Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович - Страница 35

Дверь ему отворила теща.

Кряхтя и морщась, Ломтев снял пальто. Стащив с головы шапку, он швырнул ее в угол. Болели спина, и ноги, и руки, и все остальное.

— Что случилось? — испугалась Таисия Павловна.

— Ничего. Упал я, — мрачно сказал Ломтев.

— Как же так?

— Как, как? — неожиданно рассвирепел Ломтев. — Не посыпают песком тротуары — вот люди и падают!

— Вам Суетилов звонил.

Услышав эти слова, Александр Григорьевич Вынужнев, полный, пышущий здоровьем человек, прямо вянет на глазах. На лбу у него появляются морщины, рот кривит болезненная гримаса, и даже гордо устремленный вверх нос вдруг резко меняет свое направление и виновато опускается к губе.

Александр Григорьевич — председатель небольшого завкома — знает, что если звонил Суетилов, значит, быть неприятностям. Это не суеверие, не предчувствие, а вполне реальный факт. Вынужнев всего лишь месяц на посту председателя завкома, и он не помнит, чтобы, позвонив к нему, Суетилов справился о здоровье или сообщил что-нибудь приятное. Нет. Суетилов «просто так» никогда не звонит. Он звонит, чтобы сказать одни и те же слова:

— Это ты, Вынужнев? Говорю я, Суетилов. Приходи, браток, сегодня в пять. Будет разговор.

И все понятно. Вынужнев знает, что «разговор» этот не просто разговор. Ведь в разговоре участвуют, как известно, минимум два человека, а здесь говорить будет только один — Суетилов. Черт возьми, и откуда он только взялся?! Сам он называет свои речи «инструктажем», а все, кого он вызывает, и в том числе Вынужнев, именуют их «накачками».

Вынужнев смотрит на часы и, выяснив, что до визита к Суетилову еще целый час, погружается в мрачные воспоминания. За один месяц это уже шестая накачка. Все предыдущие Вынужнев помнит до мельчайших подробностей. Первая накачка была совсем недавно. Суетилов вызвал Вынужнева и сказал:

— Ну так вот, дружок, чем ты там у себя занимаешься?

— Да осваиваюсь понемногу, в курс дела вхожу.

— И долго ты собираешься входить в этот курс?.. Недельку? — громко и нервно рассмеялся Суетилов. — Да за недельку и курс начисто переменится, и дело будет другое. Ты, браток, про эти излишества забудь. А занимайся в настоящий период вот чем…

Суетилов закурил, достал из стола какую-то бумагу и, ткнув в нее пальцем, сказал:

— Указание вчера пришло срочно улучшить обслуживание посетителей. Экземплярчик я тебе дам, а ты уж действуй… Все брось и занимайся только этим… Завтра же у себя совещаньице проверни… Собери на него всех, кто к этому делу касательство имеет.

— Не могу я завтра, — робко вставил Вынужнев, — завтра у нас все заняты… приемный день завтра.

— Ну и что с того, что приемный день! А вы объявление повесьте: мол, так и так, дескать, по случаю совещания по вопросу улучшения обслуживания посетителей прием посетителей отменяется… Так что действуй и не теряй времени.

А на прощание Вынужнев слышит слова, которыми Суетилов неизменно заканчивал каждую накачку:

— Шуруй… Вкалывай… Двигай!..

На вторую «накачку» Суетилов вызвал Вынужнева ночью:

— Ты чем занимаешься?

— Да вот обслуживание посетителей налаживаю, совещание провели, теперь перестройку кое-какую задумали.

— Отставить! — хмуро сказал Суетилов. — Не тем сейчас надо заниматься…

— Но вы же на прошлой неделе сами сказали…

— Так то на прошлой неделе, а сейчас обстановка изменилась… Главное в настоящий момент — это новаторы производства. Есть у вас новаторы?

— Да, человек шесть имеется…

— А как вы им помогаете?

— Да помогаем, когда нужно поддержать — поддерживаем, перед дирекцией ставим вопрос, а в случае волокиты и в высшие инстанции обращаемся.

— А следы от всего этого дела какие? — громко спросил Суетилов и, заметив, что Вынужнев растерян, пояснил: — Вот ты говоришь, что помогаете новаторам, а где доказательство этой вашей помощи, где ее общественное звучание? Резонанс где?

