Голубое поместье - Джонс Дженни - Страница 56
- Предыдущая
- 56/85
- Следующая
Портрет Элизабет? На мгновение он позволит своему уму отвлечься на воспоминания о сестре. Она всегда была такой наивной и смешной — при всей невинности. В ней никогда не было хитрости, умения защитить себя. Могла ли зрелость переменить ее?
Он сомневается в этом. Есть женщины, которые проживают свою жизнь как во сне, продвигаясь к старости без явной цели или амбиций, к которым не прикасается воля. Безмозглые коровы, особенно доступные для того, кто умеет манипулировать ими и эксплуатировать.
К пренебрежению его подмешивается нечто опасное. Теперь он охладел. Он стал бесстрастным, свободным от всяких чувств. Это был долгий процесс, цепь событий началась еще в детстве.
Мать забыла его. Она всегда то уставала, то отдыхала, то упражнялась. У нее никогда не хватало на него времени. Еще шестилетним малышом он скитался по улицам Лондона в обществе одной только собаки. Потом пес пропал, и он плакал всю ночь. А отец еще побил его — за шум, за слюнтяйство и за то, что потерял пса. Его отдали в школу, чтобы научить заботиться о себе, и тут родилась сестра. Событие это навсегда осталось в его голове связанным с отвержением и изгнанием.
Он всегда ненавидел ее. И тем не менее не мог забыть эту черноволосую девушку, которая поверяла ему свои секреты, называя деревья своими друзьями, и верила в существование придуманного ею пса. Уютные, легкие воспоминания, память о ней никогда не оставят его. Ему не нужны ни рисунки Питера, ни слова, чтобы вспомнить, какой она была.
Родерик торопливо добирается до конца письма сына, сминает его и отбрасывает.
Снаружи у виллы, невзирая на жару, устроились две женщины, как раз за раскаленными скалами. Их черная одежда выбелена песком и пылью. Они сидят у моря, и едва живая волна лижет их лохмотья. Они с чем-то играют, рвут на части, кровь и перья липнут к их губам. Та птица, которую он только что видел. Родерик вспоминает ее крылья, неуверенные и неуклюжие в горячем восходящем потоке. Они приманили ее к берегу. Эта пара любит играть.
Родерик Банньер останавливается на мгновение. А потом звонит в колокольчик на столе.
Они мгновенно оказываются рядом… кровь и перья на бледных лицах, подолы мокры.
Он скупо улыбается и говорит:
— Мы отправляемся домой. Настало наше время.
Их охватывает необычное молчание.
— Нет, — говорит низкая, та, которая всегда так пристально следит за ним. Ее черные сальные волосы рожками поднимаются по обе стороны лба, в злых глазах нет ничего человеческого. Родерик Банньер не доверяет ей — как и другой. Он подозревает, что обе чего-то хотят от него.
— Нет, — повторяет она. — Ты никогда не сможешь вернуться в поместье.
Родерик хмурится.
— Кто ты, чтобы говорить мне подобные вещи? Я здесь главный!
Но на деле он прекрасно понимает суетность своих слов. У него нет истинной власти над этой парой.
Они не повинуются ему. Уже не впервые.
В этой выбеленной комнате дома на берегу невысокая обращает свои бесцветные глаза к Банньеру.
— Нет. Живым ты никогда не вернешься в поместье.
— Не говори ерунды!
— Когда это мы ошибались? — произносит другая женщина, не знающая ни имени, ни семьи, ни прошлого. Эта странная женщина, в черной одежде, с темными крысиными хвостиками на голове, подступает к Родерику. — Довольно. Мы ждали достаточно долго. Пора платить.
— Что ты имеешь в виду? — Он не представляет, о чем она говорит, но плоть его съеживается от страха.
— Ты должен стать более… гибким. Во всех отношениях.
Женщина делает шаг к Родерику Банньеру, другая заходит за его спину, ее пустые глаза смотрят в никуда. Она улыбается, ее раскрашенный рот перевернулся в насмешке.
— Что вы хотите сказать? — шепчет он, отступая, но женщина остается рядом.
— Живым ты никогда не вернешься, — повторяет она.
— Я не понимаю! — кричит он.
— Я не живая, — отвечает женщина, и Родерик осознает правду того, что он всегда отрицал. Эти двое не живы. Они не из плоти и крови в обычном смысле этих слов. Что-то вроде насекомого или птицы… среднее между хитином и пером. Они принадлежат к поместью, они — часть его странной судьбы. Он сжимает кулаки, и она говорит снова. Она? Почему он пользуется этим местоимением? — Я не живая, и теперь тебе пора узнать, кто мы такие на самом деле.
