И аз воздам (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович - Страница 21

Сидят они уже в темнице часов десять. И начинает образовываться проблема. Винишко испанское, что с собой прихватили, начинает настойчиво наружу проситься. Всё бы ничего, бутылка есть, только в этом тесном чулане и девушка есть. Не удобно. И она начинает ёрзать, видимо и её проблема эта посетила.

Пётр Христианович время прикинул. Если они часов в десять вечера забаррикадировались, то сейчас уже утро вовсю. Чего бы полицейским из квартиры не убраться? Сколько они тут будут сидеть и чего ждут, что те проклятые поляки, что убили лучшего царского друга, вернутся. Есть же у преступников завиральная идея — возвращаться на место преступления. Утешала мысль, что вот-вот это должно закончиться. Скоро проснётся Александр, и ему доложат об очередном преступлении совершённом патриотической организацией «Великая Польша». Там Брехт не поскупился и про жену императора написал, что она родила дочь от Адама, и то, что Адам продавал секреты России англичанам и, то, что следующим кого убьют патриоты, будет сам Александр Павлович — главный враг «Великой Польши».

Почему-то граф надеялся, что просиживать в квартире Константина Чарторыйского после этого полицейские долго не будут. Всех их с облавами отправят поляков ловить. И те, даже сомневаться не стоит, выловят всех до единого живущих в Санкт-Петербурге, западных славян. Поляк ты или чех, потом в камере расскажешь. Может Александр лично бы и не решился на тотальную облаву, но в Государственном Совете есть умнейший товарищ Беклешов Александр Андреевич — бывший генерал-прокурор и Трощинский Дмитрий Прокофьевич — нынешний генерал-прокурор, должны «уговорить» самодержца меры принять.

Веселье начнётся, и тогда про квартиру убитого камер-юнкера забудут. А даже если и оставят пару человек в засаде, то вчетвером справятся. Главное теперь — не обделаться.

Только Пётр Христианович уже хотел попросить Стешу подать ему ту самую братину золотую, что он из буфета с собой прихватил, а то ещё конфискуют полицейские, или затеряется случайно, как в комнате за стеной поднялся очередной ор и после этого зацокали каблуки по паркету. Потом наступила тишина и бубнежа, что доносился через двойную дверь, слышно не стало.

Брехт встал и, стараясь на каблуки не наступать, подошёл к двери. Хотел подойти, запнулся о подол Стеши и чуть не рухнул на неё. Удержался, рукой затормозив падения, уперевшись в мешок. Тупой! В смысле, десять часов сидел, вино пил, коленку и ножку повыше счупал, а спросить, а чего там, в мешках, и сундуке даже мысль не возникла. Все мысли были найдут или не найдут сначала, а потом где тут ночная ваза ближайшая. А сейчас рукой в мешок угодил и рука упёрлась в …

— Стеш, а что в мешке? — Встал на колени и девушку ощупал граф, ну, чтобы не за то не ухватиться, когда подниматься будет. Какие-то две непонятные округлости упругие нашёл. Наверное, мячики резиновые детские, до футбольных размер недотягивал. Но и не теннисные.

— Деньги.

— Вона чё? А в сундуке? — Семён Семёныч, а что должно быть в таком тайнике? Картошку с морковью хранят. Их же нельзя на свету хранить — позеленеют.

— Золотые монеты и серебряные.

И жадность обуяла. Как теперь бросишь? Их на что полезное пустить можно.

Событие двадцать девятое

На Дерибасовской открылася пивная.

Там собиралась вся компания блатная.

Там были девушки Маруся, Вера, Рая,

И с ними Вася, Вася Шмаровоз.

Придерживая и чуть подтягивая вверх дверь, чтобы не заскрипела, Пётр Христианович открыл первую дверь и остановился, вновь прислушиваясь. Дверь всё же поскрипела чуть, и если там, именно в этом зале, есть полицейский, то мог услышать. Как бы человек поступил любой, услышав непонятный скрип? Правильно, пошёл бы посмотреть, чего это скрипит. Шагов не было слышно, предположить, что там, в комнате, кто-то подкрадывается к невнятному скрипу на цыпочках можно, но не хотелось. Потому граф и вторую дверь потянул. Эта тоже чуть поскрипела. Вот Чарторыйские жмоты, на обычное подсолнечное масло могли бы и потратиться. Нужно-то всего пару капель. Нет, подсолнечного? Льняное? Нужно подумать насчёт подсолнечного, точно Брехт не помнил, но, кажется, уже вывели подсолнухи с крупными семечками. Да, если даже и не вывели, то в подсолнухе один чёрт в разы больше масла, чем в малюсеньком льняном семени. Так ещё и халву можно делать. Её ещё точно не изобрели.

