Пройти чистилище - Абдуллаев Чингиз Акифович - Страница 37

• Предыдущая
• 37/72
• Следующая

– Он умер. Нет, его не убили, – сразу поправился Кемаль, заметив выражение лица помощника, – он действительно умер в больнице. И перед смертью просил предупредить о предстоящей операции.

– Кого просил? – не понял Том.

– Свою соседку. Свое завещание на нее он переписал.

– И ты разговаривал с этой соседкой? – Том остановился в изумлении.

– Не останавливайся, – попросил Кемаль, – я хочу показать тебе картины импрессионистов. Идем дальше.

– О чем вы с ней говорили? Она сказала тебе пароль? – прошипел рассерженный Том. Он отвечал и за безопасность Кемаля.

– Сказала. Только успокойся. Ничего страшного не произошло. Он сообщил ей пароль с таким расчетом, чтобы она ничего не поняла. Она ничего и не поняла. Просто рассказала мне о его болезни и смерти. По-настоящему он герой, о котором никто никогда не узнает. И это очень обидно.

– Этот «герой» оставил нас без связи, – фыркнул Том, – что думаешь делать?

– Пока не знаю. У меня есть канал чрезвычайной связи на самый крайний случай. Но меня предупреждали, что в таком случае сообщение может дойти не очень быстро. Этот канал для исключительных случаев, если мне нужно, не привлекая к себе внимания, попросить новую связь или...

Он вдруг замолчал.

– Или... что?

– Или если я почувствую, что не могу больше тебе доверять, – честно ответил Кемаль.

– В честной игре наших шефов нельзя упрекнуть, – вздохнул Том, – они всегда придумают какую-нибудь пакость. Ты уже отправил сообщение?

– Конечно. Как только прилетел в Нью-Йорк. Мы уже пришли. Посмотри, какая прелесть. Это «Две таитянки» Гогена [19] .

Том равнодушно пожал плечами.

– Ничего особенного. Просто некрасивые бабы с грудями. Я такие вещи совсем не понимаю. Ну что интересного в этих мордастых и грудастых женщинах?

– Ты с ума сошел, Том, – воскликнул пораженный Кемаль, – нам же читали лекции по эстетике, по мировой культуре.

– А я на них всегда спал. Меня это как-то не очень интересовало, – признался Том. – Ты думаешь, эта соседка не была подставкой американцев?

– Не была, я проверял, – успокоил его Кемаль, – ты лучше посмотри сюда. Это Тулуз-Лотрек. Его знаменитый «Флирт». Портрет называется «Англичанин господин Уорнер в „Мулен Руж“.

– Нам лучше выяснить про другого англичанина, – многозначительно сказал Том, даже не посмотрев на картину.

– Ты опять за свое, – нахмурился Кемаль, отходя от картины. – Это слишком рискованно, Том.

– У тебя есть другое предложение? – спросил Том. – Раз они вышли на Сюндома, значит, знают и про Матвеева. Мы должны рискнуть, постараться передать им дезинформацию. И проследить путь этого сообщения. Только таким образом мы сможем узнать, почему у нас были столь явные провалы по Англии. И почему, наконец, они вышли на моего шведа.

– Наверное, ты прав, – расстроенно ответил Кемаль, автоматически подходя к другой картине.

Это было полотно Ренуара «На лугу».

– Интересная картина, – сказал на этот раз сам Том, – чем-то напоминает наших живописцев. Шишкина, например.

– Господи, – взмолился Кемаль, – раз ничего не понимаешь, хотя бы молчи. Идем лучше направо. Там мой любимый Клод Моне. Может, это тебе больше понравится.

– К чему такая экзальтация, – пробормотал Том, – вот уж не думал, что ты такой поклонник живописи. Ты часто ходишь в этот музей?

– Часто. Посмотри, какая красота, – показал на картины Моне Кемаль.

Том огляделся. Буйное цветение красок, парад цветов на картинах вызывали у него смешанные чувства. Как разумный человек, он понимал красоту. Но понимал лишь разумом. Чувства его оставались невосприимчивыми к подобным пиршествам духа. Кемаль огорченно махнул рукой.

– Давай уйдем отсюда. Ты все равно не хочешь смотреть.

– Почему, – возразил Том, – вон там интересная картина. Художник, кажется, рисовал ее точечками.

– Хорошо, что тебя никто не слышит, – улыбнулся Кемаль.

