Ранний старт (СИ) - "Генрих" - Страница 6

— Не сдаётся Валяг! — Весело подтверждает Кирюшка.

Веселье кончается, когда мачеха приносит швабру. Опять задумываюсь, ещё один прокол в оборонительных мероприятиях. Надо как-то придумать запирать дверь так, чтобы её трудно было вынести. Обычная щеколда не поможет, а вот упор в стену — да. Длинный шест нужен, метра два с половиной, но его не спрячешь. Клин! — Осеняет меня. Дверь отворяется вовнутрь! Надо выточить клин! Суёшь под дверь, и никто не войдёт, пока дверь целиком не выбьет. Но Вероника Пална на это не способна.

Пока размышляю о нереализованных возможностях, мачеха находит способ выманить младшего. Приносит ту самую обещанную конфету.

— Что, Кир? Бросаешь брата на поле боя? — Горький вопрос вслед уползающему к свету и заманчивой конфете дезертиру.

А затем начинается горячая схватка. Прикрываясь шубой, всё время норовящей предательски сползти, уворачиваюсь от ударов шваброй. Удары можно было назвать колющими, если бы это орудие не заканчивалось поперечной перекладиной. В какой-то момент хватаюсь, — идиотизм, рефлекс взрослого человека сработал, — за эту перекладину и упираю её вверх, к краю металлического каркаса. Мачеха резко дёргает назад, и я получаю первый урон, пальцы левой руки защемляются перекладиной и железным краем. Шиплю от боли, одёргиваю руку, перекладина слетает.

Прежде чем успеваю сменить позицию, разъярённая мачеха наносит два удара вслепую. Иногда случается так, что шальные выстрелы оказываются самыми точными. Первый удар случайно модифицированным в шест орудием получаю прямо в лицо, под левый глаз. Вспышка боли, отразившаяся световым всполохом где-то в залобном пространстве, подстёгивает не хуже кнута.Второй удар получаю в бок, когда, рыча от боли, ползу в дальний угол, ближе к шкафу. Надо было сразу туда передислоцироваться, там меня достать труднее и тыкать палкой боком неудобно. Ну, да не первая ошибка, которую я совершаю.

В углу, забронировавшись шубой и стиснув зубы, борюсь с тремя приливами боли. От руки, бока и лица. Каждый источник атакует волнами. Сцепишь зубы, зажмёшься — волна спадает. Переводишь дыхание — следом новая волна, но чуть слабее. Мачеха уже не может его серьёзно достать, да и Кирюшка рядом толчётся и хнычет. Постепенно становится легче, боль от каждого ушиба переходит в фоновый ноющий режим. Похоже на постоянно всплывающее и надоедливое системное сообщение, которое невозможно отключить. Но жить можно.

Никогда ни до, ни после, мой Витя не слышал, чтобы его спокойный, флегматичный отец так орал. Случилось это совсем не сразу. Пока до него доносятся торопливые невнятные из-за закрытой двери объяснения мачехи. Ему не нужна идеальная слышимость, он речи Вероники Падловны в таких случаях наизусть знает. Ага, в очередной раз рассказывает, какой он кошмарный и несносный ребёнок, как он целенаправленно, зловредно и старательно выводит её из себя. И, само собой, не забывает упомянуть своё воистину ангельское терпение.

Только тогда стал вылезать из-под кровати, когда услышал негромкий голос отца. Спешить приветствовать его не тороплюсь. Неплохо бы выйти с громкой претензией вроде «Ты чего так долго?! Меня тут чуть не убили!», полюбоваться на вытянутую рожу мачехи, но сначала надо разобраться с полученным ущербом. Досадливо морщусь, пошевелив челюстями. Больно, но вроде перелома нет. Вспомнил, что от удара голову слегка отбросило. Наверное, это и спасло от тяжких последствий. Вот если бы он был прижат головой к стенке, тогда был бы ой. Когда приступаю к осмотру руки, пошевеливая пальцами, опять-таки морщась от боли, в комнату входит отец, из-за спины которого выглядывает обеспокоенная и слегка испуганная мачеха.

Завидев меня, отец на мгновенье замирает, зато мачехе этого мгновенья хватает, чтобы испарится. Фокус-покус, вот она здесь и вот её нет.

