Я сделаю это сама (СИ) - Кальк Салма - Страница 19

Уха была давно съедена, и пирожки с чем-то, очень похожим на ревень – тоже, и квас выпит. Гость поднялся, подхватил свою шляпу и поклонился Пелагее.

- Благодарствуй, матушка, за добрый приём да за сытный обед! Если Гаврила раньше меня сюда доберётся – непременно кланяйся ему.

Мы тоже поднялись и поклонились.

- Матушка-барыня Женевьева Ивановна, - глянул он на меня остро и пристально, - не проводишь ли до калитки?

- Отчего не проводить, - подхватила игру я.

Вдруг что важного скажет? Расправила юбку и пошла следом. Как спустились с крыльца, он подхватил меня под руку – вот прямо подхватил.

- В чём только душа держится, - проворчал. – Кормить тебя некому, матушка-барыня. Зимовать-то где будешь? Это сейчас у Пелагеи тишь, а явятся зимовать младшие Вороны – будет шум да гам. Враз станет повернуться негде.

- Да мне сказали, дом тут у меня.

- И видала ты уже тот дом? – снова острый, пронзительный взгляд.

- Видела сегодня, - кивнула я.

- Значит, поняла, сколько в тот дом нужно вложить, прежде чем там хотя бы ночку переночевать. Хотя имущество – оно имущество и есть, им нужно владеть, то есть – приглядывать, уважение оказывать, заниматься. Что из этого ты умеешь, ответь честно?

Честно, я умела немногое. Но, наверное, поболее, чем королевская фаворитка Женевьева, та-то, наверное, себе еды ни разу не сготовила, и дыры не зашила, и волосы сама не то умела расчесать, а не то – и не притрагивалась, потому что при ней было сто камеристок. Нужно, кстати, Марью-то расспросить поподробнее.

- Кое-что умею, но думаю, недостаточно. В таких суровых краях я не зимовала ни разу. Опасаюсь.

- Правильно опасаешься, - кивнул он. – Земля здесь сурова, но красива. Господь нас не оставляет. Мороз за щёки хватает, но кроме него да господа, больше здесь над нами и нет никого.

- Как это? А разве так бывает? А… - я не знала, кто правит в этой дивной стране, но кто-то же правит?

- Царица-матушка, ты хотела сказать? А слышала поговорку такую – до бога высоко, до царя далеко? – увидел мой согласный кивок, продолжил: - Вот, это про нас. Ни солдатам, ни казакам, ни другим государевым людям сюда хода нет. Далеко, сложно.

- А как мы-то добрались – не поняла я.

- Вы не нашей царицы подданные, да за вас, как я понимаю, и заплатили Тимохе-Баклану преотлично, за вас, да ещё за генерала с ближними. Вот он вас и довёз.

- Власти нет, но деньги есть? – усмехнулась я.

- А как же!

Вопрос: есть ли у меня деньги. И на что я тут вообще буду жить.

- И… где тут можно эти деньги заработать?

Он взглянул на меня ещё острее, чем прежде, если это только возможно.

- А ты, матушка, как заработать-то собралась?

- Не совсем же я безрукая и дурная, - пожала я плечами. – На что-то сгожусь. Если я, говорят, дома решала весьма серьёзные вопросы, то в здешней жизни тоже как-нибудь разберусь. Не успела пока, времени совсем немного прошло. И здесь всё не такое, как я привыкла.

- Разберётся она, - проворчал купец. – Вот что скажу тебе, матушка-барыня. Приходи-ка ты зимовать ко мне. Дом невелик, но места всем хватит. И тебе, и ближним твоим.

Вот так предложение!

- И… что это означает? – я остановилась, выдернула у него руку и взглянула как могла испытующе.

- То и означает, - пожал он плечами. – У меня из домочадцев – только Ульянка, вдова младшего брата моего. Не стеснишь. Пелагея баба добрая и жалостливая, но воротятся сынки её – под себя её подомнут. И каково тут будет – сама увидишь.

- Могу я подумать? – что-то мне подсказало, что давать ему от ворот поворот не следует.

- Конечно, я понимаю, что ты меня впервые видишь. Думай, пока не вернусь. Пока думаешь – спроси у отца Вольдемара, где перепись имущества, что в твоём доме оставалось, когда старого Лиса похоронили. Он должен знать. Вдруг тебе поможет?

О, а вот это ценное известие.

- Благодарю тебя, Демьян Васильич, - поклонилась я. – Спрошу непременно.

