Алло, милиция? (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич - Страница 3

Что стряслось? Он какой-то дезинфекции надышался в подвале и бредит? Между Егором и Манежем сновали автомобили, словно извлечённые из музея советского ретро: «Жигули», «Волги» и даже «Москвичи» с «Запорожцами». Живые и блестящие, а не ржавеющие под заборами.

От тоски поднял глаза выше. Кремлёвские звёзды те же. Спохватился: они же одинаково выглядели и в 1982-м, и в 2022 году!

Размышления прервал сердитый оклик:

– Егор! Евстигнеев! Где ты бродишь! Автобус ждёт! Всех нас задерживаешь. Мы ещё на Горького собираемся, дефицитов к новогоднему столу прикупить.

Круглолицая дама лет тридцати пяти в шубе мехом наружу покрикивала столь безапелляционным тоном, что Егор даже не стал уточнять, что улица Горького давно уже Тверская… И механически поплёлся за ней следом, чтобы получить следующий нагоняй – о забытой в автобусе шапке, без неё голова мёрзнет.

Точно, мёрзла. Настолько, что он без разговоров натянул её. Такую держал в руках впервые в жизни – ушанку из дешёвого меха, почему-то пахнущую одеколоном. Уши были завязаны сверху верёвочками, сложенными в кокетливый бантик.

Странно, но именно эта шапка сыграла роль последней капли и убедила, что происходящее – не галлюцинация, не сон. В том числе холодный автобус «Икарус» и сидевшие внутри молодые люди, явно с ним знакомые, судя по поведению, но Егор их видел впервые.

При галюниках мозг опирается на известную ему информацию. Егор же видел миллион деталей, которых представить не мог! Не способно же его сознание, пусть в самом сумеречном состоянии, выдумать целый мир в мельчайших подробностях, включая запах солярного выхлопа, проникающий в салон, когда автобус начал выруливать с площадки…

– Егор! У тебя деньги ещё остались? Дай трёху до стипендии!

К нему подсел высокий курчавый блондинчик в таком же уродливом пальто, но светлее.

Егор сунул руку за пазуху и нащупал в левом внутреннем кармане сложенный полиэтиленовый пакет. Такое вот портмоне времён развитого социализма. Достав его, обнаружил паспорт и три красноватые бумажки с профилем Ленина и гербом СССР.

– Ого! Тридцать! Так ты куркуль. Раскулачивать пора, – расцвёл блондинчик. – Дашь?

– Не-а. Мне надо ей подарок купить.

Это был экспромт. Выстрел наугад.

– Сдурел? Танька даже не смотрит в твою сторону. Приедем в Минск – поймёшь окончательно.

Что за Танька? Неразделённая любоффь? Ладно, не важно, но на фига ехать в Минск? Что там забыл?

С отцом он бывал в нём проездом. Чаще отцовские друзья подбирали обоих в аэропорту и везли куда-нибудь на Нарочь – бухать и оттягиваться.

– Евстигнеев, не давай Сане в долг, – раздался с заднего сиденья недовольный девичий голос, выговаривавший Г мягко, почти как Х, получалось «Евстихнеев». – Жанке на свадьбу скидывались по пятёрке, он попросил за него заложить. Клялся – отдаст. Шиш!

– Да отдам я, отдам, – кисло возразил курчавый. – Я на стажировку устраиваюсь с временным зачислением в штат и с полным окладом – девяносто рублей. Вот и рассчитаюсь. Ну?

– Баранки гну. Отстань! – Егор повернулся к нему спиной вполоборота и украдкой рассмотрел паспорт. На привычный внутренний паспорт гражданина Российской Федерации он не походил совершенно.

Фотография не на третьей странице, а в начале. Два свободных места для фоток, когда обладатель будет старше.

Национальность – белорус.

Место рождения – Речица Гомельской области.

Дата рождения… Шестидесятый! Получается, разница в возрасте составляет ровнёхонько 40 лет, день рождения тот же – 6 июля.

Но лицо – совершенно другое. С тяжёлой челюстью, скуластое. Редкие усишки.

А ведь перед выходом в библиотеку тщательно выбрился. Егор немедленно пощупал губу, пушистая поросль, заметная на фото, щекотала пальцы, украшенные на суставах странными мозолями.

