Год 1914-й. Время прозрения - Михайловский Александр - Страница 1

18 (5) августа 1914 года, около четырех часов пополудни. Восточная Пруссия, воздушное пространство южнее Бишофсбурга, рубка имперского штурмоносца «Богатырь».

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Кровавое рубилово за Бишофсбург продолжалось уже несколько часов. Точнее, не так. Сам этот германский городишко не имел для нас ровным счетом никакого значения. Не представлял он собой ни значительного населенного пункта, имеющего политическое значение, ни важного узла коммуникаций, за который необходимо драться, несмотря на любые потери. Целью этого сражения – разгром и физическое уничтожение противостоящей нам германской группировки, а особенно ликвидация командующего семнадцатым армейским корпусом генерала от кавалерии Августа фон Макензена. Следом за семнадцатым армейским на юг сдвигается первый резервный корпус германской армии, а поступающие проблемы лучше решать по одной, в рабочем порядке, а не все скопом.

В самой завязке сражения, часов в десять утра, артдивизион танкового полка, выдвинутый в боевые порядки русской пехоты, на пределе дальности нанес концентрированный удар облегченными термобарическими триалинитовыми снарядами по району предположительного расположения штаба семнадцатого корпуса в центре Бишофсбурга. Там только проснулись, плотно позавтракали и начали строить планы на день, не ожидая от русских варваров ни сражения, ни даже банального сопротивления арьергардов, поэтому лавина снарядов ужасной разрушительной силы стала для штабных офицеров и самого герра Маккензена полной неожиданностью. Впрочем, долго пугаться им не пришлось: перекрывающие друг друга разрывы (общий расход пятьдесят снарядов) превратили в пылающие руины ратушу и изрядную часть ее окрестностей. Обугленные, зачастую разорванные на несколько частей трупы будут вытаскивать из-под развалин еще несколько дней.

К вражескому командному составу я никаких сентиментальных чувств не испытывал. Примерно за час до нанесения артудара моя энергооблочка обнаружила место, где германцы содержали русских пленных, захваченных на первом этапе сражения, после чего батальон капитана Коломийцева произвел их силовую экстракцию через портал. По рассказам выживших, раненые, которые не могли передвигаться самостоятельно, были застрелены германскими солдатами по приказу офицеров. И вот тут на меня дохнуло такой благородной яростью, что я решил, что херр Маккензен и его штабные офицеры не нужны мне теперь даже пленными. Будущие активные сторонники прусского милитаризма и гитлеровского нацизма, они после поражения в первой мировой войне воссоздадут из руин германскую армию и отправят ее в завоевательные походы на Запад и Восток. Будущих Гудерианов, фон Манштейнов, фон Клейстов, фон Рунштедтов и фон Леебов лучше давить, пока они обер-лейтенанты, капитаны и майоры – а потому их выживание не было предусмотрено планом операции, и гибель нескольких десятков штабных офицеров и генералов не вызвала у меня ничего, кроме чувства мрачного удовлетворения. Туда им и дорога, в аду уже заждались свежей порции прусского юнкерского мяса. И вообще, в ближайшие два-три дня моя армия не будет брать немцев в плен – ни генерала, ни рядового зольдата.

Убедившись, что германская курица обезглавлена, я оттянул особый артдивизион во второй эшелон для контрбатарейной борьбы и принялся изучать диспозицию. Прямо напротив нас в районе деревни Хаасенберг расположилась 3-я резервная дивизия генерала фон дер Гольца, которому поставлена задача преследовать деморализованных отступающих русских, чтобы не дать им оправить и вернуться на поле боя. 35-я и 36-я пехотные дивизии семнадцатого армейского корпуса встали на ночевку в окрестностях дороги Бишофсбург – Алленштейн. Намерения покойного командующего семнадцатым корпусом и его штабистов читались будто по открытой книге: пока фон дер Гольц будет преследовать остатки деморализованного русского армейского корпуса, 35-я и 36-я дивизия совершат форсированный марш в западном направлении и к исходу дня выбьют из Алленштейна русские кавалерийские авангарды, ибо основные силы второй армии развернуты фронтом на запад в ожидании подхода германских резервов, перебрасываемых из-под Парижа.

