И аз воздам (СИ) - Логинов Святослав Владимирович - Страница 4

А что? Жить можно. Ещё бы соли на обед выработать.

— Обеда-ать!.. — донёсся крик.

Надо же… Куда только время девалось?

Бегом донёс последние мешки. Чайника на рабочем месте уже не было. Подавальщица ждала возле камеры. Хотя, какая это камера? Каморка, так будет вернее.

— Что, болезный, наработался? Сегодня суп-горох, овощное рагу, гуляш и компот.

— Гуляш по коридору, — подхватил Антонин. — А на компот опять не заработал?

— Всё заработал, и гуляш по коридору, и битки палками по пяткам. Ты сегодня молодцом. Руки мыть будешь? Тогда мыло покупай.

— Мне бы соли.

— Будет тебе соль, она копейки стоит. И мыло тоже. Налетай, подешевело! А то явился свинья свиньёй, смотреть страшно.

Подавальщица расстелила на столе обрывок газеты и высыпала на неё горстку крупной серой соли. К бачку на другом клочке газеты придвинула большой обмылок.

— Давай, грязнуля, умывайся, а то ты насквозь здешними ароматами провонял.

— Что ещё можно на банки купить? — спросил Антонин, намыливая чёрные руки.

— Ещё сахар к чаю. Но он дорогой, у тебя и на полкуска не хватит.

— Обойдусь. Я и дома чай с сахаром не пил.

— Правильно. Тебе тут без многого обходиться придётся. И воду экономь. Её раз в сутки наливают, она в бачке и на мытьё, и на питьё.

Слегка отскоблив руки и плеснув на лицо, Антонин принялся за суп-горох, в котором горошина за горошиной гонялась. Затем он умял овощное рагу, состоявшее из грубо нашинкованной моркови. Гуляша он, честно говоря, не заметил. Вроде были какие-то жилки в коричневом, на этот раз, соусе, но гуляшом их называть не хотелось. Под конец выхлебал компот, о котором можно было сказать, что если бы не название, то никто бы не догадался, что этот напиток является компотом.

Счастливы живущие, что мастера, готовившие подобные обеды, почти повсеместно канули в Лету и работают исключительно на просторах Большой помойки.

Об ужине Антонин не спрашивал, понимая, что всё равно не дадут. Три раза в день жрачку приносили — и довольно. Это в тюрьме ужин полагается, а тут не тюрьма, а принудительный труд.

Пусть училкины клевреты выдумывают чёрт знает что, Антонину греет душу мысль, что в кармане бывшего парадного пиджака, в котором полагалось приходить на службу, заначено с десяток хабариков, да не абы каких, а почти не скуренных, считай, с целую сигарету размером. Это трудяги смолят окурок до самого фильтра, а праздные хлыщи закуривают и тут же бросают сигарету. Пока они не перевелись, то и мы тут живём.

Спать Антонин улёгся по-человечески: не на одеяло, а под него. Крысы шебуршат под полом, но разносчица сказала, что сюда они не влезут. Крысы, как и всё здесь, дохлые, а моя сараюшка — кусочек живого мира. На следующий день с утра была миска ячневой каши, в которой плавился кусочек масла, а вдобавок к каше полный чайник горячего чая. Раздатчица не соврала, чай был не сфальсифицирован, хотя и не особо крепкий.

С чайником в руках и окурком, прилипшим к губе, Антонин отправился исполнять святые труды. Там он выяснил, что если не просто ковыряться в мусоре, а обрушивать крутой склон, то обнаруживаются настоящие залежи банок, бутылок и крафт-бумаги. Для обрушивания как нельзя лучше подошла совковая лопата, прежде валявшаяся без дела.

Когда настало время очередного несъедобного перекуса, Антонин обнаружил, что совершенно не помнит, второй день он мается здесь или уже третий. Спрашивать разносчицу-раздатчицу казалось бесполезным, и Антонин махнул рукой на течение времени.

За этот период произошло лишь одно событие, достойное упоминания. Антонин брёл по мусорным развалам, словно слепой проверяя дорогу палкой. Клочьями бумаги он брезговал, слишком уж невыгодно, выискивая прочие дары помойки. Неожиданно наконечник палки звякнул обо что-то. Антонин ковырнул ещё, и на свет появилась ложка. Не алюминиевая штамповка, что была выдана подавальщицей, а тяжёлая, почерневшая от времени и лежания в грязи. Никак серебряная? Вон, и клеймо на черенке имеется. Сколько же такая ложка стоит? Сахара — ужраться можно. А там и ещё что-то купить получится.

