Файлы фараонов - Джойс Джон - Страница 11

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая

– Привет! Тебя что, опять выгнали из библиотеки? Мария подняла голову от листа бумаги.

– Нет, – ледяным тоном ответила она. – Просто приятно погреться на солнышке. А потом мне нужно обсудить кое-что с Лайэмом. Ты же прекрасно знаешь, что в читальном зале это невозможно.

– Как дела? – Привстав, молодой человек обменялся с Тео рукопожатием.

– Познакомься с моим другом, – сказала парню Мэри Энн. – Тео называет себя цыганом, но живет почему-то в отеле. Вчера вечером я объясняла ему свою теорию устройства вселенной.

– Рад встрече, – улыбнулся Лайэм. – У тебя не появилось мысли, что она немного не в себе?

– По крайней мере Тео ни разу не расхохотался во время нашей беседы, – строго заметила Мария. – К тому же он – состоятельный цыган. Ему можно было все рассказать.

– В семье от ее бредней приходят в ужас. – Фамильярность, с которой Лайэм произнес эту фразу, болью отозвалась в сердце Гилкренски. – Вернувшись из Африки, Мария помешалась на таинствах магии, первобытных плясках и прочей экзотике. Думаю, мать не захочет пойти с ней вместе к мессе – из страха, что она перепугает святого отца.

– Но это не так. Я всегда с уважением отношусь к тому, во что верят другие.

– А ты ее понимаешь? – поинтересовался Лайэм. – Сдается, людей, способных ее понять, просто не существует.

– Пока не совсем, – признался Тео. – Но вот этот человек Марию бы понял. Похоже, она с ним мыслит одинаково, а я точно знаю, что он уж никак не сумасшедший. – Гилкренски протянул девушке купленную днем книгу Фритхофа Капры. На обложке значилось: «Дао физики».

Мария улыбнулась, и в глазах Тео сверкнула искра надежды.

– Ох, Тео! Так ты не разыгрывал меня. Я с ног сбилась, разыскивая эту книгу!

– Сразу видно человека незаурядного, – протянул Лайэм, вставая. – Не многие решатся пуститься на поиски Мэри Энн после того, как хотя бы раз выслушают ее теорию. О тех же, кто разделяет ее взгляды, я лучше умолчу.

– Но ты-то решился, – со значением заметил Гилкренски. Молодой человек улыбнулся:

– По необходимости. Я ее брат. Уверен, мы еще встретимся.

Он подмигнул обоим.

После этого они виделись каждый день. Часами бродили по берегу реки, заглядывали в букинистические магазины, ходили, болтая обо всем на свете, по паркам. Вечерами сидели в ее квартирке на последнем этаже викторианского особняка, этаком ласточкином гнезде на Ватерлоо-роуд, красным вином запивая обжигающе горячую пиццу. В первую же ночь, в спальне, наполненной ароматом благовонных свечей, они занялись любовью, и Мария вжималась в него с пугающей ненасытностью. Позже, когда порыв неистовой страсти утих, она тихо, почти беззвучно разрыдалась в его объятиях.

А потом Тео лежал и смотрел, как она спит в мягком сиянии свечей, и пытался разгадать загадку этой поразительной, непостижимой женщины. Утром, после того как они вновь любили друг друга, Гилкренски осторожно спросил, чем были вызваны ее слезы. Однако была ли их причиной радость от встречи или же печальное воспоминание, так и осталось для него тайной. В ответ Мария только улыбнулась.

Следующей весной они стали мужем и женой. Бракосочетание вышло бесшабашно-веселым – таким, каким оно и должно быть в глубинке Ирландии. Отец Марии с трудом скрыл облегчение, ее сестрам едва удалось спрятать ревность, а братья собрали из захмелевших гостей компанию смельчаков, готовых искупаться ночью в океане.

Когда корпорация «Гилкрест» освоилась и в Ирландии, Тео превратил дом ее родителей, расположенный в красивейшей долине к югу от Дублина, в свою штаб-квартиру. Мария всерьез занялась альтернативной медициной, открыла в городе собственную практику и не оставалась безучастной ни к одной благотворительной акции.

На протяжении всей их совместной жизни – с ее взлетами, падениями, начавшимися со временем ссорами – Тео продолжал любить жену. В конце концов он нашел женщину, что привела его на ярмарку.

