Рай обреченных - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/15
• Следующая

– Мой заместитель – старшая медсестра Бармина, – показал на женщину главный врач. – Она и нашла сегодня утром труп.

– Майор Шаболдаев, из райотдела милиции, – представился приехавший. – Я у вас был, доктор, во время выборов.

– Да, я вас помню, – кивнул врач, – может, зайдете ко мне? – предложил он, наверняка зная, что услышит отказ.

– Нет, – отклонил его приглашение майор. – Мы лучше сразу пойдем посмотрим ваш труп. Почему вы решили, что его убили?

– Вы сейчас все сами увидите, – сказал главный врач, приглашая идти за ним.

Майор пропустил вперед себя Бармину, а уже затем вместе с лейтенантом пошел за медиками, предусмотрительно не подходя к ним слишком близко.

Они направились в сторону небольшого фруктового сада, находящегося сразу за соседним домом. Майор обратил внимание на расположенный справа от дома колодец.

– Он еще живой? – кивнул Шаболдаев в сторону колодца.

– Да, – ответил главный врач, – вода там еще есть.

Все вошли в сад и почти сразу остановились.

– Я распорядился накрыть труп брезентом, чтобы не пугать больных, – объяснил Лаидов.

Он прошел к одному из ближайших деревьев и, нагнувшись, откинул брезент.

Майор подошел ближе. Посмотрел на лежавшее тело. Наклонился над ним. Сел на корточки. Достал из кармана носовой платок, вытер лоб.

Труп лежал здесь, очевидно, уже давно. Кровь на рубашке была спекшаяся, буро-коричневого цвета. «Неужели его и убили прямо здесь?» – с отвращением подумал майор.

Потом он поднял голову и, глядя на стоявших рядом медиков, строго спросил:

– Вы его не знаете?

– Нет, – убежденно ответил Лаидов, – определенно нет. Он не наш, это совершенно точно. Чужой. Своих я всех знаю.

Шаболдаев посмотрел на труп еще раз и, вздохнув, поднялся. Настроение у него резко испортилось. Перед ним лежал мертвый человек с размозженной головой. Не нужно было даже его переворачивать, чтобы понять, как именно погиб неизвестный. И рядом не было ничего такого, откуда он мог свалиться. Не с фруктового же дерева упал этот тип.

Майор в который уже раз посмотрел на лежавший перед ним труп. Нижнюю часть тела прикрывал брезент. Это был сравнительно молодой мужчина – с признаками явно насильственной смерти, не заметить которых было просто невозможно.

– Может, мы все-таки вызовем экспертов? – нерешительно спросил лейтенант Касымов, тоже понявший, что произошло.

Одно дело – протокол, что найден труп неизвестного бомжа, умершего от болезней или голода своей смертью. Совсем другое – насильственное убийство. Оно будет потом висеть на райотделе, и, если они не вызовут экспертов, все неудачи по расследованию этого убийства припишут им. Шаболдаев сознавал, что лейтенант прав.

– Позвони в райотдел, – негромко разрешил он, – пусть пришлют всю группу целиком. Как полагается. Экспертов, фотографа... И сообщи прокурору. Тут наверняка убийство. Следователи прокуратуры им и займутся.

«А подполковник оторвет мне голову», – грустно добавил он про себя, снова склоняясь над трупом...

Ингу привезли в лепрозорий три месяца назад. О своей болезни она знала уже два года. Два года бестолковых поисков чуда, хождений по знахаркам и ворожеям, мучительные уколы, поездки в Москву и в Киев, различные процедуры, иногда довольно болезненные, посещение всех возможных святых мест, и как итог – направление в лепрозорий. Болезнь начала прогрессировать, и стало ясно, что с этим уже ничего нельзя сделать.

Собственно, она давно поняла, что все напрасно. Необычная рана, образовавшаяся на левой руке, с самого начала поразила резким, очень неприятным запахом. Какое-то время многие врачи полагали, что это обычный ожог, и ее лечили по проверенным методам от ожога, накладывая на рану различные мази и повязки. Но вскоре стало ясно, что ожог не поддается традиционному лечению. Тогда решили, что это нарушение обмена веществ.