В самом радужном настроении, дождавшись перекуса, Антонин продемонстрировал находку разносчице. Та осмотрела ложку и выдала заключение:

— Дешёвка. Мельхиор. На рынке среди подержанных вещей, такой красная цена — шестьдесят рублей.

— Неважно, на сахар всё равно хватит, а заодно и на перец с горчичкой. — начал было Антонин, но, увидав, что тётка суёт драгоценную ложку в карман, нервно закричал: — Ты чего? Это моё!

— У тебя твоё — только сопли в носу. Не положено таких ложек иметь. На волю пойдёшь, вернут тебе твою ложку. А покуда запрещено.

— Да что вы все!.. — закричал было Антонин, но, сорвавшись, замолк. Ясно же, ничего он не добьётся. Они тут, что делают, то и хотят.

Помойное время текло, петляя само вокруг себя по неведомым законам. Каких-то две недели… это так мало: две бесконечных недели, и прошлую жизнь заволокло туманом. Антонин уже был готов за обе щеки уписывать перекус, и спать, зарывшись в мусорную кучу. И как гром с туманного неба стало появление училки младших классов, явившейся сразу после обеда. Вроде бы, рядовой обед: рыбный суп и биточки с перловкой. Ничто не предвещало изменений, и вдруг…

— Здрасьте Мальвина… то есть, Мандарина Игнатьевна, — пробормотал ошарашенный Антонин.

— Здравствуй, Тоня. Вот видишь, отбыл ты свой срок. Надеюсь, кое-что понял. Завтра пойдёшь домой.

— На волю с чистой совестью, — даже сейчас Антонин не мог не выпендриться.

— Вот именно.

— Тут разве что совесть и может остаться чистой.

— Кто ж тебе не давал мыться? Но ничего, дома отмоешься. Горячая ванна и шампунь. Одежду постираешь…

— Что одежда? Меня, небось, с работы попёрли за эти две недели.

— За пикник в будний день не выгнали, а тут вдруг уволят? Нет, если так хочется, я могу тебя ещё на пятнадцать суток оставить.

— Не-не! А справку мне какую-нибудь дадут?

— Какой тебе справки захотелось? На руки свои взгляни — вот твоя справка. Как там в мультике говорилось: усы и хвост, вот твои документы! А пока — прощай. Очень надеюсь больше с тобой не встречаться.

Ночь Антонин провёл кое-как, а утром проснулся на своей собственной постели. На постели, это значит, он лежал одетый поверх покрывала. Антонин с отвращением содрал тряпки, в которые превратился когда-то новый костюм, и, шипя от мерзостных воспоминаний, поспешил в ванную. Когда он погрузился в горячую воду, по поверхности поплыли жирные мазутные пятна. В страшном сне Антонин не мог представить, что он способен изгваздаться до такой степени.

Далее предстояло самое неприятное: звонок в офис, где проходила его служба, он же звонок родителю. Бывают в жизни такие совпадения, когда грозный начальник одновременно является любящим отцом, умеющим многое прощать сыночку. Звонок, представлявшийся неприятным, обернулся сплошной приятностью. Выяснилось, что Антонин отсутствовал в офисе всего один день, тот, что он провёл на озере в компании с Тохой и двумя нимфетками. Однако не бывает роз без шипов. Недавнее наказание, в которое Антонин уже начинал не верить, обидно напомнило о себе.

Папа-начальник, услышав, как сынуля просит второй кряду отгул, понял это по-своему.

— Сильно перебрал вчера?

— Если бы… — вздохнул Антонин, но в подробности решил не вдаваться. Хорошо ещё, что отпрашивался по телефону, а то как объяснить изменение внешности: исхудалое и почерневшее лицо.

— Значит, так… — добрый папик превратился в злого директора. — Четверг и пятницу лечишь организм, а в понедельник, чтобы как штык на работу!

— Понял! — и обрадованный Антонин побежал навстречу новым неприятностям.

Дома его встретила тонкая, но такая знакомая помойная вонь. Безнадёжно испорченный костюм валялся на полу. Ни выбросить его, ни сдать в стирку было невозможно; немедленно пойдут толки и разговоры. А на столе, на самом видном месте лежала потемнелая мельхиоровая ложка и горстка десятикопеечных монет. Такого изящного издевательства Антонин вообразить не мог. Гривеннички, полученные за банки, которые он так старательно собирал, здесь годятся только, чтобы кидать в фонтан. Или, на крайний случай, в озеро, где категорически запрещается сорить.