Я сделаю это сама (СИ) - Кальк Салма - Страница 28

Я уже знала к тому моменту от Марьи, что Трезонка появилась в их с Женевьевой жизни накануне отъезда, до того её знать не знали и в глаза не видели.

- Да как вы можете так обо мне говорить!

- Легко, - пожала я плечами. – По существу готовы что-нибудь сказать? Нет? Значит, уйдите с дороги. У меня дела.

Я невежливо отодвинула её и вышла. Подхватила жестяное ведро с тряпками, выданное Пелагеей, и отправилась на гору. Марья и Меланья уже ждали меня у калитки.

Троих парней, которых выдала мне в качестве подмоги Пелагея, звали Лука, Фома и Алёшка. Когда я про того Алёшку в первый раз услышала, меня всё равно что подбросило. Потом насмелилась, глянула – мой-то Алёшка высокий, в Женю, сероглазый брюнет, а этот – с льняной головой и чёрными глазами. И пониже моего, поосновательнее. Я выдохнула. Ну мало ли Алёшек в мире? В школе вместе с моим ещё двое учились, в универе у него тоже были тёзки. Поэтому – выдыхай, Женя.

Они сидели на крылечке моего дома и грызли орехи – орехов в этом году уродилось много, они встречались абсолютно во всех карманах. Мне тоже предлагали, но я боялась повредить какой-нибудь зуб, поэтому пока держалась.

- Так, работнички, скорлупу на пол не бросать, - начала я с места в карьер. – Поднимаемся, следуем за мной, смотрим фронт работ.

Они переглянулись – ничего так раскомандовалась пришлая баба – но оторвали зады от крыльца и пошли.

- Видим всё это великолепие? – я показала на мебельные завалы.

- Видим, - кивнул Лука, он старше двух других.

- Вынести во двор, расставить красиво – чтоб можно было подойти и каждый стол и каждую лавку отдельно осмотреть. Потом сообразим, что с ними делать. А, да, окна ещё нам откройте, мыть будем. И чтобы мыть – нужно принести воды. Двое таскают мебель, третий носит воду.

Снова переглянулись, повиновались. Пошли таскать, за водой послали Фому, среднего. Бочка нашлась в кладовке, вытащили её во двор, пусть наполняет.

- А мы, девочки, будем всё это мыть.

Мыть в здешних условиях – это значит, греть воду. Греть воду – это значит, топить печку. Женя, ты вообще умеешь топить печку? Придётся научиться.

Чем растопить? Бумаги ни листочка, бересты тоже как-то нет. Берёзы есть в лесу, но не побегу же я сейчас в лес за клочком на растопку?

- Слушайте, а чем растопить-то? – я растерянно глядела на Марью и Меланью.

- Так видели же в кладовой какие-то деревяшки, - напомнила Меланья. – Вы сказали, что их можно в печь.

- Точно. Я забыла уже, - вот что значит – местный ребёнок, всё знает.

Из дворовой кладовки принесли несколько дощечек на растопку, я догадалась делать всё это не сама, а попросить Алёшку. Он оказался младшим из троих парней, но умел всё, что нужно для выживания, добывать огонь – в том числе. Дальше мы смотрели на дым, терпели дрянной запах – потому что никто не знает, чем та печка заросла за те три года, что её никто не топил. Пыль, и наверное, не только она. На даче в печь бросали бумажный мусор, который потом можно было сжечь. Здесь откуда бумажный мусор?

И вот в разгар наших приготовлений к нагреву воды стукнула дверь, и к нам пожаловала гостья.

- Здоровьица вам, - поклонилась, войдя, знахарка Евдокия. – Вижу – дым коромыслом, дай, думаю, зайду, вдруг помощь какая нужна.

- И ты здравствуй, - кивнула я. – Вот, тут у нас уборка. Дом-то хороший, просто зарос по уши. Сейчас печь растопим, будем воду греть.

- А чего ты сама воды не нагрела? – Евдокия смотрела, будто не понимала.

Я, правда, тоже не понимала.

- Ты о чём? Что значит – сама нагрела?

- То и значит, - она подошла к бочке, в которую Фомка таскал воду – по два ведра, и опустила туда руки.

Через некоторое время от воды пошёл пар. Я не поняла ничего, подошла, сунула палец… вода уже не была такой ледяной, как изначально.

- Как… как ты это делаешь? – чудо, настоящее чудо!

- Немного силы, - пожала та плечами. – Дай руку.

