Ученик пекаря - Джонс Джулия - Страница 9
- Предыдущая
- 9/118
- Следующая
— Избавьте собаку от страданий! — произнес он сквозь зубы, до крови пришпорил коня и погнался за добычей.
Вепрь не сбавил хода — преследуемый гончими, он летел, вперед, оставляя за собой кровавый след.
Наконец гончие прижали его к пруду — дальше хода не было. Собаки наседали, образовав полукруг, и могучий зверь взрыл копытами землю, готовясь напасть. Охотники изготовили оружие. Король придвинулся ближе, не сводя с вепря глаз. Любое неверное движение, любое промедление могло привести к смерти. Лескет знал, что у него лишь мгновение перед тем, как зверь бросится в атаку. Он вскинул копье и что было силы вогнал его в бок вепрю. Тот издал душераздирающий предсмертный вопль, горячая кровь хлынула из раны.
Миг спустя все лорды набросились на вепря, коля его длинными копьями. Кровь хлестала на землю и стекала в пруд. Псари отозвали собак, и всех охватило бурное ликование.
— Отрежем ему яйца! — вскричал Карвелл.
— Отрежем, — поддержал Мейбор. — Кому доверить эту честь?
— Кому, как не вам, Мейбор, — говорят, вы мастер холостить.
Все рассмеялись, разряжая запал погони. Мейбор обнажил кинжал и спешился.
— Клянусь Борком! Сроду таких здоровенных не видывал.
— Так ведь у вас есть зеркало, Мейбор! — сострил Ролак, и все заржали. Мейбор одним ударом лишил мертвого зверя его детородных органов и вскинул их вверх для всеобщего обозрения.
— Пожалуй, — с шутливой серьезностью произнес он, — мои и впрямь побольше будут!
Король среди общего хохота услышал знакомый свистящий звук. В следующий миг что-то ударило его в плечо, и он вылетел из седла. Падая, он увидел, что это стрела, и тут же почуял неладное. Стрелы попадали в него и раньше, и он знал, как они жалят. Удар этой стрелы сопровождался еще чем-то — что-то будто вгрызалось ему в плоть. Жестокая боль пронзила его тело, и он лишился чувств.
Бевлин проснулся в дурном настроении — он ужасно провел ночь, улегшись спать на кухне среди своих книг. Где были его мозги? Незачем было уступать свою постель молодому, пышущему здоровьем рыцарю. Бевлин всю ночь промаялся на жестком кухонном столе. Можно было, конечно, лечь в свободной спальне, но там как раз над кроватью протекала крыша, а Бевлин достиг того возраста, когда сухость предпочитаешь всем прочим удобствам.
Он немного воспрянул духом, увидев, что гость уже готовит завтрак.
— Что же ты не разбудил меня раньше? — ворчливо сказал старик.
— Видно, ты крепко спал, Бевлин.
Бевлину не понравилось, что этот молодой красавец застал его спящим в столь недостойной позе, но он готов был простить, ибо то, что рыцарь готовил, пахло восхитительно.
— Напрасно ты это делаешь. Я сам бы мог приготовить завтрак.
— Знаю, — сказал Таул. — Этого-то я и боялся.
Бевлин решил пропустить это замечание мимо ушей — молодой человек имел вескую причину опасаться его стряпни.
— А что ты готовишь?
— Окорок, начиненный грибами, и эль с пряностями.
— Должно быть вкусно, но не мог бы ты подбавить жирку? Окорок суховат, на мой взгляд. — Мудрец любил жирную пищу; она легче проскакивала в его ссохшуюся от старости глотку.
— Скажи-ка, где такой человек, как ты, мог обучиться поварскому искусству? Насколько я слышал, в Вальдисе этому не учат.
Таул с грустью улыбнулся:
— Моя мать умерла в родах, когда я был еще мальчишкой, оставив на меня двух младших сестренок и новорожденного. — Рыцарь умолк, глядя в огонь с непроницаемым как маска лицом. Когда он заговорил снова, в его голосе появилась напускная веселость. — Вот так я и выучился стряпать. Это сделало меня популярным среди моих собратьев-рыцарей, и я заработал не один медяк, поджаривая им по утрам свиную печенку.
Бевлин был не из тех, для кого такт превыше всего, — любопытство всегда пересиливало.
— А что стало с твоими родными теперь? — спросил он. — За сестрами, наверное, присматривает отец?
