Затерянный остров и другие истории - Джонсон Полин - Страница 8
- Предыдущая
- 8/37
- Следующая
Когда каноэ приблизилось, я протянула руки, чтобы помочь ей сойти на берег: клучман стареет, хотя все еще может грести против течения не хуже любого подростка.
— Нет, — сказала она, когда я предложила ей сойти на берег. — Я не ждать. Я пришла только забрать Маарду; она быть в городе; она прийти скоро, сейчас.
Но тут же, позабыв всю свою деловитость, она примостилась, словно школьница, на носу каноэ, опираясь локтями на весло, которое перебросила через край борта.
— Я скучала по тебе, клучман. Ты не навещаешь меня уже три луны; тебя не было ни среди рыбаков, ни на разделке рыбы, — заметила я.
— Нет, — сказала она. — Я сидеть дома в этот год. — Затем, наклонившись ко мне, она с торжественной значительностью в голосе добавила: — Я стала бабушка в первую неделю июня, и вот — я сидеть дома.
Так вот почему ее не было видно! Конечно же, я поздравила и расспросила обо всем, что было связано с этим важным событием. То был ее первый внук, а появление ребенка — большая радость!
— Ты, конечно, вырастишь его рыбаком? — спросила я.
— Нет, нет, это не мальчик, это девочка! — по особой интонации голоса я поняла, как она рада этому.
— Ты довольна, что это девочка? — спросила я удивленно.
— Очень довольна, — ответила она убежденно. — Это добрый знак. Наше племя не как твое: мы хотим, чтобы первыми появлялись на свет девочки, а не мальчики — для одних сражений. Твой народ занят только тропою войны, а наше племя миролюбивее. Очень добрый знак, когда первой родится девочка. Я скажу тебе, почему: ведь она сама, может быть, станет когда-нибудь матерью. Великое дело — быть матерью!
Мне показалось, я уловила скрытый смысл ее слов. Она радовалась, что малышка станет со временем продолжательницей рода. Мы еще немного поболтали об этом, и она несколько раз ловко поддела меня по поводу моего племени, так мало думающего о материнстве и столь сильно озабоченного войной и кровопролитием. Потом разговор перешел на лов розового лосося и «хийю чикимин»— много денег, которые выручат за улов индейцы.
— Да, хийю чикимин! — повторила она с довольным видом. — Всегда. И еще «хийю мак-а-мак»— много славкой еды, когда большой ход лосося. Не так, как в тот плохой год, когда лосось совсем не пришел, — ни одной рыбины.
— Когда это было? — спросила я.
— За много лет до того, как родилась ты, или я, или этот город. — Она повела рукой в сторону видневшегося вдали Ванкувера, который раскинулся, сияя богатством и красотой, под сентябрьским полуденным солнцем. — Это было до прихода белого человека, о! задолго до этого…
Милая старая клучман! По ее затуманившемуся взгляду я поняла, что она снова в стране легенд и что моя копилка индейской мудрости скоро пополнится еще одним преданием.
Она сидела, по-прежнему опираясь на весло, взгляд полуприкрытых глаз покоился на неясных очертаниях дальних вершин по ту сторону залива. Не буду больше пытаться передать ее своеобразную речь (клучман говорила на ломаном английском), это будет лишь тень ее повествования, и, лишенная обаяния рассказчицы, легенда окажется всего лишь цветком без цвета и аромата. Клучман назвала свою легенду «Потерянный улов».
— Жена Великого Тайи была тогда еще совсем юной, да и весь мир был юным в те дни; даже Фрейзер была небольшой речкой, а не мощным потоком, как теперь, но и тогда лосось теснился в ее устье, и тилликумы ловили, солили и коптили рыбу так же, как делали это в минувшем сезоне и будут делать всегда. Была еще зима, еще моросили дожди и плыли туманы, а жена Великого Тайи, представ перед ним, сказала:
— Когда лосось войдет в реки и настанет время лова, я принесу тебе великий дар. Скажи, ты окажешь мне больше почестей, если родится мальчик или если родится девочка?
Великий Тайи любил эту женщину. Он был суров со своим народом, строг к своему племени; его крепкая, как кремень, воля царила у костров совета. Шаманы говорили, будто в груди его нет человеческого сердца; воины утверждали, будто в жилах его течет не обычная человечья кровь. Но в эту минуту он сжал руки любимой женщины в своих, и глаза его, губы и голос были сама нежность, когда он ответил:
— Подари мне девочку! Маленькую девочку, чтобы она выросла и стала такой, как ты, и в свой черед смогла подарить детей своему мужу.