Ладонь ее поднимается и перехватывает шею Родерика Банньера.
— Тебе пора жить внутри тройки, в рамках схемы.
И пока кровь барабанит в его ушах, пока лопаются сосуды в глазах, окрашивая мир кровавыми метками, пока он ощущает, что в мире для него больше нет воздуха, он осознает некую истину.
Живым ты никогда не вернешься в Голубое поместье.
Мертвым ты можешь попытаться.
33
— Где Кейт? — Рут бурей ворвалась в комнату. Алисия и Саймон уже сидели за чаем. — Ее велосипеда нет в гараже. Где она?
Какое-то время все молчали.
— Саймон! Скажи мне! — Рут дрожала от гнева, губы ее сделались тонкими. Она хлопнула сумкой по столу, рассыпая бумаги.
Саймон ответил:
— Рут, возьми себя в руки. Она уехала на весь день к подруге.
— Она отправилась к этому человеку. Как могли вы ее отпустить? Как вы могли позволить ей?
— Чем я мог остановить ее? Что я должен был сделать? Проколоть шины ее велосипеда, лечь поперек дороги, стукнуть по голове и уволочь за волосы в кусты? Ради бога, Рут, она же взрослая! Взрослая! И вправе принимать решения самостоятельно. — В голосе его слышалась скука.
— Но не в этом случае. — Рут внезапно опустилась к столу и уткнула голову в руки.
Алисия молча следила за ней. А потом поставила у локтя Рут кружку чая.
— Не надо. Рут, это на тебя не похоже. Тебя что-нибудь расстроило?
— Только моя дочь, завязывающая дружбу с мужчиной, который… который… я презираю его! Как вы могли отпустить ее!
— От нас ничего не зависело, — сказал Саймон.
— От тебя никогда ничего не зависит. Ты ни за что не отвечаешь и увиливаешь от всего. Словно ты вовсе не понимаешь того, что происходит вокруг.
— Да ладно, оставь это, Рут! В чем дело? Он стар, слаб, беспомощен и одинок.
— Он отбирает у меня мою дочь!
— Это смешно. Ты должна понимать это.
— Я знаю лишь то, что вижу! Я вижу, что все вы в заговоре против меня. Вы вступили в сговор, чтобы вернуть этого человека в мой дом, отобрать его у меня…
— Рут, ты говоришь безумные вещи; какой-то параноидальный бред, — произнесла Алисия преднамеренно рассудительным тоном.
— Сегодня было три телефонных звонка, — сказала Рут снова негромко, и они едва не пропустили эти слова мимо ушей.
— На работу? — спросил Саймон. — Неизвестные звонили тебе во время занятий в школе?
— Дважды во время уроков и один раз за ленчем.
— Моя дорогая! — Алисия села рядом, обняв рукой Рут за плечи. — Как это ужасно, нечего удивляться, что ты расстроена.
— Понимаешь, звонил он. Он или его твари. — В голосе Рут слышалась убежденность. Она встала, отстранив Алисию, подошла к раковине и, взяв один из бокалов из сушилки, решительным движением разбила его о плитки пола. — Мне бы хотелось убить его. Мне бы хотелось… — Она умолкла. — Эти твари повсюду сопровождают его, они стоят за всем. Они звонят мне и рассказывают, что он делает с Кейт. Они говорят такие жуткие вещи, которых я потом не могу забыть…
— Почему бы тебе просто не бросить трубку? — отозвался Саймон без особого сочувствия. — Зачем слушать такое? Раз это не твои любимые ягнятки, самаритянка, значит, можешь и отключиться.
— Я слушаю потому, что хочу узнать, почему он делает это! Чего он хочет, чего добивается?
— Ты сама это сказала, — спокойно ответила Алисия. — Он хочет получить дом и выгнать тебя. В этом все дело.
— Но я никогда не впущу его, никогда, что бы он ни делал!
В дверях в холл послышался звук. Подняв глаза, они увидели Тома, глядевшего на разбитый бокал на полу. В руках его была стопка листов.
— Я… простите, я случайно подслушал. — Он прочистил горло. — Я решил прогуляться, подышать воздухом. Я не хочу ужинать. Если вы увидите Физекерли Бирна, не могу ли я вас попросить, чтобы он пришел и забрал меня из библиотеки попозже — часов в десять?
- Предыдущая
- 56/85
- Следующая
