XVII. Грязь, кровь и вино! (СИ) - Башибузук Александр - Страница 12

Нахрена? Просто забавлялся. Все равно о себе ничего не помню, так хоть какие-то знания использую.

Вот как раз после последней примерки меня и взяли...

Я вернулся домой, вымылся в деревянном корыте, а потом взялся за пистолеты — почистить и обдумать их усовершенствование, потому что у меня в голове неожиданно появилось несколько идей. Надо думать, из моей настоящей памяти.

С ручным огнестрелом в первой половине семнадцатого века дело обстоит довольно сложно. Уже есть попытки внедрить ударно-кремневый замок, но в массовое употребление они еще не вошли, ибо очень ненадежны и дороги, поэтому повсеместно пользуют добрые старые фитильные аркебузы и мушкеты. Колесцовые замки* тоже гораздо надежней кремневых, но они так же дорогие, поэтому их применяют в основном на короткоствольном оружие. А так фитиль до сих пор рулит.

колесцовый замок — распространённый в XV—XVII веках механизм огнестрельного оружия, в котором необходимая для воспламенения порохового заряда искра высекается с помощью вращающегося колёсика с насечкой.

У меня есть два пистолета: дорогое, престижное оружие, работы одного из лучших мастеров в Мадриде. Они немалого размера, правда меньше рейтарских. У Саншо один, только гораздо попроще. Мой третий пистоль, можно назвать карманным — он маленький. Все они с колесцовыми замками.

Такой замок сравнительно надежен, но занимает много времени по взводу. Пока взведешь, пока зарядишь — сто раз убьют. А со взведенным долго не походишь — пружина ослабнет.

Вот у меня и возникла несколько идей как их полностью усовершенствовать — от ствола и калибра, до замка и способа заряжания.

Только я начал разряжать пистоли, чтобы потом их разобрать, как на лестнице раздался топот, а потом дверь банально вышибли могучим пинком. В комнату ворвались солдаты, в кирасах, морионах* и с алебардами, но замерли как вкопанные под стволами пистолетов.

морион (исп. morriоn, фр. morion) — европейский боевой шлем эпохи Ренессанса с высоким гребнем и полями, сильно загнутыми спереди и сзади.

— Мессир... — здоровенный усач с бантом сержанта судорожно сглотнул. — Мы... мы исполняем... н-не советую...

Он явно понимал, что с такого расстояния пули прошибут его кирасу как картон, к тому же я целился прямо в лицо.

— Что там происходит?! Берите этого шпиона немедленно! — сквозь солдат протолкался худющий, сутулый и стриженный в скобку мужичок полностью в черном и тоже уставился на стволы.

Я слегка ошалел от обвинения в шпионстве, но пистоли не опустил.

У чиновника сразу дар речи отбило.

И заговорил он только после того, как сержант пихнул его в плечо.

— В-ваша милость... — сильно заикаясь, жалобно проблеял черный. — Я н-не советую оказывать сопротивление. Мы выполняем приказ с-самого... — он громко икнул. — Самого прево Парижа! — его голос слегка окреп, видимо судейский думал, что упоминание «самого» прево меня испугает.

Но меня его упоминание скорее озадачило, чем напугало.

В голове лихорадочно бились мысли.

«Шпион? Какого хрена? Хотя, теоретически, мое прибытие из Испании может привести к такому обвинению. Но это только теоретически — испанские и французские дворяне таскаются туда-сюда с завидной регулярностью. Нет, здесь другое. А если это все-таки последствия убийства кавалера с письмом? Мало ли что тому старому хрычу в сутане в голову придет. С одной стороны, сопротивляться глупо, даже если я вырвусь из дома, из Парижа точно не выеду. А с другой — можно задержаться в Бастилии очень надолго — обвинения не шуточные. А палачи выбьют нужные показания в довольно короткие сроки. Или на всю жизнь искалечат. А оно мне надо? И что делать?».

Мысли трансформировались в решение не сопротивляться.

— Отставить... — я передал пистолеты Саншо, а сам встал и сдержанно поклонился судейскому. — Я вверяю себя в ваши руки.

Сержант облегченно шумно выдохнул, а черный преисполнился заискивающей вежливости.

