Золярия (СИ) - Хан Владимир Феликсович - Страница 32

– Ну вот, мой друг, вы опять поддаётесь панике. Для обслуживания наших с вами особняков технических специалистов хватит. Что вам ещё надо?

– Но такое положение в промышленности плохо скажется на городе. Вы не опасаетесь за снижение жизненного уровня и – как следствие – возникновение социальных волнений?

– Ха! Какие волнения? – Конвей откровенно ликовал, ему в очередной раз удалось обыграть подельника. – Я, мой друг, совсем забыл сказать, что на завтрашнем заседании Конгресса будет учреждён пост диктатора Золярии... И я уже целых пять месяцев тренирую два полка полиции.

Конвей высокомерно наблюдал, как бледнеет и без того далеко не румяное лицо Сахарова. И чтобы окончательно добить подельника, он добавил:

– Они защитят нас от любых недовольств городского быдла, – Конвей особо выделил слово «нас».

Лев Яковлевич уловил иронию в этом слове, и его мертвенно бледное лицо начало зеленеть. Но призвав всю свою выдержку, он продолжил беседу в дружеском тоне.

– Поздравляю вас! Это очень мудрое решение. И главное – своевременное. Полиция – неотъемлемый институт цивилизованного государства, а затевать её раньше мы не могли, так как в ней бы оказались одни русские. Эти полулюди имеют маниакальную тягу к разного рода служениям: хоть в армии, хоть в полиции, а то и вообще – какому-то абстрактному понятию Родина. Эти примитивы даже в театре служат, а не работают!

– Родина, любезнейший, абстрактное понятие только для вас, а для русских – она вполне конкретна и более чем материальна. Но вы правы, мой друг, не будем о грустном...

Конвей помимо своей воли с уважением посмотрел на Сахарова и подумал: «Это ж надо, иметь такую выдержку?! Глазом не моргнул, проглотив горькую пилюлю...».

Уважение вспыхнуло напрасно...

Конвей ещё не знал, что Сахаров уже год назад создал на одной удалённой ферме мастерскую по изготовлению огнестрельного оружия. Правда, пока там добились небольших результатов – примитивные изделия то разрывались при выстреле, то попадали не туда, куда целились, то вообще не стреляли. Но лиха беда начало.

Сахаров не падал духом: он ещё посмотрит, как эти два полка полиции с арбалетами и алебардами смогут защитить своего диктатора против пусть и примитивных, но всё же ружей и пистолетов.

А ещё он давно решил замириться с русскими и их руками показать англосаксам кузькину мать, а затем – покончить и с ними. Эти русские уже далеко не те, что были под руководством Стрелецкого. Либералы основательно обглодали их национальные корни. Они действовали как неутомимые личинки короедов, которые медленно, но неотвратимо точат корни столетних дубов, и те в конце концов падают.

«Да, всё же либералы – молодцы! Всю грязную работу проделали для меня. Надо будет памятник поставить Конвею, когда я стану диктатором Золярии...», – размечтался Лев Яковлевич. – «И воцариться на Золярии народ избранный, а другие народы будут рабами его...».

Выслушав доклад, Джон Конвей водрузил ноги на стол. Как через прорезь прицела он смотрел через щель между двумя своими ботинками на красную и потную физиономию пожилого мужчины в форме полковника внутренней Службы безопасности.

Полковник не отводил глаз от конспекта доклада, лежащего перед ним на столе, но чувствовал надменный прицеливающийся взгляд своего шефа. От чего краснел и потел ещё больше.

– Я жду ответа, господин полковник, – произнёс Конвей ровным и спокойным голосом, от которого красное лицо полковника стало мертвенно бледным. – Неужели вы думаете, любезнейший, что и дальше сможете устраивать свои роскошные оргии на деньги, которые я вам плачу, если продолжите относиться к своим обязанностям так, как делали это до сих пор?

– Я приложил все усилия...

– Перестаньте, полковник! Если вы действительно приложили бы хоть малейшую долю усилий, которые следовало, то неужели бы удалось этому ничтожному жидёнышу обвести нас вокруг пальца, как желторотых птенцов?