Давай уж начистоту, сказал он себе, прими очевидное. Другое время. Другое тело. Но то же самое имя! Чертовщина какая-то…

Да, читал книжки про попаданцев в прошлое. Но тем хорошо было: попаданец полностью перенимал память бывшего хозяина организма. Что помнил сам Егор за истекшие сутки? Вечером обмывали «Тойоту Короллу» Кабана, ему батя подарил – к грядущему выпуску, и Кабан проставился с радости. Потом пришёл домой, протрезвев по пути, игрался на приставке. Бренчал на электрогитаре, привыкая к новому процессору. Пролистал новости в телефоне, послал Косте пару прикольных гифок… Это ни разу не воспоминания 21-летнего Егора Евстигнеева, готовящегося к Новому, 1982 году.

В гастрономе № 1, прозываемом «Елисеевский», где другие пассажиры «Икаруса» покорно заняли колоссальную очередь за дефицитами, он вперился в большое зеркало, сняв шапку с завязочками, и принялся изучать отражение.

Ну… не Ален Делон. Или кто там был секс-символом в СССР? Выше ростом и шире в плечах себя утреннего. Лицо простецкое, как раз районного покроя. Не боярин. Физиономия внебрачного сына графа Шереметева уроженцу Речицы не катит. И без того водопадом повалит фальшь от неприспособленности к жизни в Союзе.

Челюсть с ямочкой на подбородке свидетельствовала о силе характера, но мужественность лица разбивалась о беспомощное выражение глаз, где запечатлелся единственный вопрос: кто я?

Допустим – тоже студент. Из обрывков разговоров в автобусе сложилась картинка: группу студентов-отличников-активистов за счёт комитета комсомола Белорусского государственного университета премировали однодневной экскурсией в город-герой Москва. После отоваривания продуктами группу ждёт Белорусский вокзал и плацкарт до Минска.

«Небоярин, что делать будем?» – это Егор спросил у отражения в зеркале. Двойник из зазеркалья совета не дал и столь же вопросительно таращился в ответ.

Можно спрыгнуть прямо сейчас и не ехать в Минск. А куда податься? Отец уехал в Москву, откосив от армии, где-то под занавес «перестройки». Сейчас он живёт вроде бы в Абакане, мать в Воронеже, и они ещё не знакомы. Кстати, он семьдесят третьего года… Опаньки, ему стукнуло, получается, восемь лет. Вопросы деторождения его пока не волнуют, наверстает позже.

Маме семь, подсчитал Егор. В первый класс пошла. В пионеры приняли. Или в октябрята, он не знал, что в СССР полагалось раньше.

Как ни крути, пионеры-октябрята не помогут студенту втрое их старше.

Не говоря о том, что в их жизнь вмешиваться нельзя никак. Малейшее изменение – и он испарится, не зачатый, растает в сумеречных потоках многомерного времени. По той же причине не стоит соваться к дедушкам и бабушкам, вполне уже взрослым. Не старым, как они запечатлелись в его памяти.

Снова порылся в карманах и нашёл студенческий билет с вложенными в него бумажками, а также пропуск в общежитие. М-да, ещё одно неслучайное совпадение. Егор Евстигнеев, оказывается, студент 5-го курса дневного отделения юридического факультета Белгосуниверситета. Прошёл преддипломную практику в городском суде и после Нового года обязан явиться для продолжения практики уже по месту распределения. В УВД Минского горисполкома.

Да здравствует советская милиция доперестроечного периода! Грёбаная тема грёбаной дипломной работы. Вот только на хрен он нужен ментам, тем более – в Минске? Белоруссия – место тихое, здесь не было громких происшествий, самолёты не угонялись, люди сидели тихо и растили свою картошку.

Ради чего история милиции, которую он должен был описать в дипломной работе, неожиданно распахнула хищный зев и засосала его внутрь, сделав вместо автора сочинения действующим персонажем?

Егор никогда не любил историю, теперь – особенно.

Стылый «Икарус» тянулся по Тверской в сторону Белорусского вокзала. Тверская, то есть Горького, была та же и не та одновременно.

Реклама банков, авто и всякой кока-колы исчезла напрочь. Вместо неё колыхались огромные тряпки поперёк улицы и на стенах домов с трогательно-восторженными надписями: «Наша цель – коммунизм!», «Решения XXVI съезда КПСС – в жизнь!», «Слава советскому народу!» и прочие. Егор обратил внимание, что белорусские сотоварищи по столичному вояжу ни в автобусе, ни на улице не поднимали глаза на эти плакаты. Видимо, они примелькались студентам, как облака на небе. Лишь его удивляли призывы к коммунизму вместо вывесок «Крошки Картошки».