Пленники надежды - Джонстон Мэри - Страница 13

— А почему тогда пытался сбежать ты сам? — спросил Лэндлесс.

Порринджер искоса посмотрел на него.

— Я пытался это сделать, потому что был глупцом. Но теперь я поумнел. И знаю способ получше.

— Способ получше?

— Тише! — Магглтонианин оглянулся, затем прошептал: — Ты хочешь сегодня вечером пойти со мной?

— Пойти с тобой? Куда?

— К одному человеку, которого я знаю — и который дает хорошие советы.

— Это могут делать многие, друг.

— Верно, но они не указывают, как из их советов можно извлечь пользу, как делает тот, к кому тебя отведу я.

— Кто он?

— Кабальный работник, как и мы, — человек ученый и благочестивый, хотя он и не относится к числу учеников блаженного Людовика. А теперь слушай: когда взойдет луна, незаметно покинь свою хижину и приходи к расщепленной молнией сосне, что стоит на берету протоки. Там тебя будет ждать лодка, и в ней буду сидеть я. Мы поплывем к хижине того, о ком я веду речь. Он калека, и, зная, что он не может сбежать, безбожный и разгульный злодей, именующий себя нашим хозяином, дал невольнику лачугу, стоящую среди приливных болот, где тот занимается починкой рыбацких сетей. Пойдем к нему со мной. Вот увидишь, дело того стоит — но сейчас я больше ничего не могу тебе сказать.

— Если нас поймают…

— Тогда за нас ответят наши шкуры. Но Господь закроет глаза надсмотрщиков, дабы они ничего не увидели, и их уши, дабы они ничего не услышали, и мы благополучно воротимся до того, как рассветет. Ты придешь?

— Да, — отвечал Лэндлесс. — Приду.

Вскоре после полуночи двое подневольных работников тронулись в путь и, безмолвные и настороженные, поплыли по протоке, держась у самого берега. Лодка была так мала, что в ней едва хватало места для двух человек, к тому же из нее постоянно приходилось вычерпывать воду. Когда они отошли на полмили от невольничьих хижин, магглтонианин, который греб, направил нос лодки к противоположному берегу и затем в узкую речушку, петляющую среди приливных болот. Они вошли в нее, сделали поворот, и широкая грудь протоки, освещенная низкой багровой луной, скрылась из виду, будто ее и не было. Со всех сторон на ночном ветру шелестела высокая болотная трава — берега были черным-черны, и над этой чернотой всходила красная луна. Было время отлива. До влажной черной земли было так близко, что двое в лодке могли слышать, как по ней торопливо сбегают в воду крабы, и Порринджер ткнул веслом в большого карася "баранью голову", притаившегося рядом. Вода перед ними разбивалась на блестки, и по ней шла фосфоресцирующая рябь. Мимо пронесся потревоженный веслами косяк мелких рыбешек, выпрыгивающих из речушки и блистающих серебром. С глухим плеском в воду нырнула черепаха. Из зарослей травы доносились сонные крики куропаток, а один раз путь им преградила, словно призрак, большая белая цапля. Захлопав крыльями, она издала гневный крик и улетела прочь.

Они уже долго плыли по изгибающейся речушке, когда Порринджер тихо сказал:

— Теперь мы можем говорить, не опасаясь. Людей тут нет, разве что где-то бродит эта ведьма Марджери. Будь она проклята, будь прокляты те, кто дает ей пищу, кров и одежду и кто оставляет дары перед ее дверью, ибо в Писании сказано: "Ворожею не оставляй в живых".

— Есть ли на свете что-нибудь такое, что магглтонианин не станет проклинать? — спросил Лэндлесс.

— Есть, — самодовольно ответствовал его спутник. — Есть мы, соль земли. Нас тысяча или больше.

— А остальные обитатели подлунного мира суть нечестивцы, обреченные на погибель?

— Да, воистину так, "будут народы, как горящая известь, как срубленный терновник, будут сожжены в огне"[37].

— Тогда почему же ты имеешь дело со мной и с тем человеком, к которому мы плывем?