Я протянула руку, она направила ладонь – к поверхности воды.

- А теперь позови силу. Её не так много и надо-то.

- Ты о чём? Я не умею, - затрясла я головой.

- Умеешь. Только не знаешь. Закрой глаза, стой смирно, вторую руку давай сюда же. Сила у тебя внутри. Зови, вытаскивай. Как из рукава, как из кармана. Найти и тяни. Её там много у тебя, хватит и воды позвать, и нагреть, и печь затопить, и ещё останется.

Я и правда не знаю, какая, к чёрту, сила? Она вообще о чём?

- Вспомни, как ты жила раньше, вспомни миг твоей силы, когда тебе удавалось что-то, что казалось, трудным, неисполнимым, а ты делала.

Я искренне не представляла, что такого может быть в душе у Женевьевы, но у меня была моя жизнь! А делать разное… случалось, вправду случалось.

Выполнили контракт? Сдали дом, другой, целую улицу? Построили семнадцатиэтажку? Доказали, пробили, организовали, выполнили, победили?

Но не само собой и не просто так. Ценой, как я сейчас понимала – меня, части меня. Когда нужно было уговаривать, доказывать, где-то заставлять, где-то шантажировать, где-то орать и строить. Вот однажды было, подумал человек, что раз баба у Жени зам, да не просто баба, а жена, так она сидит в кабинете просто потому, что жена, а больше ни почему, и её легко обдурить, и мозги ей запудрить, и сказать, что так и было…

Я будто взлетела – не под потолок, хоть он и высокий тут, а прямо к небу. Высоко. Через ладони мои текла вода – ледяная, но касаясь кожи, она понемногу теплела, нагревалась, и куда-то дальше летела уже вполне пригодной для истребления грязи температуры. Летела, летела… а потом иссякла, и я со всей своей невыразимой высоты шлёпнулась на пол.

- Матушка-барыня! – это Меланья.

- Госпожа Женевьева! – это Мари.

- Вот говорю же – всё может, - а это Евдокия.

Я открыла глаза и обнаружила себя на мокром-мокром полу. Ой, не только пол, а ещё и стены, и окна тоже. По стенам стекает вода, кое-где от той воды идёт пар. Такое ощущение, что всё немалое помещение кто-то душевно окатил кипятком из шланга, да хорошенько так, не жалея воды нисколько.

В дверь опасливо заглядывали мальчишки – что это тут творится.

- Это… как? – хрипло проговорила я.

- А это ты, - пожала плечами Евдокия.

- А чего вы… все мокрые?

- Убежать не успели, - рассмеялась Меланья. – Барыня, мы с вами мигом дом-то в порядок приведём, если вы ведунья! Это когда руками по половице – долго и трудно, а так – ничего, хорошо! И будет ваш дом самый-самый красивый!

- Только я что-то встать не могу, - и правда, еле поднялась на трясущихся ногах, оперлась на печь – которая, кстати, начала греться. Греться – это хорошо, пусть.

- Немудрено, - рассмеялась Евдокия. – Если ты необученная совсем, то это очень непросто. Ничего, научишься, у тебя тут можно много куда руки приложить.

Она права – научусь. И справлюсь.

Если вот так, с той неведомой силой – то можно здесь выжить, ой как можно. Даже в старом доме вдали от цивилизации. И я это сделаю, обязательно сделаю.

4. За работой

- Ей бы поесть, - Евдокия оглядела Меланью и Марьюшку.

- Сейчас сбегаю, - подхватилась Меланья.

- Погоди, посушу тебя.

Я сидела на полу и смотрела, как знахарка ведёт руками вдоль Меланьиного тела, и от рук её идёт пар. Так, о чём-то подобном мне рассказывали – что генерал вытащил меня из воды, а потом высушил, чтобы не замёрзла и не померла от переохлаждения. Вот, значит, как это делается. И что, я тоже так могу? Не верится. Но я ж тут их облила горячей водой, душевно так облила. И ничего, только ноги не держат, как тогда, после свары с братцами Воронами.

- А кто это у нас тут? – раздался с улицы звонкий молодой голос.

Дверь скрипнула и пропустила в сени, а потом и к нам ещё одну гостью – тоненькую, черноглазую-чернобровую, лет тридцати. На голове платок повязан, юбка с жакетиком синие, яркие, а поверх передник с карманом.

- Доброго тебе дня, Ульяна, - кивнула Евдокия. – Видишь – работа тут у нас.