– Но, господин диктатор, Сахаров круглосуточно находился под внешним наблюдением, а также прослушиваются все помещения, принадлежащие демократам. Но мы не можем контролировать телепатическую связь между двумя людьми, если они принимают меры предосторожности.

– Вы что, полковник, хотите убедить меня, что Сахарову удалось построить целый завод в полнейшей тайне только потому, что демократы вовремя блокировали доступ к каналам личной связи? Не делайте из меня дурака!

– Господин диктатор, я бы хотел доложить...

– Идите, – Конвей прервал полковника. – Завтра к десяти часам жду вас с докладом о мероприятиях по исправлению вашей непростительной ошибки. И если мне не понравится этот доклад, то уже послезавтра вы будете шнырять по улицам в качестве сержанта службы внешнего наблюдения.

Бледное лицо полковника опять стало багровым и мокрым от пота. Конвей убрал ноги с крышки стола, и полковник с облегчением почувствовал, как будто вражеский снайпер отвёл от его виска линию прицела. Выстрел не произошёл – он в очередной раз остался полковником.

Сегодня не произошёл...

А завтра?

Полковник быстро собрал в папку бумаги и, отвесив полагающийся по этикету поклон, вышел из кабинета.

«Сколько ещё придётся кланяться этому индюку?!», – теперь, отойдя по длинному коридору от ненавистного кабинета с десяток шагов, полковник позволил себе возмущение. – «Вот уж попрыгаешь, сука, если я перейду к Сахарову! Он, хотя и такая же сволочь, не меньше, но зато перед своими не выпендривается...», – полковника просто распирало от возмущения. – «Это ж надо, придумал для себя титул диктатора, да ещё и этикет ввёл с идиотскими поклонами! Какая у нас к чёртовой матери демократия, если правит пожизненный диктатор?! Либерал хренов!».

Возмущения и негодования полковника закончились сразу, как только он вышел из здания главного офиса Либеральной партии и уселся в свой электромобиль. Но настроение не улучшилось. Как всегда выручила многолетняя привычка старого служаки быстро переключаться с темы на тему. Впереди был почти целый рабочий день утомительной и многосложной рутины. В первую очередь надо посетить конспиративную квартиру, где назначена встреча с одним из многочисленных агентов. Полковнику крайне важно было следить за настроениями в Русской Либерально-Демократической партии, которая образовалась почти сразу же после отлёта консерваторов с Золярии. Его агент как раз работал по этой теме.

Но агент по телепатической связи не отвечал...

Агент раскрыт? Или переметнулся к врагу? Или банально заболел?

Перед полковником выросла гора вопросов, и его настроение ухудшилось ещё больше. Если бы просто заболел, то не стал бы блокировать телепатическую связь.

Полковник оставил тщетные попытки связаться с агентом и переключился на следующую задачу – надо было съездить в Русский городок. Так неофициально начали называть восточный квартал города, который русские, всё ещё находящиеся в Конгрессе в большинстве, выделили для своего компактного проживания.

Чёрт подери этих нелюдей – опять как не у всех!

Он всю жизнь считал русских своими врагами, но всё же испытывал к ним некое подобие уважения – враг сильный и достойный.

А сейчас?

Полковник брезгливо поморщился...

Во что превратили себя эти русские, что предали идеалы своих предков, и как примитивные папуасы позарились на блестящие погремушки либеральной шелухи?

«А может, переметнуться к ним, а не к демократам?», – мелькнула мысль, но полковник тут же отбросил её. – «Нет, этот вариант не пойдёт. Эти русские отребья, хотя уже и скурвились основательно, но пока ещё не до конца – не станут они терпеть его пристрастие к нетрадиционным забавам. Нет, не станут!», – полковник сделал окончательный вывод. – «Они, хотя уже и называют себя либерал-демократами и вроде как уже и не совсем русские, но до такой степени разложения до сих пор так и не докатились. Те ещё уроды! Полноценными западниками ещё не стали, скорее всего – и не станут никогда, и русскими их уже не назовёшь!», – возмущался полковник. – «Совсем не стало порядочных людей! Куда податься честному человеку?».