Но когда соплеменники узнали об этом выборе, они возмутились и в великом гневе обступили вождя негодующим темным кругом.
— Ты стал рабом женщины, — заявили они, — а теперь хочешь сделаться рабом девчонки! Нам нужен наследник, мальчик, который будет Великим Тайи в грядущие годы. Когда ты состаришься, устанешь от дел своего племени и будешь сидеть, завернувшись в одеяло на жарком летнем солнце, оттого что кровь твоя станет старой и водянистой, что сможет тогда поделать девчонка, чтобы помочь и тебе, и всем нам? Кто станет тогда нашим Великим Тайи?
Вождь стоял в центре разъяренной толпы, скрестив на груди руки, гордо подняв голову; взгляд его был тверд, а голос, прозвучавший в ответ, был холоден, как камень:
— Быть может, она и подарит вам такого мальчика, и, если это случится, — ребенок ваш. Он будет принадлежать вам, а не мне; он будет принадлежать народу. Но если родится девочка, она будет моей, она будет принадлежать только мне. Вы не сможете отнять ее, как когда-то отняли меня самого у матери и в постоянных заботах о племени заставили забыть престарелого отца. Она будет моей, станет матерью моих внуков, а муж ее будет мне сыном.
— Ты не думаешь о благе своего племени! Ты думаешь только о собственных желаниях и прихотях! — возмутились они. — Что, если улов лосося будет скудным и у нас не достанет еды? Если не будет у нас Великого Тайи, который научил бы, как добыть еду у других племен, мы будем обречены на голод!
— Сердца ваши черны и черствы, — прогремел Великий Тайи, яростно обернувшись к ним, — а глаза ваши слепы! Вы хотите, чтобы племя забыло, как велика роль девочки, которая сама однажды станет матерью и подарит вашим детям и внукам Великого Тайи? Как смогут жить и процветать люди, как сможет крепнуть народ без женщины-матери, способной подарить племени сыновей и дочерей? Ваш разум мертв, а мозг застыл, словно лед. Но даже в невежестве своем вы — мой народ, я должен думать о вас и считаться с вашими желаниями. Я созову великих шаманов, знахарей и чародеев. Пусть они решат, какому закону должны мы следовать. Что скажете вы, о могучие мужи?
Быстроногие гонцы были посланы в земли, лежащие вдоль всего Побережья, далеко в горы, на много миль в округе. Всюду разыскивали они и собирали шаманов и знахарей, всех, каких только можно было найти. Никогда еще не сходилось на совет столько ведунов колдовских чар. Много дней у горящих костров длились ритуальные пляски. Шаманы и знахари пели волшебные заклинания, общались с духами гор, земли и моря, и мудрость решения, наконец, пришла к ним. Самый древний на всем Побережье шаман поднялся и сказал:
— Людям племени не дозволено иметь все сразу. Им нужен ребенок-мальчик и нужен богатый улов. Но и то и другое получить нельзя. Сагали Тайи открыл нам, великим чародеям, что исполнение обоих желаний породит у людей высокомерие и себялюбие. Нужно сделать выбор.
— Выбирайте же, о неразумные! — повелел Великий Тайи. — Мудрецы Побережья сказали, что девочка, которая со временем станет матерью собственных детей, принесет при рождении изобилие лосося, а ребенок-мальчик принесет вам только самого себя.
— Нам не нужны лососи! — вскричали люди. — Дай нам будущего Великого Тайи! Пусть родится мальчик!
И когда пришло время и родился ребенок — это был мальчик.
— Горе вам! — вскричал Великий Тайи. — Вы оскорбили женщину-мать. Несчастья и голод, мор и нищета обрушатся на вас!
Весной много разных племен сошлись к берегам реки Фрейзер на лов лосося. Они пришли издалека — с гор и озер, из далеких засушливых земель. Но ни одна рыбина не вошла в устья широких рек, несущих свои воды в Тихий океан. Люди сделали свой выбор. Оки позабыли о чести, которую принесла бы им девочка — будущая мать. Они лишились улова, их поразила нищета, а долгая зима принесла жестокий голод.
- Предыдущая
- 8/37
- Следующая