С невнятным возгласом, в котором, несмотря на его краткость, можно распознать сразу несколько матерных слов, мужчина бросается к сыну. Опасливо отодвигаюсь, но это не спасает. Заботливые отцовские руки сначала хватают за плечи. Далеко от ушиба на боку, но от толчка хлещет болью. Дёргаюсь, но на этом не заканчивается. Отец от волнения излишне резко берёт за голову, всматривается в место удара. Испытывает очередной болевой прострел и решаю, что с меня на сегодня хватит. По методу злой Зины изворачиваюсь и сильно цапаю зубами отца за руку.

— Ох, бл… ты чего?! — безмерно удивляется мужчина.

Удивления ему добавляют мои холодные глаза.

— Не трогай меня руками… — слово «идиот» в конце фразы удаётся проглотить.

Оба не ожидали такого. Отец понятно чего, а я того, что и от него придётся защищаться. Ему так повезло с тупыми родителями или они все такие?

Всё-таки иногда что-то и до самых дурных доходит. Если доходчиво объяснить. Отец внимательно осматривает меня, но рукам воли уже не даёт.

— Отойди подальше, — командую отцу. Тот отодвигается.

Медленно поднимаюсь, стараясь не морщиться и не кряхтеть от боли. С отца станется броситься помогать и опять схватить за ушибленные места. Хм-м, кажется, на левой голени тоже будет синяк. Этой мелкой травмы на фоне всего остального сразу не почувствовал.

Прихрамывая, бреду в гостиную. На ходу бросаю отцу с неожиданной небрежностью:

— Бинт принеси.

В гостиной сажусь на диван. Кирюшка, увидев моё лицо, кривится и разражается плачем. Прикольно, надо бы на себя в зеркало полюбоваться. Машинально поворачиваю голову на шум шагов и сталкиваюсь взглядом с мачехой. Та ойкает, прижимает руки к лицу и останавливается. Даже на подбежавшего и прижавшегося к ногам Кирюшку не обращает внимания. И с чего такие глаза? — видела ведь уже. С первого раза не разглядела?

Отворачиваюсь, отец бинт принёс. Помогает забинтовать пальцы правой руки, все кроме большого. Не то, чтобы это сильно помогает, но убережёт от прикосновений окружающих. Как бы сигнал всем: «Не трогать! Больное место!».

— Что всё-таки случилось, сын? — Отец присаживается напротив. В его глазах замечаю какие-то опасные огоньки.

— Ничего особенного, — заявляю хладнокровно, — Вероника Пална решила поиграть мной в бильярд, взяла швабру и тупым концом…

Фразу завершаю демонстрацией, на левую руку кладу воображаемый кий, а правой делаю резкое движение вперёд, подражая завзятому бильярдисту. Отец медленно поворачивает голову в сторону жены, та начинает пятиться.

— Это за вазу?! — Его глаза начинают наливаться кровью.

— Которую Кирюшка разбил, — не удерживаюсь подлить керосинчику.

Первый раз в жизни мой Витя видит своего папу в ярости. И слышит. Очень хорошо слышит, так хорошо, что пришлось быстро уши заткнуть. Не от лексики, от количества децибелов. Глаза закрыть не сумел, уж больно любопытно, хоть и страшновато.

Вероника Пална реагирует быстро и, главное, правильно. Замечал уже, что в определённые моменты мачеха соображает всем на зависть. Схватив Кирюшку в охапку, она бросается в спальню. Верный ход! Он так же делал, спасаясь от неё. А вот папа, наоборот, не только воображает себя носорогом, но и голову отключает. Иначе с чего бы он начал выбивать дверь голыми руками, когда она открывается наружу? А, нет! Мачеха успела щеколду задвинуть, папа в попытке открыть уже ручку оторвал.

Мощным ударом кулака папа пробивает верхнюю панель. Не насквозь, панель вгибается, от центра к краям разбегаются изломы и трещины. Смотрю на это с искренним восхищением, даже Зина одобрила бы. Но исподволь подкрадывается беспокойство, как бы в таком состоянии он дров не наломал.

Мужчина, бешено оскалившись, красивым и мощным ударом на этот раз ногой окончательно решает проблему верхней части двери. Обломки с грохотом обваливаются вовнутрь. Что-то отвлекает его сбоку, он раздражённо поворачивается.

— Пап, пап, там Кирюшка, — стою поодаль, я не сумасшедший близко подходить.

Из-за остатков двери слышен захлёбывающийся плач Кирюшки и успокаивающий дрожащий голосок мачехи. Внимательно слежу за отцом, красная пелена бешенства медленно, но неуклонно истаивает в глазах.