— Благодарю вас, ваша милость, вы можете одеться. Не спешите, мы подождем, ваша милость...

В общем, через несколько минут я уже катил в черном «воронке», то бишь карете в Бастилию. Саншо почему-то не взяли. Голову я перестал ломать, решив, что все само по себе прояснится. Но настроением не блистал, естественно.

Дальше все развивалось стремительно, меня сдали из рук в руки мрачным дюжим и мрачным типам, которые без лишних объяснений заковали меня в кандалы и потащили...

В пытошную.

Да, настоящую камеру пыток, со всеми ее атрибутами. Мрачную, со сводчатыми низкими потолками, напрочь провонявшую сыростью, кровью и страданием. В углу расположилась сложное приспособление, опознанное как творчески модифицированная дыба, рядом с ней стоял стол с множеством пытошных приспособлений: плетьми, клещами и прочим зловещим инструментарием. Я поискал глазами «испанский сапог*», но не нашел, что неожиданно позабавило. Видимо от испуга я слегка охренел.

испанский сапог — орудие пытки посредством сжатия коленного и голеностопного суставов, мышц и голени.

Правда веселье сразу исчезло, когда вежливый и аккуратный мужичок в фартуке, больше похожий на аптекаря, начал прилаживать к моей ноге две доски с винтами — тот самый слегка видоизмененный «сапог», черт бы его побрал.

— Прошу, — он кивнул подмастерьям, которые мигом стащили с меня обувь. — Так, что тут у нас, ваша милость... — кат начал примерять приспособу к ступне, со скрипом вращая винты. — Ага, так-так, ну что же... одну минутку, ваша милость...

Сказать, что я ошалел — это ничего не сказать. Не задав ни одного вопроса и сразу пытать? Так никто не делает, даже в глубоком Средневековье такое не практиковалось. Сначала клиента расспрашивают, потом пугают инструментарием, а дальше, по ситуации, уже приступают к воздействию, но опять же, никто сразу ноги не ломает. Что за хрень? Ладно, это может быть просто попытка взять на испуг, настроить клиента на покладистый лад, а если нет? А если я перешел дорогу столь влиятельным людям, что формальности уже лишние? Изуродуют, выбьют признание, урежут язык и на казнь или на галеры, что даже хуже. Был человек и нету, причем все формальности соблюдены. Твою же мать!

Уж не знаю, каким усилием воли я сохранил на морде невозмутимость, но при этом решил принять все обвинения, чтобы сохранить здоровье. С переломанными руками и ногами не сбежишь.

Палач определил устройство мне на ногу, после чего принялся ласково и убедительно рассказывать, что будет с моими костями и мясом при каждом повороте винтов.

Тут в комнату стремительно вошел еще один судейский, молодой мужик, в черном костюме из отличного материала, украшенного дорогими кружевами, явно немалый чин в судебной иерархии. Скорее всего, даже дворянин мантии*.

С усами и бородкой, ухоженный и лощеный, с величественным выражением на морде, правда нос картошкой и пухлые, детские губы эту величественность сводили почти на нет.

дворянство мантии (фр. la noblesse de robe) — в дореволюционной Франции название дворянства, образовавшегося из лиц судебной профессии, получивших от короля дворянский патент за гражданскую службу, в отличие от потомственной знати рыцарского происхождения — дворянства шпаги (noblesse d’épée)

— Шевалье де Бриенн? — поинтересовался он надменным тоном, усевшись за стол и недовольно зыркнув на подмастерьев палача, уронивших на каменный пол какую-то железяку.

— Я шевалье Антуан де Бриенн, — спокойно ответил я. ­— С кем имею честь?

— Я старший помощник прево Парижа Этьен Фаве! — гордо ответил лощеный. — Вы знаете в чем обвиняетесь?

— Нет.

— Вы обвиняетесь в шпионаже в пользу Испании, де Бриенн... — бросил Фаве, состроив серьезную рожу. — Рекомендую чистосердечно признаться во всем, в противном случае к вам будет применена пытка. Итак, я вам зачту, чтобы вы не утруждались воспоминаниями. Вы прибыли в Париж по приказанию герцога Лерма, для того, чтобы втереться в доверие ко двору и злокозненно вредить французскому престолу и государству. Если вы сознаетесь в этом, пытка не будет применена.