Но этим планам не суждено было сбыться. Первый удар по третьей резервной дивизии нанесли мои бородинские ветераны под командованием генерала Воронцова. Все началось с того, что в районе деревни Гейслинген марширующие германские зольдатены нарвались на полукруговую засаду бойцов в форме цвета хаки. Грохнули первые выстрелы из батальонных пушек, низко над землей рванули ватные клубки шрапнельных разрывов, просекающие в походных колоннах кровавые борозды, татакнули из положения лежа многочисленные Мадсены, редко, но метко защелкали «избыточно точные» Арисаки егерей суворовской выучки, не привыкших тратить зря ни одного выстрела. При этом свою кавалерию и приданную ей танковую роту я направил в обход за лесным массивом по левому флангу с целью выйти с тыла к деревне Хаасенберг и уничтожить командование третьей резервной дивизии – лишнее оно на этом празднике жизни.

Чтобы навязать сражение намылившемуся на запад семнадцатому корпусу, мне нужно было дождаться подтягивания обратно убежавшей на юг 16-й пехотной дивизии генерала Асмуса, а также 4-й кавалерийской дивизии, начальника которой, генерал-лейтенанта Толпыго, по моей наводке Горбатовский сменил на бывшего командира второй бригады генерал-майора Мартынова. Господин Толпыго – человек больной, требующий длительного лечения в тыловых условиях, а потому в боевой обстановке вялый, и для активных действий малопригодный. Впрочем, из исторических штудий мне были известны командиры, которые, страдая, к примеру, язвой желудка, продолжали весьма активно командовать своими дивизиями, корпусами и армиями. А это значило, что в господине Тополыго, как и в генерале Гвидо Рихтере, нет того внутреннего стержня, что превращает обыкновенного человека в защитника родины.

А вот в генерале Нечволодове, генерале Мартынове, генерале Асмусе, полковнике Арапове (возглавившем сводную пехотную бригаду корпусного резерва), такой стержень имелся. К сожалению, большинство из этих людей после Великого Раскола пошли к белым, а не к красным. При этом не стоит забывать ни о нереалистичных марксистских идеологемах, начертанных на большевистских знаменах, ни о таких кровожадных политических деятелях, как Свердлов и Троцкий (вкупе с многочисленным сонмом их подражателей). Моя задача – как раз в том, чтобы все необходимые социальные преобразования были осуществлены сверху, разделение на бар и мужиков отошло бы в прошлое само собой, и брат никогда бы не пошел на брата, а сын на отца. Ибо, когда случается такое, то радуются только англосаксы.

Кстати, генералы бородинского закала – они, конечно, люди своей эпохи, помещики-крепостники, – но, попав внутрь Единства, изменились даже они. Так же, как я воспринимаю их частью себя, они стали воспринимать своих солдат. Офицер по праву своего рождения прикреплен государством к пистолю и шпаге. Дворянская вольность, введенная императором-недоделком Петром Третьим, воспринимается этими людьми как юридическая фикция. Можешь не служить, а служить должен, потому что иначе стыдно-с. Все равно, что недоимператор в пьяном угаре издал бы указ, что дворяне имеют право ходить голыми аки звери-обезьяны, ибо по своему благородству не знают, что такое стыд. Может, кто-то голым ходить и будет (ибо стыда не ведает по определению), но вот герои Бородина на такое будут не согласны. Солдаты, с момента рекрутского набора прикрепленные не к сохе, а к ружью, воспринимаются ими не как бессловесные нижние чины, а как младшие члены воинского сословия.

И вообще, если видишь в ком-то продолжение себя, то уже не будешь тиранить его и подвергать издевательствам. На такое способны только люди с сильными психическими отклонениями, несовместимыми с принятием Призыва. Формула «я – это ты, а ты – это я», действует не только по вертикали, между Патроном и Верными, но и между Верными, по горизонтали. И солдаты, почувствовав изменившееся к себе отношение, ответили своим командирам если не пылкой любовью, то неколебимой преданностью. А это уже совсем не тот уровень сплочения и управляемости частей и соединений, что был у них прежде. Я знаю, что на первых порах доступ к такому уровню мощи даже кружил некоторые особо неустойчивые головы, и хорошо, что это случилось во время полигонной подготовки. А то дров было бы наломано немерено. Батальон Верных, сгоряча брошенный на пулеметы, умрет, но не отступит, но тому офицеру, который так сделает, будет потом невыносимо больно, ибо каждую солдатскую смерть он ощутит как собственную. Поэтому там, где прежде герои-бородинцы пошли бы на врага шеренгами в рост, не кланяясь картечным и ружейным пулям, теперь применяется тактика засад, рассыпного строя и коротких перебежек. Здесь, на Первой Мировой Войне, солдаты и офицеры армии Багратиона проходят практические занятия и сдают последние зачеты по тактике боев в двадцатом веке. На уровне сорок первого года учиться им будет уже поздно.