Теодор Гилкренски сидел и смотрел в зеленые-глаза изображенной на фотографии женщины, утратив всякое представление о времени. Затем, выйдя из транса, подался вперед, откинул крышку плоского, обтянутого черной кожей чемоданчика и приступил к работе.

«В Сэкигуси-рю нет места для того, „то не уважает традиции“.

Впитывая в себя эти слова, Юкико проникалась ощущением неотвратимости рока. В стенах Сэкигуси-рю, где на протяжении более пяти столетий учили владеть мечом и другим боевым искусствам, все было построено на исключительном почтении к традициям. Все – начиная с монашеского аскетизма комнаты, где она сейчас находилась, и заканчивая изнурительными занятиями по метанию аркана – уходило корнями в традиции и бусидо, кодекс воина. Сэкигуси-рю считалась в Японии одной из наиболее известных школ боевых искусств. Сотни, тысячи людей годами ожидали дня, когда они удостоятся чести стать ее учениками. Того, кому не хватало стойкости строжайшим образом соблюдать четкие моральные заповеди, ждала одна судьба: отчисление, бесчестье и позор.

Внезапно Юкико ощутила холод пота, впитавшегося с начала вечернего занятия в ее простое черное кимоно.

– Хай, сэнсэй! – подала она голос.

По стенам помещения ходили красноватые блики раннего заката зимнего солнца. Они играли на полированном деревянном полу, на изысканных рисунках птиц и бабочек – их повесил здесь уже ушедший к предкам наставник Окуда, на старинной вазе тонкого фарфора с единственным цветком – так сын наставника чтил память отца. Рев шедшего на посадку в аэропорту Нарита реактивного лайнера за окном напоминал доносившиеся из прошлых столетий раскаты грома.

– Ты хочешь что-то сказать?

– Нет, сэнсэй.

Тайсэн Окуда никак не походил на человека, который в совершенстве владел десятком способов отнять жизнь. Он был невысокого роста, с тонким, худощавым лицом провинциального священника, с рассеянным взглядом – даже в тот момент, когда оценивал стоявшего перед ним противника.

– Расскажи мне о своей встрече с Хасагава.

Юкико тщательно подбирала слова. Хасагава был любимым учеником Окуда, представителем одной из древнейших семей и твердым приверженцем традиционализма. Он слыл признанным мастером стрельбы из лука и арбалета, великолепно владел карате, айкидо и кэн-дзитсу. В последнем, искусстве управляться с мечом, ему не было равных. Многие считали Хасагава идеалом воителя. Однако, как и подавляющее большинство консерваторов, он был к тому же настоящим фанатиком.

«Интересно, – подумала Юкико, – что именно известно Окуда? Что он подозревает?»

– Он преподал мне обычный урок карате, сэнсэй. Я попросила его помочь мне отработать реакцию.

– По словам Хасагава, ты бросила ему вызов.

«Видно, он знает».

– Хай, сэнсэй.

На мгновение Окуда впился в нее взглядом.

– Почему?

– Он унизил меня. Сказал, что полукровкам в Сэкигуси-рю нечего делать. Я занимаюсь здесь уже много лет, ваш отец незадолго до своей смерти присвоил мне третий дан. Вызвать Хасагава на поединок было для меня делом чести.

– Что произошло потом?

Юкико подробно описала схватку. Происходила она на площадке для спарринга в большом доме, как если бы являлась заурядным показательным боем. Соперникам назначили судей. Но нескрываемый интерес учеников школы к предстоявшему поединку говорил о том, что происходит нечто экстраординарное. Хасагава был признанным мастером. Юкико же, единственная в школе представительница слабого пола, неизменно наводила на противников страх своей агрессивностью.

В зале физически ощущалась жажда крови.

Первый раунд продлился не более пяти секунд. Соперники отвесили друг другу церемониальный поклон и приняли боевую стойку. С пронзительным криком Хасагава бросился вперед, стремительными взмахами обеих ладоней рассекая воздух. Юкико сделала лишь одно, едва заметное, движение, и нападавший распростерся на полу.

Судьи развели их по углам, они вновь обменялись поклонами. Хасагава избегал смотреть в глаза Юкико, рассчитанными ударами испытывая ее защиту, прежде чем нанести молниеносный решающий. Ему немного не хватило скорости. Неуловимой для стороннего наблюдателя подсечкой Юкико второй раз отправила противника на пол. Рефери в ее углу поднял над головой правую руку. Поединок завершился.

• Предыдущая
• 11/73
• Следующая