Я сделаю это сама (СИ) - Кальк Салма - Страница 25

Гаврила уселся во главе стола. Громко читал молитву, говорил, что давно не ел материной стряпни, и что лучше неё ничего и не пробовал. Пелагея кланялась – молча. И подливала, и подавала.

А вечером собрался пир на весь мир. Пришёл отец Вольдемар, ещё мужики, которых я по именам так пока и не знала. Пелагея с нашей помощью накрыла, подала, а потом велела Меланье и Марье накрыть для нас всех в нашей комнате. Пусть, мол, мужики там сами.

У мужиков нашёлся какой-то алкоголь – Гаврила называл его китайской водкой. Сказал – купил на том же торгу, что и чайный лист, а настояна она на рисе – белой такой крупе, тоже в поле растёт, только говорят, те поля водой всё время залиты. Я слушала и мотала на ус – значит, если что, вся обычная еда может быть добыта. А пока – ну их, мужиков, пусть сами. Только миски им приходилось менять, добавлять и рыбы жареной, и каши, и овощей. А картошку бы сварили – сейчас тоже хорошо бы на стол пошла, думала я.

Разговоры там у них становились всё громче, потом Гаврила принялся орать и кого-то учить жить, а его самого учил жить отец Вольдемар. Мне прямо интересно было – кто кого, но местный поп одолел.

- А что дальше? Отдохнёт дома и дальше куда-то поедет? – спросила я у Пелагеи.

- Как захочет, - пожала та плечами. – Может, решит, что уже наторговал достаточно. За чай да за табак да за водку рисовую нас готовы хоть весь год рыбой кормить, он же не только на себя привёз.

Вот так. Гаврила, оказывается, привозит редкое и ценное, а его семью за то рыбой кормят. Неплохо.

Когда за окнами стемнело, а мужики допились до соплей, то принялись разбредаться по домам. Кто-то убрёл сам, кто-то завалился во дворе, и за ним приходили сыновья, работники, отцы или жёны.

- Мать! – гаркнул сынок. – Чаю завари, что ли. И водки ещё налей.

- Спать иди, - сказала Пелагея. – Завтра.

- Чего завтра, мне сейчас надо! Я домой вернулся!

- Вот и ступай спать.

Однако, он чего-то хотел ещё некоторое время, а потом Пелагее пришлось-таки показывать парням, куда его вести, потому что самого бравого купца ноги не держали.

А мне было интересно – это, так сказать, радость встречи, и одноразовое явление, или только увертюра к дальнейшему?

Оказалось – увертюра. Рисовой водки было привезено некоторое количество, и она шла в ход каждый вечер – ровно до того момента, пока Гаврилу не навестил отец Вольдемар и не сказал, что хоть он ему и не отец, но – заступник в делах небесных, и потому не задумается ни на мгновение и рожу начистит, если тот не перестанет пить, как не в себя, и буянить. Не для того мать его ждала, чтоб смотреть и слушать это всё каждый вечер. Я была в этот раз согласна с ним полностью – но промолчала, потому что кто я тут вообще? Приживалка, которой не очень-то есть, куда пойти на зиму.

Казалось, что до нас троих Гавриле не было никакого дела. Ну, живём, и ладно. Но неделей позже первого появился второй сынок – Пахом Григорьевич.

Тоже на корабле, тоже с пафосом, тоже с ценным грузом. Оленина – вяленая, солёная. Солёная рыба откуда-то с севера, речная, тут такой не было. И золото.

Да, вот так, просто золото. Тем вечером братья пили вдвоём и долго судили, как то золото применить – что на него купить, и успеет ли Гаврила обернуться ещё раз до тех пор, пока не встанет на зиму их священное озеро. По всему выходило – шанс зазимовать где-то на юге велик, а Гавриле того не хотелось, ему хотелось свадьбу и Софью Вольдемаровну.

Софья с матушкой как-то раз были званы к нам на пироги. В тот день Гаврилы дома не было – с утра подался куда-то на корабле, вместе с братом. Дамы прибыли, принесли Пелагее какие-то подарочки, далее мы все сидели за столом, а матушка Ирина и Пелагея договаривались о свадьбе. Когда? После Покрова. Всё готово, а напечь-настряпать дело такое, недолгое, возьмём и напечём.