— Стеша, — прошептал граф, — как этот шкаф отодвигается.

Девушка твёрдой рукой отстранила Брехта и чего-то сделала внизу буфета, после чего тот легко отодвинулся. Пётр Христианович морду лица высунул из-за него. Тихо. Никого.

— Стой тут! — выдворил девушку из тайника граф и испоганил братину золотую. Фух. Полегчало.

После этого растолкал Ивашек и Сёму. Железные нервы у парней, тут смерть за дверью ходит, а они спят и похрапывают.

— Тихо. Вроде все ушли. Сейчас попробуем выбраться. Не топайте, может в других комнатах люди остались, — Брехт прошипел это всё в темноту и снова вернулся в комнату. А там сразу зажурчало, причём в угол. Невежливо. Такие гостеприимные хозяева … были. На ночь приютили.

Пётр Христианович на носочках прошёлся до завешанного портьерой окна и выглянул на улицу. Как раз был виден выход из подворотни. Под аркой тоннеля стоял полицейский в голубом мундире. То есть, через тот вход, которым они в дом попали, выхода нет. Остаётся ещё запасной на набережную Мойки, но надеяться, что полицейские дураки, и там охрану тоже не поставили — глупо. Хотя, тут всякие варианты возможны. Кто-то же занимает два других этажа этого дома, а ещё и вход в соседний дом тоже через эту подворотню осуществляется. Через тоннель всё одно идти, а там полицейский. Можно ликвидировать. Жалко мужика, он-то не виноват, что план у Брехта рухнул. Себя, конечно жальче. А если его оглушить, там полумрак, шарфом прикрыться. Не опознает потом. Ага. Их в Санкт–Петербурге с таким ростом не больше десятка человек и это с учётом того, что в гвардию высоких набирают. Всё же сто девяносто сантиметров для начала девятнадцатого века — это особая примета.

И остаться на день нельзя, Пётр Христианович на сто процентов был уверен, что его дёрнут во дворец, не сам Александр, так Мария Фёдоровна. Он советы дал, а его не послушали, вот и результат. И теперь уговаривать Государственный Совет не предпринимать жёсткие меры некому. Чарторыйский убит. Полякофилов не лишку при дворе осталось. А желающих повоевать, пограбить, удаль молодецкую показать, ордена заработать всегда в избытке. И повод замечательный.

Позади, выглядывая из-за него, к окну подобралась вся их банда. Брехт ещё раз глянул на полицейского, тот ёжился и кутался в епанчу, ветер, как и вчера, бросался во всех встречных и поперечных мокрой противной моросью.

— Будем выходить, попробуем оглушить. Не получится, тогда придётся убить. Стеша, ты пойдёшь с нами. Тебе здесь оставаться нельзя. Кстати, а чей это дом? Он ведь не Константину Чарторыйскому принадлежит?

— Нет. Это бывший дом президента Императорской Академии художеств Бецкова, который он завещал адмиралу Дерибасу, потому что тот был женат на внебрачной дочери Бецкого. А теперь вдова Дерибаса — Анастасия Ивановна его сдаёт. У неё рядом ещё дом на Дворцовой набережной.

— Вот как! — Пётр Христианович задумался. Он не знал, а как вынести из этого дома, мешки с деньгами, сундуки с монетами и коробки с украшениями.

Дерибаса Витгенштейн знал, и в памяти это осталось по наследству Брехту, адмирал тоже был заговорщиком, но чуть не дожил до осуществления оного. Помер. Удар хватил. Шептались в Москве, что генерала отравили. Мол, чёрный совсем был, когда его в карете нашли. А что, с графа Палена станется, если адмирал решился всё рассказать Павлу, то вполне и отравить могли.

— Вдова адмирала Дерибаса … Вдова адмирала Дерибаса …

— Анастасия Ивановна, — подсказала Стеша.