– Дело в том, – спокойно произнес вдруг Том, – что я прекрасно знаю, кто эти мастера, и могу отличить почерк любого из них. И даже рассказать тебе о любом. Но мне эти картины сейчас не нужны. Они только отвлекают. Когда мне будет нужно, я вспомню и Сезанна, и даже чем отличается Клод Моне от Эдуарда Мане. И, наконец, узнаю характерный стиль вон той «точечной» картины, принадлежащей «неоимпрессионисту» Жоржу Сёра.

– Негодяй, – воскликнул рассерженный Кемаль, – значит, ты все это время притворялся.

– Ничего подобного, – возразил Том, – я действительно считаю, что все это сейчас нам не нужно. Вот когда мы решим наши проблемы, тогда ты можешь снова ходить сюда на импрессионистов. А если откровенно, то я действительно не понимаю, почему грудастые бабы Тициана или Ренуара, по-разному грудастые, согласен, вызывают такой восторг. Я уже не говорю о совершенно бредовых вещах Гогена. Впрочем, искусство – вещь эмоциональная, здесь не нужны практические критерии.

– Идем отсюда, – потянул его за руку Кемаль, – я думал, ты получишь удовольствие. А ты еще издеваешься над этими полотнами.

– А я думал, что мы пришли сюда спокойно поговорить.

– Идем, идем, – позвал его Кемаль, – в левом крыле здания есть такой своеобразный римский музей под стеклянной верандой. Там можно спокойно посидеть и поговорить.

– Тогда идем, – согласился Том, – но не говори мне, что тебе нравятся еще и скульптуры древних, а то я подумаю, что ты решил переквалифицироваться в музейного эксперта. А тебе это нельзя. Ты у нас миллионер.

– Плебей, – покачал головой Кемаль.

Через пять минут они сидели на скамье и Том деловито рассказывал о своем плане:

– Главное, чтобы они засуетились. Пусть начнут нервничать, искать шпионов, следить за нашим шведским другом. Здесь нам важно не ошибиться. И самое важное, чтобы ты был вне игры. Все должен проводить я один. Чтобы в случае необходимости исчезнуть и обрубить все концы.

– Это колоссальный риск, – возразил Кемаль, – ты понимаешь, на что именно идешь?

– Тогда давай свое предложение. Тебе самому выходить на Сюндома просто нельзя. Он тебя не знает. И не поверит тебе никогда. А потом мы не знаем, как его используют наши. Может, втемную. Он только выполняет роль «почтового ящика». Тогда он тем более не поверит тебе. Надеюсь, это ты понимаешь?

– Понимаю, – вздохнул Кемаль, – давай еще раз прогоним ситуацию. Думаешь, у тебя получится?

– Должно получиться. В крайнем случае я могу попросить помощи у нашего резидента. И просто уехать из страны. Я связной, Кемаль, твой связной, – поправился Том, – мое дело – обеспечивать безопасность при прохождении твоих сообщений. И надежную связь. А теперь я ее не могу обеспечить. Значит, я обязан проверить линию связи. Во время войны связисты, тяжело раненные, видя, что у них обрыв на линии, брали концы проводов в зубы и пропускали их через себя, так и умирали на этих проводах, но обеспечивали связь.

– Откуда ты знаешь? – спросил Кемаль.

– У меня отец погиб именно так, – глухим голосом ответил Том. – Во время войны погиб.

– Мой тоже погиб во время войны, – неожиданно для себя сказал Кемаль. – Ладно, пора уже кончать дискуссию. Пойдем лучше куда-нибудь пообедаем, я умираю с голода.

– Но ты согласен на мой вариант? – настойчиво спросил Том.

– А у нас есть другой выход? – вместо ответа спросил Кемаль. – При любом раскладе нужно выходить на твоего шведа. Хотя мне твое предложение совсем не нравится, Том.

В этот день они собрались вместе. Шервуд и Эшби представляли ЦРУ, Блант и Хэшлем – английскую разведку, а Кэвеноу находился на совещании как представитель ФБР. Все было ясно. Союзники обязаны были продумать программу, чтобы не подставлять высокопоставленного секретного агента английской разведки в КГБ. Но, в свою очередь, англичане знали, что и у американцев есть свой очень надежный источник в военной разведке русских, и также старались не особенно навредить этому ценному агенту, через которого и они узнавали много полезного.

• Предыдущая
• 37/72
• Следующая