— Не твое дело, что с ними стало, мудрейший.
Бевлин, пораженный злобой в голосе рыцаря, поднял руку, желая извиниться, но Таул, опять отвернувшись к огню, прервал его:
— Прости мне мою вспышку, Бевлин. Я...
— Ни слова больше, друг мой. У всех нас есть такое, о чем лучше не спрашивать.
Одну длину свечи спустя, когда они уже поели и сидели в теплой кухне, попивая подогретый эль, Бевлин раскрыл толстый запыленный том.
— Это, Таул, самое драгоценное мое сокровище — Книга Марода. Не какой-нибудь позднейший список — нет, эту книгу написал собственной рукой верный слуга великого человека Гальдер. Перед смертью своего хозяина Гальдер сделал четыре достоверные копии с труда, которому Марод посвятил всю жизнь. Эта книга — одна из тех четырех. — Старые пальцы Бевлин прошлись по переплету из бараньей кожи. — Если присмотреться, то сразу видно руку Гальдера. Марод так обеднел к концу жизни, что его слуга не мог купить новый пергамент и принужден был выскабливать старые. Гальдер смывал старые чернила коровьей мочой, растворенной в дождевой воде, а потом сушил листы на солнце. Если смотреть внимательно, можно еще различить остатки прежнего текста.
Таул вгляделся в страницу, раскрытую Бевлином: под текстом и вправду виднелись бледные призраки прежних слов.
— К несчастью, тот раствор, которым Гальдер обмывал листы, истончал их и делал хрупкими. Боюсь, что вскоре книга станет неудобочитаемой и будет храниться у меня лишь в качестве реликвии. И это очень печально, ибо в Книге Марода содержится немало полезного для тех, кто живет в наши дни. — Мудрец закрыл книгу.
— Но ведь в мире существуют тысячи экземпляров Книги Марода. Она есть у каждого священника и каждого ученого Обитаемых Земель.
Бевлин печально покачал головой:
— Эти копии зачастую разительно отличаются от оригинала. Нет такого писца, который не менял бы Марода на свой лад, приспосабливая его идеи к своим верованиям или верованиям своего патрона, пропуская куски, почитаемые им безнравственными или незначительными, и переиначивая стихи, непонятные, фривольные или просто скучные, на его взгляд. — Бевлин тяжело вздохнул, и стало видно, как утомили его прожитые годы. — Каждый переписчик хоть немного, да исказил суть слов и пророчеств Марода. В итоге его труд за истекшие века стал неузнаваем. Священники и ученые, о которых ты говоришь, могут иметь у себя книгу под этим названием, но это не значит, что ее написал Марод. Насколько мне известно, остальные три копии, сделанные Гальдером, пропали или были уничтожены — так что, возможно, истинным словом Марода владею я один. — Мудрец допил свой эль и поставил пустой кубок на стол. — И это очень меня печалит.
Бевлин задумчиво взирал на своего собеседника. Таул молод — слишком, возможно, молод для того, чтобы выполнить поставленную перед ним задачу. Мудрец снова испустил тяжкий вздох. Он знал, сколь невероятно трудна эта задача. У златовласого Рыцаря, сильного и уверенного в себе, впереди целая жизнь — и вся эта жизнь может уйти на бесплодные поиски. Бевлин потушил пальцами свечи. Но что же делать? У него, старика, выбора нет — никто не спросил его, хочет ли он взять на себя ответственность за все предстоящее. Все, что он в силах сделать, — это дать выбор молодому.
Сжав руки, чтобы унять в них дрожь, Бевлин пристально посмотрел в голубые глаза рыцаря.
— Ты, должно быть, спрашиваешь себя, какое отношение имеет все это к твоему приезду сюда?
— Чего тебе, малый? Тут не место таким, как ты. — Голос часового гулко отражался от каменных стен замка.
— Мне нужно пройти в покои вельмож, — сказал Джек.
— В покои вельмож? Что ты там забыл, хотел бы я знать! Убирайся прочь, малявка!
Джек опаздывал. Он сам не знал, почему встреча с королевским советником отняла у него столько сил: Баралис точно выжал из него все соки. Утренняя выпечка задержалась и могла теперь называться скорее полуденной выпечкой. Фраллит от этого взбеленился, а пуще всего его злило то, что Джека нельзя избить немедля, — не отправлять же мальчишку к королевскому советнику в синяках.
- Предыдущая
- 9/118
- Следующая
