Ненависть и ничего, кроме любви (СИ) - Романова Любовь Валерьевна - Страница 7

— Ворона, — говорит он, прищурившись, отчего я даже подаюсь назад, лишь бы не встречаться с ним взглядом, — тебя часом никто по голове не приложил?

— Радецкий, оскорблять чью-то фамилию низко просто потому, что человек не выбирает с какой фамилией ему родиться, — специально говорю немного приглушенно, чтобы он почувствовал свою ложную победу, а потом растягиваю губы в улыбке, и играючи добавляю, — другое дело интеллект. И я бы, пожалуй, сразилась с тобой в интеллектуальном бою, но, боюсь, у тебя нет оружия.

— Поумничать решила?

— А тебе мои слова кажутся слишком умными? — открыто насмехаюсь я, — давай скажу проще: не вижу смысла продолжать нашу с вами беседу, так что, более вас не задерживаем.

По одному его виду понимаю, что переборщила. Ну куда меня понесло? Марк выглядит, как действующий вулкан — в любой момент может взорваться и засыпать всех нас толстым слоем яростного пепла. Он открывает рот, чтобы что-то мне ответить, но в аудиторию заходит наш преподаватель — слава богам, бесконечные пять минут закончились, занимает свое место за кафедрой, поднимает глаза на аудиторию и замечает троицу.

— Радецкий, Мартынов, чего встали, как колонны в храме? Займите места, и начнем лекцию, — уже не смотрю на них, но чувствую полный презрения взгляд, — да не ходите далеко, присаживайтесь на этот ряд, — говорит преподаватель, а я с ужасом понимаю, что он указывает на наш, ведь только тут есть несколько свободных мест в центре.

— Вер, я не хочу с ними сидеть, — пищит Ира мне на ухо.

— Ладно, пролезай в центр, — предлагать дважды мне не приходится, Ирка подскакивает и бочком протискивается мимо меня в центр ряда, неуклюже задевая свою тетрадь, которая плюхается под парты. Я хотела ее достать, но белобрысый бесцеремонно подталкивает меня к Ире, усаживаясь рядом со мной. Следом садится и Радецкий.

— Ты не мог бы поднять тетрадь? — прошу я Егора и показываю ему на цветной блок, валяющийся прямо под его ногами. На удивление он лезет под парту и достает, но едва я тяну ладонь, чтобы забрать ее, одергивает руку.

— Ну что за шутки? Этот уровень проходят в детском саду, но тебя туда, видимо, не приняли, — недовольно закатываю глаза, но он отодвигает Иркину тетрадь дальше. Мне остается только лечь на него, но на такое ради какой-то тетради я пойти не могу.

— Пропала твоя тетрадь, — тихо шепчу я Ире, — забудь, новую купишь.

— Как новую? — едва ли не вскрикивает она, чем привлекает к нашему ряду максимальное внимание.

— Так, что там у Вас? — тут же отзывается преподаватель, глядя на нас поверх прямоугольных очков, — так, а Вас я что-то не припомню, — понимаю, что он обращается ко мне, — Вы у нас кто?

— Воронова Вера, — приходится встать, а ноги пока еще дрожат, поэтому я цепляюсь за стол, — я новенькая.

— Так, — преподаватель начинает что-то искать в своей огромной папке, забитой кучей листов, — значит, Воронова Вера, а отчество?

— Викторовна.

Преподаватель что-то пишет в своих бумажках, принимая через чур старательный вид. Он медленно выводит букву за буквой, а в конце кивает сам себе.

— Вера Викторовна, мой предмет Вы проходили там, где Вы учились?

— Да.

— Значит отставания не будет. Но у Вас нет моей методички, а мы по ней занимаемся даже на лекциях, пометки делаем. Подойдите-ка ко мне, я Вам отдам свою.

Я кошусь в сторону блондина и Радецкого, и если первый все же соизволил подобраться так, чтобы я могла пройти, то Радецкий с наглым видом сидел в максимально неудобной для меня позе.

— Могу пройти? — вежливо интересуюсь, застряв между двумя пришибленными.

— Конечно, я что, не даю?

