Мифы и легенды старой Одессы - Губарь Олег Иосифович - Страница 19

Следующая занимательная информация относится к 1891 году: «Третьего дня с разрешения министра внутренних дел одним из частных предпринимателей приступлено на Старом базаре, на Шишмановской площади (площадь Старого базара делилась на четвертушки, примыкавшие к домам Черепенникова, Яловикова, Посохова и Шишманова — О. Г.), к рытью предполагаемого зарытого там в давние времена большого клада. Работы начались в 10 часов вечера и продолжались всю ночь. Кладоискатели натолкнулись на большую каменную плиту, и ввиду наступающего дня прекратили работу. Место раскопок ночью посетил г-н одесский градоначальник контр-адмирал П. А. Зеленой. Предприниматель намерен продолжить дальнейшие раскопки, которые предполагал начать вчера с 10 часов вечера». Позднее никаких публикаций не появлялось, и поскольку раскопки велись под наблюдением полиции, можно сделать вывод, что ничего не нашли. Так или иначе, появившиеся после этого случая легенды, поощряли кладоискательство на площади и в глубоких обширных подвалах обрамляющих ее торговых рядов.

Очень забавно газетное сообщение, относящееся к следующему, 1892 году: «Кража миллионного клада. Поселянин И. П-ов заявил полиции, что с надлежащего разрешения он производил раскопки около Люстдорфа, где, как ему известно, хранится клад на сумму нескольких миллионов. Знакомые его Ш-ко и К-ав проведали об этом и, воспользовавшись его отсутствием с места раскопок, похитили означенный клад. Теперь обо всем этом производится дознание».

Газетная информация 1893 года, похоже, имеет некоторое отношение к бытующей по сегодняшний день байке о золотом костыле в конструкции Горбатого моста: «Хиль-ченко разыскивал в Сабанеевом мосту вчера предполагаемый клад. В час ночи с 21 на 22 мая в присутствии чинов полиции, инженеров и архитекторов в стене Сабанеевского моста Хильченко с товарищем садовыми ручными пилами вырезали в нескольких местах камни. Поиски, однако оказались безуспешными, и Хильченко неудачу эту объяснил тем, что он нехорошо ознакомился с имеющимся у него планом. Работы производились ночью, между 1 и 3 часами утра».

Реестр кладоискательства можно было бы продолжать, но я ограничусь курьезным сообщением‘«Одесского вестника» (1873 г.) о случайной находке, с Одессой как раз не связанной. Озаглавлено оно так: «Клад, открытый петухом». В Ардатовском уезде Нижегородской губернии некий бравый петушок выклевал из земли серебряную монету чекана 1573 года, а также серебро времен Михаила Федоровича и Петра 1, да ещё серебряный крест, общий вес 4 фунта 5 золотников. Крест хозяин петуха продал в Ардатове рядовому Ивану Кузнецову по 10 рублей фунт. Но местное начальство требует предъявления клада. Как там дальше разрулили, газета не информирует.

В 2012 году мы с М. Б. Пойзнером издали монографию «Первые кладбища Одессы». Значительную её часть составили материалы, собранные краеведом В. И. Смирновым в 1927–1933 гг. В рукописи Смирнова есть и несколько записанных в тот период легенд, которые мы в монографию не включили. В настоящем издании это более уместно.

«Помещая без всяких изменений несколько легендарных сказаний в передаче лиц, по своему служебному положению имевших тесную и продолжительную связь с кладбищем, — пишет Смирнов, — мы их, конечно, не относим к творцам этих легенд, а потому, по весьма понятным соображениям, не помещаем здесь фамилий рассказчиков, но иллюстрируем «таинственные» могилы фотографическими снимками.

Эта могила очень стара и имеет свою историю. Старожилы рассказывают, что здесь погребена молодая девушка, которую прокляла мать за любовь, не освящённую церковью. Обольститель скрылся, лишь только узнал, что девушка собирается стать матерью. И вот, в пылу отчаянья, мать девушки провозгласила: «Будь ты проклята, распутница, во имя Отца и Сына и Святого Духа! Пусть не будет тебе покоя ни в настоящей, ни в будущей жизни! Пусть земля не даёт тебе приюта, а то, что носишь в себе, пусть погибнет, не увидев света! Ни на земле, ни в могиле не будет тебе радости, и пусть все знают, что ты, потерявшая свою честь София, проклята матерью. Аминь». Девушка скоро умерла, не родивши ребенка. После смерти дочери мать опомнилась, но было поздно: проклятие осталось нерушимым. И всё, что она могла сделать в память дочери — поставить этот памятник, а сама ушла в монастырь. Была и надпись на памятнике, да всё неведомо кто её уничтожал, оставалось одно лишь имя — «София». И вот ежегодно, в пасхальную ночь, над этой могилой люди видели белую фигуру женщины, тяжко стонавшей и лёгким облаком исчезавшей при приближении кого-нибудь к могиле…