Пелагея стала ещё более суровой и молчаливой, если только такое вообще возможно. Варила, подавала, нещадно гоняла тех троих, что прибыли с Гаврилой. Меланью я вообще не видела и не слышала – скользила тенью, и всячески пыталась слиться с обстановкой.

А потом как-то я снова проснулась в ночи. Или не в ночи? Из кухни доносилась какая-то возня, пыхтение и писк, такой полузадушенный и несчастный писк. И будто ссорились – неразборчиво, но явственно. Кто там ещё спать мешает?

Я поднялась, быстро оделась, косынку на голову накинула – и приоткрыла дверь.

При свете фитиля в плошке двое братцев Воронов держали Меланью – один сзади за плечи двумя руками, не вырвешься, а второй, Гаврила, одной рукой зажимал рот, другой задирал юбку.

- А ну не пищи, от тебя не убудет. Замуж тебя кто возьмёт, приживалку, кому ты нужна? А если вдруг кто захочет – так любую захочет. Молчи, дура, поняла? А то иди утром на все четыре стороны!

Так. Что и с кем делает Пелагея – её дело, она вроде у нас взрослая. А тут-то что такое, кто-то совсем берегов не видит, да?

- Что происходит? – поинтересовалась я, шагнув в кухню.

Братцы настолько не ожидали вмешательства, что вытаращились на меня оба и ослабили хватку, чем мгновенно воспользовалась девочка и убежала. Умница, правильно.

- Иди, куда шла, - сказал младший из братьев, Пахом.

Немного уменьшенная версия старшего. Такой же… красивый и грубый. И пьёт тоже, как не в себя.

- Я-то пойду, а вы чтоб не думали к девчонке руки тянуть.

- А ты тут кто, я что-то позабыл? – протянул лениво Гаврила.

- Маркиза дю Трамбле, - пожала я плечами, - только ты ж слов таких не знаешь, наверное.

- А что, она ещё вроде не старая, тоже сгодится, - выдал Пахом.

Ага, сейчас, думала я, но Гаврила, кажется, согласился с братом. Шагнул, схватил за плечо, а разозлившаяся я со всей дури съездила ему по щеке.

Ну мало ли – по щеке, только вот неожиданно для меня самой на ладони возникло пламя, и этим самым пламенем прилетело Гавриле в ухоженную бороду.

- Дура! Ведьма! – заверещал он во весь голос, схватил ковшик с водой и плеснул себе в рожу.

Кожу, кажется, я ему не обожгла, а вот борода-то опалённая.

- Эй ты, много воли взяла, да? – Пахом двинулся в мою сторону, и такая злость полыхала в его глазах, что…

Я шевельнула руками – если не защититься, куда мне против такого молодца, то хотя бы показать намерения – но неведомая сила возникла где-то внутри меня, и повела, и того Пахома отнесло к противоположной стене, и хорошенько о ту стену приложило.

- Вот ведьма, - кажется, Пахом даже восхитился. – Она откуда у нас такая взялась?

- Да хрен знает, говорят – Гришка привёз, - Гаврила тяжело смотрел на меня.

- Всё понятно? Кто девочку тронет – будет иметь дело со мной.

- Ещё б в моём доме мне не указывали, - Гаврила смотрел тяжело и хмуро.

- Будешь дурить по пьяни – буду указывать, - я тоже умела смотреть недобро и хмуро. – Спать проваливайте. Услышу ещё – приду и добавлю.

Откат от происшедшего настиг меня уже на моей лежанке за печкой.

Ноги затряслись мелко-мелко, как от сильной слабости. Голова кружилась. Эйфория от победы над двумя мужиками сильнее и крупнее меня выветривалась. И что теперь?

Так, кажется, я нажила себе врагов, двоих. Которые и без меня скандальные и проблемные. Надо оно мне было?

Уснуть не получалось долго, и пришедшая мысль не радовала нисколько: это ж так будет через день да каждый день. Пьяные сынки Пелагеи, кто в доме хозяин, и вот это всё. А мне оно надо? И куда деваться?

Хотя, конечно, нужно сказать честно – Женя, у тебя есть, куда деваться. Просто ты сама уже сколько времени тут пролёживаешь бока и палец о палец не ударила для того, чтобы сделать свою жизнь лучше. И жизнь тех, кто рядом с тобой.

Так может быть, уже пора? Вдруг ты ещё не опоздала и не всё на свете проворонила?

Утро вечера мудренее. Там решим.

Часть вторая. Матушка-барыня

Часть вторая. Матушка-барыня