Она глотала какие-то пилюли, мужественно переносила все уколы. А рана на руке продолжала расширяться, и уже даже мать, отказывавшаяся верить в самое страшное, поняла, что с дочерью происходит неладное. Но только тогда, когда болезнь захватила всю руку и пальцы превратились в бесполезные, непослушные, гниющие отростки, не повинующиеся командам мозга, ей наконец поставили диагноз – проказа.

Родители долго отказывались поверить в этот страшный приговор. Отец курил на балконе, почти не появляясь в комнате, где билась в истерике мать. Испуганная младшая сестренка замерла в углу. А Инга, внешне безучастная ко всему происходившему, сидела за столом и шепотом, для себя, повторяла сказанное врачами слово. Она никогда даже не слышала о такой болезни. Никогда не подозревала, что подобная зараза существует в конце двадцатого века.

Потом были долгие, мучительные анализы. К этому времени пальцы разбухли, превратились в единую лопатообразную ладонь с характерными поражениями сосудов. Врачи долго пытались определить – откуда могла появиться болезнь у молодой девушки, каким образом сработал тот самый фактор «одного из десяти тысяч». Подозревали даже половые контакты, но Инга была девственной, так что все домыслы в связи с этим были сразу отвергнуты. Лишь позже, уже получив направление в лепрозорий, Инга узнала, что даже таким путем невозможно заразиться и что сработал какой-то неведомый генетический механизм, заложенный в нее до появления на свет.

Два долгих года мучительной веры в Чудо ни к чему не привели. К этому времени она уже давно носила черную перчатку и длинные мужские рубашки, позволявшие скрывать столь очевидную степень поражения ее тела.

Зимой, когда и на правой руке тоже появлялась темная перчатка, на Ингу засматривались молодые мужчины, и она слышала за спиной комплименты. Но левая перчатка постоянно напоминала о болезни, словно наложенное проклятие, из-за которого она не смела даже обернуться на взгляды или реплики молодых людей. Из института, в котором она училась, пришлось уйти, когда уже стали обращать внимание на ее руку.

Только три месяца тому назад, когда левая рука была полностью парализована и приросшая перчатка уже заменяла полусгнившую кожу, Инга впервые сказала родителям о лепрозории. Она стала случайным свидетелем разговора родителей. Мать жаловалась, что и новые лекарства не помогают, нужно покупать шведские ампулы. А отец, постаревший и сильно сдавший за последние два года, тихим голосом предложил продать свой автомобиль, чтобы получить нужные деньги. Именно тогда, впервые в жизни, Инга ясно осознала, как трудно было ее родителям. Она вспомнила все – поездки, дорогие лекарства, потраченные на многочисленных шарлатанов большие суммы денег... Вспомнила и ужаснулась. Родители с трудом выдерживали такую жизнь, забыв обо всем, лишь бы спасти дочь.

Только тогда она вспомнила о случившейся в Киеве пропаже золотого кольца у матери. Только теперь она осознала, что кольцо не пропало, а было продано. Мать тогда спокойно сообщила о пропаже, а Инга даже не могла представить, куда могло деться кольцо. Ей казалось, что мать сознательно не ищет кольцо, чтобы не обидеть свою сестру, у которой они остановились в Киеве. На самом деле мать продала кольцо, чтобы они с дочерью могли остаться еще на две недели и пройти дополнительный курс лечения. И только теперь она осознала, как тяжело было ее родителям, на плечи которых обрушилась такая беда. И тогда она впервые сама заговорила о лепрозории.

Мать, услышав об этом, проплакала всю ночь. На следующий день она уже более спокойно отнеслась к предложению. Может, сработало и то обстоятельство, что младшая сестра, поступившая в институт, начала встречаться с молодым человеком, которого собиралась познакомить со своей семьей. Рассказывать будущему жениху о случившемся горе было невозможно.

Через неделю отец попал в больницу с тяжелым сердечным приступом. Сказалось напряжение последних лет. Матери пришлось разрываться между мужем и дочерью. Отцу было плохо, от него скрывали, куда должна переехать старшая дочь, его любимица, которую он всегда боготворил, а когда она заболела, продолжал жить, казалось, только ради нее.

• Предыдущая
• 4/15
• Следующая