— А ведь достоверно известно, — заметил я (то есть записавший — рассказчику легенды — О. Г.), — что по углам памятника в разных направлениях были расставлены пустые бутылки, во время ветра издававшие целый оркестр звуков. Они-то и наводили суеверный страх на посетителей кладбища и на ближайших обитателей. Это, по-видимому, и создало легенду.

— Говорят и такое, — ответил рассказчик, — что только не выдумают вольнодумцы, лишь бы умалить силу материнского проклятия… А только вот лет с тридцать, как стонов не слышно.

— А как же вы это объясняете? — задал я вопрос.

— Господь по милосердию своему снял проклятие, и душа покойной обрела мир в селениях праведных.

— И женщина в белом уже не появляется?

В тоне моего голоса рассказчик уловил, очевидно, не понравившуюся ему нотку.

— Пути Господа неисповедимы, — закончил он свой рассказ.

Комментирую: Из сохранившихся снимков «Софии» явствует, что это склеп, а никак не кенотаф. В очерке В. Коханского (1894) сооружение связывается с Березовским, но сам автор подчёркивает, что за достоверность информации не ручается. Судя по всему, так оно и есть, поскольку сохранились снимки памятника Березовского на другом участке.

Убежден, что «София» — это памятник на «могиле девицы де Шабер», поистине легендарное захоронение, породившее массу легенд, связанных с привидениями, по крайней мере, в 1820-1830-х годах, о чём имеются сообщения современников. Мало того, из снимков видно её местоположение, соответствующее обозначению сказанной могилы на раннем плане из архивного фонда Одесского строительного комитета. Имени этой легендарной девушки мы пока не знаем: вполне возможно, София. Известно, что она ушла из жизни не позднее 1812 года. Её отец, коллежский секретарь Антоний Петрович Шабер, в 1809–1811 гг. был переводчиком Черноморского департамента, а в 1811–1815 гг. служил преподавателем французского языка в младших классах Одесского благородного института, чуть позже преобразованного в Ришельевский лицей, летом 1812 года получил участок под застройку близ Нового базара. Надо полагать, гибель девушки была трагической, раз уж легенды о её могиле бытовали и через 20–25 лет после её кончины.

Исследователь С. Г. Решетов обратил мое внимание на публикацию Н. О. Лернера в журнале «Столица и усадьба», № 89–90, от 30 сентября 1917 года, которая полностью подтверждает мою версию относительно атрибуции этого памятника.

— Об этой могиле, — указал мой спутник на полуразрушенный памятник, — ходило много таинственных разговоров… При графе Ланжероне жил в Одессе знатный иностранец, за что-то высланный своим правительством из Италии. Богатый, независимый красавец, на которого заглядывались женщины, вёл очень странный образ жизни, нигде не показывался днём; говорили, будто все дни проводит он, никого не принимая, занятый какими-то научными опытами. И только после захода солнца выходил он из своей лаборатории, закутанный в тёмный плащ, да изредка посещал кого-либо из представителей нашего высшего общества. Часто, правда, видели его то с одной, то с другой из местных красивых женщин. Но вот стали носиться слухи, что эти женщины начинали хворать неизвестной болезнью со всеми признаками небывалой потери крови. Доктора называли болезнь острым малокровием, пытались лечить, но бесполезно. Иностранец своим поведением не внушал никаких подозрений, и местные власти, имевшие о нем прекрасные отзывы, относились к итальянскому изгнаннику как к знатному эмигранту… Но вот скоропостижно скончался этот загадочный человек, и моему прадеду пришлось хоронить его по христианскому обряду. Смутно сохранился в моей памяти рассказ отца, как жутко было прадеду отпевать итальянца… Да и присутствовавшие на погребении со страхом рассматривали покойника с здоровым румянцем на щеках и яркими губами: думали, что он в летаргическом сне. Однако, разрешение на погребение было дано, и его предали земле. Мало-помалу о покойнике стали забывать, но только в городе вдруг начали пропадать дети… Находили потом их трупы на окраине с прокусанным горлышком, как будто из ребёнка совершенно высосана кровь…