Я вскипаю от мерзкой ухмылки, появившейся на его лице. Решаю, что со своей стороны сделала достаточно для того, чтобы не начинать конфликт, но если уж вторая сторона против, то это не моя проблема. То, что я задумала грозит аукнуться мне нервным срывом, руки уже трясутся, и сердце колотится, как бешеное, но отступать не хочу. Поэтому, будучи повернутой лицом к сидящим, и убедившись, что преподаватель снова ищет что-то в своих документах, не обращая на меня внимания, смело кладу ладони на плечи Марка, а ногу перекидываю так, чтобы опереться коленкой аккурат между его бедер. Подтягиваюсь и все эти три секунды неотрывно смотрю в его глаза, где зрачки расширились до небывалых размеров. Он явно поражен (да что уж там, я сама в шоке). Настолько, что, когда я переставляю ноги, сознательно придвигаясь к нему еще теснее, его огненные ладони вероятно рефлекторно поддерживают меня за талию. Выбираюсь в проход, напоследок невзначай проведя ладонью по его плечу, и как ни в чем не бывало спускаюсь к преподавателю.

Я изо всех сил стараюсь идти ровно и не обращать внимания на трясущиеся колени, которые в любой момент могут дрогнуть от того волнения, что бушует во мне. Еще и кожа горит в том месте, где он меня лапнул — как будто кочергой метку поставили, ей Богу. Я чувствую его взгляд, слышу смешки и перешептывания однокурсников, борюсь с сильным головокружением, но иду, старательно показывая свою «уверенность».

— Возьмите, — преподаватель протягивает мне методичку, — занимайтесь по моей, у нас ведь все на счет, печатать для Вас уже не будут, — в его голосе сквозит явная печаль по этому поводу.

— Спасибо, — тяну руку и с ужасом понимаю, что она трясется, как осиновый лист. Забираю методичку и быстро прижимаю ее к себе, чтобы никто не заметил дрожи.

— Присаживайтесь и начнем!

Вернувшись к своему ряду, я вижу, что Мартынов сдвинулся на мое место ближе к Ире, а бедная девочка сидит натянутая, как струна, с безумным румянцем на щеках. Она сильно волновалась, и мне показалось, что даже ее рыжие волосы приобрели более багровый оттенок. Я попытаюсь ей помочь, но сначала нужно решить свою проблему.

— Позволишь? — обращаюсь я к Радецкому, — или мне повторить?

Он не отвечает, только одаривает тяжелым хмурым взглядом и, о чудо, встает со своего места, чтобы пропустить.

— Прости, это мое место, — говорю уже блондину.

— Тут не подписано, — бросает он мне.

Мне-то не принципиально с каким из двоих придурков рядом сидеть — и так состояние на грани обморочного, а вот Ира смотрит на меня через его плечо, как утопающий на спасательный круг. Ну что я могу? Подраться мне с ним что ли? Преподаватель снова заинтересовался нами, и пока он ничего не сказал, я вынуждена принять это маленькое поражение и сесть. Рядом садится Радецкий, а мне вдруг становится тяжело дышать. Как вообще мы будем сидеть полтора часа? А бедная Ира?

Егор клонится к ней и что-то говорит, Ира слушает, а ее пальцы при этом начинают сжиматься в кулачки. Она качает головой, Егор говорит что-то еще, в его руках оказывается Иркина тетрадь, и он зачем-то трясет ею перед ее лицом.

— Значит, работаешь на публику, — я едва не подпрыгиваю от непривычно томного голоса Марка.

Я упустила момент, когда он наклонился ко мне, а теперь его губы почти касаются моего уха. По телу моментально проходит ледяная волна, но я не даю страху поглотить мой разум, выдыхаю, поворачиваюсь к обнаглевшему одногруппнику и произношу почти в самые губы:

— Ты решил меня таким образом осадить? Ну и как? Приятно было?

— От чего? От твоих лап на мне? — он отстранился, презрительно фыркнув.

— Ну не только мои лапы оказались не в том месте, — намекаю я.

— Ворона, ты не настолько красивая, чтобы мне хамить.

— Вообще, то, что ты сказал — примитивно и глупо, но в твоем случае сойдет за оригинальную мысль.

— Ты хочешь войны со мной, Воронова?

— Боже упаси, — усмехаюсь (хорошо бы не криво), — с дураками не воюют.

— Имей в виду, ты пожалеешь.

— Даже не представляю на что у тебя может хватить фантазии, да мне и не интересно.

Радецкий ничего мне не ответил, только усмехнулся — гаденько так, что я сама не сдержала примитивную гримасу. Мы больше не разговаривали. До конца пары он вел себя предельно тихо, даже отсел на самый край лавочки, чем только порадовал меня.