— Чего нет — того нет, — развел руками Вынужнев, — резонанса нет, и звучания… По-нашему, главное, чтобы у новаторов дело лучше шло…

Суетилов брезгливо поморщился и махнул рукой:

— Это, уважаемый, прописная истина, а скрывается за подобными рассуждениями принижение организаторской роли профсоюза… Вот потому я и вызвал вас к себе, чтобы сделать накачку на сей предмет.

Суетилов встал с места, откашлялся, погладил выбритый до глянца подбородок и, прищурив и без того небольшие, бесцветные глазки, приступил к накачке.

— Что такое новатор? — спросил самого себя Суетилов и тут же ответил: — Новатор — это тот, кто борется за новое и предлагает это новое на смену старому. А поскольку это так, то и наша задача — окружить данного новатора заботой и проявить к нему внимание. Вот почему надо срочно обсудить все предложения, немедленно зафиксировать их, вынести решение и, взяв на себя обязательства и в дальнейшем приветствовать все достижения новаторов, следить за тем, чтобы они, эти достижения, нашли свое яркое отражение в протоколах и отчетах…

Третья накачка была посвящена смотру самодеятельности.

— Не понимаю, — попытался было возразить Вынужнев, — почему это мы должны все бросить и заниматься самодеятельностью?

— А очень просто почему, — опять доставая какую-то инструкцию, объяснил Суетилов. — Проводится смотр. А смотр — это все равно что аврал, и пока мы его не провернем, всякие другие дела побоку.

— Ты на хор обрати внимание, — добавил Суетилов. — Остальные кружки — это дело второстепенное. Главное, значит, хор. Я вот как-то ваш хор в концерте слышал… Неплохо, неплохо, прямо скажу. И поют ребята старательно, как полагается поют. А тем не менее недостатков много. Вот, например, хотя бы такой факт взять: песню «Выхожу один я на дорогу» поют все хором. Нереально это! На дорогу выходит один, а на сцену шестьдесят пять человек… И еще вот в отчете вашего клуба сказано, что в хоре имеется двадцать пять первых голосов, двадцать вторых и восемнадцать третьих… Мимо таких фактов проходить нельзя. Ты на это дело главное внимание обрати. К смотру все голоса должны подтянуться и стать первыми голосами. Так что давай двигай, шуруй, вкалывай!

Четвертую накачку Суетилов проводил, как сеанс одновременной игры в шахматы, с той только разницей, что вместо столиков шахматных стояли столики простые, на каждом из них лежали чистая бумага и карандаши, за столами сидели еще не совсем проснувшиеся профсоюзные работники (было семь утра), а сам Суетилов, расхаживая от стола к столу, громко говорил:

— Я вызвал вас, товарищи, чтобы в порядке оперативного руководства дать некоторые указания по одному срочному мероприятию… Все ближайшие дни вы должны заниматься только альпинизмом. Да-да! Все остальные дела, как второстепенные, можно и отложить. Вы обязаны немедленно развернуть разъяснительную работу о пользе альпинизма и поднять на должную высоту количество участников восхождений на всякого рода вершины. В связи с этим надо провести групповые собеседования, а также выяснить точные данные для приобретения необходимого инвентаря…

Но альпинизмом долго заниматься было не суждено. Через два дня — это было в воскресенье — Суетилов снова собрал народ для коллективной накачки и произнес такую речь:

— Что сейчас на повестке дня? На повестке дня сейчас организация отдыха. Нам нужен не просто отдых, а отдых веселый. Просто отдыхать умеет каждый. Лег себе после обеда, подремал — вот тебе и отдых. Или прогулялся по улице, или в музей сходил. Нет, товарищи, наша задача повернуть это дело по-новому, поставив во главу угла веселый, жизнерадостный, познавательно-занимательный пикник… скажем, на тему о спутниках, о Луне… А для этого, товарищи, надо провести следующие мероприятия…

Суетилов диктует долго, старательно, по два раза повторяя одну и ту же фразу, и, произнеся наконец-то долгожданные «шуруй», «вкалывай», «двигай», объявляет совещание законченным.

Вынужнев сидит в кресле и вспоминает. Пять накачек! Очевидно, скоро предстоит шестая, седьмая, восьмая. И вот что обидно: дела, о которых идет речь на этих накачках, хороши и полезны, но как только прикоснется к ним Суетилов, сразу же тускнеют, теряют смысл.