- Вот, то-то же, - он снова усмехнулся в усы. – Ну, бывай.

Вышел за калитку и легко сбежал с пригорка к берегу, а там свернул – и не видно его.

И что это было, скажите на милость?

16. День за днём

16. День за днём

Дни потянулись за днями. Календаря не было, часов не было, ориентировались по солнцу, а солнце радовало далеко не каждый день. Случались и дожди, и туманы, в которых ничего не разглядеть, и как-то раз на три дня накрыл шторм. Точнее, шторм накрыл озеро, а у нас, в тихой бухте, под дождём отстаивались корабли – несколько наших и десяток разных других.

Вообще Поворотница, как я поняла, слыла таким местом, где как раз можно было отстояться в непогоду, или даже не в непогоду, а просто в большую волну. Бухта изнутри была гладкой, как зеркало, в любую погоду, и какой бы шторм не бесился снаружи – у нас стояла тишь. Конечно, об этом знали, и если кто забирался так далеко на север, то непременно заглядывал. За постой в бухте местные денег не брали, но брали, как я поняла, за то, что в моей прошлой жизни называли дополнительными услугами. Спросом пользовались баня, домашний ужин, сушёная, солёная и копчёная рыба, овощи, ягоды. Алкоголь. Всё это были готовы предоставлять те местные жители, кто базировался поближе к берегу. Я спросила Пелагею – отчего никто не заведёт гостиницу с таверной? – и получила ответ, что так все привыкли. Хотя сложности бывали – потому что в командах пристающих судов сплошь мужики, а в домах, где их принимали, случались жёны и дочери, и на этой почве – конфликты. Хотя обычно пришлым вправляли мозги, если не сами хозяева – то при помощи отца Вольдемара, или ещё кого из сильных соседей, но меня всё время подскрёбывала мысль – а если когда-нибудь не выйдет? Но пока выходило.

Трезон после того скандала притихла. В отличие от Марьи, по хозяйству Пелагее не помогала, или сидела во дворе, если погода позволяла, и перебирала чётки, или в доме, и молча на всех зыркала. Видимо, поверила, что я её утоплю, если будет выступать. Но кто её знает, ту покойную маркизу, как она обходилась с врагами? Наверное, травила только в путь, не сомневалась ни капли?

Я тогда, после скандала, сказала ей – если что не нравится, она может проваливать в крепость в горах, там её, наверное, примут. Всё же соотечественники. Мне как бы тоже соотечественники, но – пока никакого желания знакомиться с ними ближе не было. Трезон же только плечом дёрнула и сказала что-то вроде «без вас разберусь». Ну и пусть.

Марья включилась в хозяйственные заботы. Чистила рыбу, кормила кур и свиней, подметала двор, стирала наши рубахи и простыни. Сказала – как же, нужно же, чтоб кто-то помог, нас же много, а их с Меланьей всего двое. Тут и не возразишь ничего, потому что правда.

А я… Умом я отлично понимала, что нужно уже браться и что-то делать. Но понимание оказалось ой как далеко от исполнения, потому что руки не поднимались ни на что.

Я спала до обеда – меня не будили. Спать хотелось постоянно, даром, что ложились не поздно, с наступлением темноты. Если не успевали поужинать – ужинали, а потом сразу и ложились. Пелагея вставала с рассветом, Меланья, наверное, тоже, а кто ещё что делал – я просто не слышала.

Впрочем, как-то раз мы все выбрались в лес за грибами, и ещё раз – за брусникой. С грибами тут всё было хорошо – маслята, подосиновики-подберёзовики, волнушки, грузди. Отлично набрали, потом, правда, пришлось чистить, но и пожарили, в кашу положили, и посолили, и что-то Пелагея сушить неподалёку от печи повесила.

С брусникой в лесу тоже оказалось всё хорошо, только вот после обеда, когда уже забрались достаточно высоко и далеко от дома, пошёл дождь. Пока выбирались наружу, все промокли, а я на следующее утро проснулась с больным горлом.

Простыла душевно, давно так не простывала. С ознобом и жаром, ломотой во всём теле и головной болью. Меня поили травами с мёдом и с брусникой, чем-то обтирали, давали дышать паром от чугунка с кашей. Приходила знахарка Евдокия и что-то мне давала пить, и держала руку на голове, и боль уходила, а я засыпала. Болела я дней восемь, а потом ещё с неделю просто сидела у окошка и таращилась на улицу – потому что дождь, сыро, грустно.