуха, — к Лукиничне сходил. Бают, она мастер зубы заговаривать.

— Отстань ты со своей Лукиничной, — простонал я, — тут в больницу идти надо.

— И не вздумай. Да ты что?! Ручку вон погнул и то не вырвал. Неужели думаешь, наша докторша вырвет?

«И правда, — решил я. — Не вырвать этой худенькой девчушке мой коренник. Знать, к бабке на поклон идти придется».

— Вижу, мил человек, зубы у тебя болят, — проскрипела Лукинична при встрече.

А чего тут видеть, если тебе портрет наизнанку вывернуло.

— Могу помочь твоему горю, — продолжала старуха, а сама при этом на себя таинственный вид так и напускает, так и напускает. — Только тебе как заговорить: просто или с прокладкой?

— А какая разница? — спросил я. — Лишь бы зуб не болел.

— А разница, мил человек, такая: просто — два рубля, с прокладкой — три, так как с ней быстрее действует.

— Да ты что, старая… — было взорвался я, но зуб в это время так стрельнул, что из глаз искры посыпались.

— Как хочешь, как хочешь, мил человек, я не неволю, — заскрипела колдунья, а сама подставляет мне стул: знает, что никуда я от нее не денусь. Обессилев от боли, я плюхнулся в стул и слабо махнул рукой. Старуха цепко схватила одной рукой меня за подбородок и своим крючковатым пальцем полезла мне в рот. Я было хотел вырваться, но старуха так дернула меня за подбородок, что я и застонать не в силах был.

— Зуб на зуб, хворь на хворь. Всех взвали каламборь, — забубнила в это время моя мучительница, затем погладила по моей оттопыренной щеке, плюнула в сторону и из каких-то неведомых складок своего платья достала головку печеного лука.

— Вот тебе прокладка. Положи ее на больной зуб и два часа ни с кем не разговаривай. Все это время только и помни о боге. Смотри не чертыхайся.

Ушел я от нее. Сел в автобус, а сам рукой за щеку держусь.

— Вам куда? — слышу голос кондуктора. Я мотнул головой вперед и подал ей рубль.

— Куда, я вас спрашиваю?

А что я ей скажу, ежели мне не велено говорить. Молчу. Она спрашивает. Я опять молчу. Тут ее и понесло. Как только меня она не называла: и бездушный, и бескультурный, и вредный элемент. А я сижу и бога вспоминаю. Так и ехали минуты три. Она меня, а я бога. Потом подает мне билет длиной в полметра. На весь рубль оторвала глупая девчонка, хотя весь маршрут двадцать копеек стоит. Но и здесь я смолчал. Нем я был и дома, но зуб, несмотря на заговоры, по-прежнему ныл и сверлил, сверлил и ныл.

С этого злополучного дня, когда я мучился зубами, прошло вот уже более года, но и до сих пор, как вспомню, как я мучился ночью, кричать хочется.

Словом, утром я подался в поликлинику. Получил номерок и направился к зубоврачебному кабинету. Смотрю, очередь.

Сел я и форменно про себя песню тоски и скорби играю: а-а-а, о-о-о, ой-ооой. Вдруг слышу чей-то знакомый голос:

— Я, мил человек, пять зубов уже запломбировала, как новые стали. А сейчас решила с зубов камень снять. Зачем он мне нужен, этот камень-то. От него только желтизна нехорошая. Я вам, мил человек, определенно заявляю, взагляд жить надо. Почаще к врачу ходить для профилактики, а то вот так и будешь мучиться, как тот гражданин.

Я оглянулся и увидел устремленный на себя перст… Лукиничны.

— Родимый, да это нешто ты! — испуганно воскликнула старуха, а у самой в глазах заполыхали страх и растерянность.

— Ах ты, старая перечница, — только и мог выговорить я: от обиды на себя, от злости на колдунью, от жалости за выброшенные на ветер деньги у меня пропал голос. Старуха воспользовалась моим столбняком, фьюить… и исчезла в один момент, как обычно исчезает нечистая сила, ясно? Вот, а вы говорите, нет нечистой силы.