— Потому что сказано: "Приобретайте себе друзей богатством неправедным"[38], к тому же даже жар адского пламени имеет несколько разных степеней. Я бы не поместил тебя, имеющего некоторое представление об истине, а также индепендентов и людей пятого царства (что же до квакеров, то их наверняка ждет погибель) в "печь, разожженную в семь раз сильнее, нежели как обыкновенно разжигали ее"[39], ожидающую узколобых кровавых прелатистов, которые правят Англией, богохульствуют, устраивают дуэли на шпагах, рядятся в суетные наряды, отмечают дни поминовения своих святых и новолуния, и церковные праздники. Они суть "город торжествующий, живущий беспечно, говорящий в сердце своем: "Я, и нет иного, кроме меня". Придет день, и они будут сокрушены, "как сокрушают глиняный сосуд, разбивая его без пощады"[40], воистину, и свернутые, как сверток, будут заброшены, как мяч, в далекий край.

Они наткнулись на корягу, и лодка едва не перевернулась. Когда она выправилась и Лэндлесс тыквой-горлянкой вычерпал из нее воду, они молча продолжили путь. Лэндлессу не хотелось говорить. Он не знал, куда они плывут, не ведал, зачем, и это не очень-то его интересовало. Он намеревался бежать, как только восстановит силы, и никого не собирался посвящать в свои планы, в том числе и этого магглтонианина, чьи попытки побега закончились так катастрофично, и человека, "который дает хорошие советы". Что же до нынешней полночной экспедиции, то она была ему по большей части безразлична. Но это дало ему повод покинуть душную хижину, где он ворочался с боку на бок, слушая тяжелое дыхание своих соседей — каторжника-турка и деревенского паренька, — и насладиться покоем болот, омытых лунным светом и полных плеска воды.

Они свернули еще раз, и впереди показался тусклый свет, похожий на блуждающий огонек. Он казался близким, но речушка изгибалась, поворачивала обратно, петляла и утраивала путь.

Магглтонианин оперся на весло и повернулся к Лэндлессу.

— Вот и наша цель, — серьезно промолвил он. — Но прежде, чем зайти туда, мне надо сказать тебе кое-что, друг мой. Если, желая снискать милость нечестивых филистимлян, которые поставили себя над нами, ты расскажешь им что-то из того, что нынче услышишь там, то да испепелит Господь язык в твоем рту, да поразит он тебя слепотой, да ввергнет он тебя в геенну! А если этого не сделает Господь, то тебя сокрушу я, Уингрейс Порринджер.

— Избавь меня от своих выпадов, — холодно сказал Лэндлесс. — Я не предатель.

— Да, друг мой, — уже мягче ответил магглтонианин. — Я тоже считаю, что ты не способен на вероломство, иначе я не привез бы тебя сюда.

Порринджер направил нос лодки к берегу и ухватился за столб, полусгнивший и пропитанный водой. Лэндлесс кинул ему веревку, сделав на ней петлю, и вместе они привязали лодку, затем по жирной, сырой, сползающей земле поднялись на три фута и оказались на сухом грунте, до которого доходили только самые высокие приливы. Футах в пятидесяти от берега виднелась приземистая хижина, стоящая возле еще одного изгиба речушки. Перед хижиной к столбам было привязано еще несколько лодок, тихо трущихся друг о друга. В хижине не было окна, но через щели между бревнами просачивался красный свет.

Когда двое мужчин дошли до нее, магглтонианин особым образом постучал в массивную дверь, ударив по дереву четыре раза. Послышалось шарканье и Лэндлес-су показалось, что он слышит два голоса, которые оборвали свой разговор. Затем кто-то тихо произнес:

— Кто там?

— Меч Господа и Гидеона, — ответствовал магглтонианин.

Загремел открываемый засов, и дверь медленно отворилась внутрь.

— Входите, друзья, — молвил тихий голос. Лэндлесс, пригнув голову, переступил порог и увидел перед собой мужчину с высоким белым лбом и серьезным приятным лицом. Опираясь на палку и волоча одну ногу, он проковылял обратно к скамье с высокой спинкой, с которой встал, и так спокойно, словно он был тут один, принялся чинить порванную рыбацкую сеть. Кроме него и двоих вошедших в комнате никого не было видно.