Звезда заводской многотиражки 2 (СИ) - Фишер Саша - Страница 50

Ручка. Импортная ручка, дешевая поделка из пластмассы. Переворачиваешь — девушка раздевается. Кто-то взял ее из моих сведенных пальцев. Да, совершенно точно. Я лежу на земле, вижу приоткрытым глазом растекающуюся из-под моей головы кровь, а в руке сжимаю эту ручку. Слышу чьи-то шаги. И этот кто-то разжимает мне пальцы и вырывает ее из рук. Потом шаги удаляются.

— Назовите ваше имя! — скомандовал голос.

— Иван, — не задумываясь, отозвался я. — Иван Алексеевич Мельников.

— Алексеевич? — как будто с издевкой спросил голос.

И в этот момент у меня появилось ощущение, будто что-то сжимает мизинец моей правой руки. Я скосил взгляд вниз. Ну да. Перстенек. Черненое серебро и мутноватый зеленый камень.

— Спасибо, это все, что я хотел знать, — сказал доктор в динамик, и свет за стеклом погас. И как будто в зеркале я увидел свое отражение. Кресла больше не было. Ремни не сжимали мои запястья, лодыжки и голову. Я стоял посреди темной пустоты, одетый в финские трусы и белую майку. Растрепанные волосы, на лице — трогательная растерянность. Юный красавец с широкими плечами и открытым взглядом.

Галя тихонько вошла в редакцию и остановилась на пороге. Как раз в тот момент, когда директор заканчивал селекторное совещание. Которое я делал вид, что слушал, но на самом деле сидел и обдумывал свой сегодняшний сон. У меня было две версии по его поводу. Первая плясала вокруг загадочного заговора и чужой воли, забросившей меня в чужое время в самый центр клубка каких-то мутных интриг. По ней получалось, что в каком-то темном-темном бункере сидят глубоко законспирированные ученые, в чьей власти перебрасывать сознание из одного тела и времени в другое. И что возможно мое настоящее тело лежит где-то там в коме, опутанное датчиками и проводами, пока мое сознание тут гуляет по советскому Новокиневску, заводит новых друзей и пытается распутать запутанные дела прошлого хозяина этого тела. И сны с креслом — это что-то вроде попыток контроля сверху. Извне.

Вторая версия не включала в себя никаких загадочных повелителей времени. Почему именно случился этот переброс во времени — хрен его знает, какое-нибудь пока неисследованное свойство времени и пространства, эманация ноосферы. А сны с креслом и стеклянной стеной — это моя собственная проекция. Попытки подсознания справиться с неоднозначной и необъяснимой ситуацией.

Впрочем, судя по финалу сегодняшнего сна, решение мои эго, суперэго и прочие составляющие части личности наконец-то приняли единогласно.

— Иван? — комсорг прервала мои размышления, напомнив о себе.

— Ой, Галя, прости! — Я встрепенулся, тряхнул головой и кивнул ей на стул перед столом. — Садись. Я как раз собирался к тебе зайти после селектора. Что новенького?

— Вот, смотри! — Галя положила передо мной свежий номер «Новокиневской правды». Газета была открыта на второй странице. Статья называлась «Творческий подход к итогам года. Берите пример с шинников!»

Я пробежался глазами по тексту, хотя уже по заголовку было понятно, о чем там идет речь. На наш новогодний «корпоратив», тот самый, на котором мы с Галей устроили диверсию и заставили наших глав цехов и отделов отчитываться об итогах года песнями, плясками и пантомимами, каким-то образом просочился корреспондент самой уважаемой и ортодоксальной городской газеты. И ему все понравилось настолько, что он живописал нашу «вечеринку» аж на половину второй полосы. И фотография имелась. С начальником планового отдела в бабушкином платочке.

— Так это же прекрасно! — я поднял глаза от газеты на Галю. — Теперь нашему предпрофокма точно нечего нам предъявить. Но что тогда такое у тебя с лицом? Это же победа, почему ты бледная, как на похоронах?

— А заседание парткома сегодня? — тихо спросила она.

— А что заседание? — нахмурился я.

— Ты не видел объявление на проходной? — Галя как будто сжалась.

— Неа, — я помотал головой. — А что там?

— Там будут твое дело разбирать сегодня, — сказала девушка. — В три часа.

— Вот как... — я улыбнулся.

— Ты как будто не удивлен? — прищурилась Галя.

— Не особенно, — я пожал плечами. — Но мне незачет за невнимательность. Пробежал мимо доски объявлений, ай-яй-яй!

— И ты не боишься? — глаза Гали округлились.

— Галя, как ты стала комсоргом, если тебя так пугают подобные мероприятия? — я хмыкнул. — Не надо меня вот так сразу хоронить. Во-первых, меня не так просто уволить, я все-таки молодой специалист. А во-вторых... Побарахтаемся еще. Ты-то придешь? Я все-таки комсомолец, а не партийный, за меня же ты отвечаешь.

— Куда я денусь... — обреченно вздохнула она. — Ох, Ванька, отчаянный ты все-таки... Что ты натворил?

— Вот на заседании парткома и узнаем, — я подмигнул.

В этот момент дверь открылась, и в редакцию вошла Антонина Иосифовна.

— Доброе утро, Иван, — сказала она. — Здравствуй, Галя. Что это у вас? О, значит Петя написал про наш праздник...

— Петя? — Галя недоуменно похлопала ресницами.

— Петр Хлыстов, мой хороший друг, — Антонина Иосифовна сняла пальто и повесила его в шкаф. — Корреспондент «Новокиневской правды». Это я его привела во дворец культуры. Подумала, что вам будет полезно подстраховаться... в случае чего...

Глаза редакторши мечтательно затуманились. Никогда не предскажешь, в какие моменты она вот так «зависнет». В такие моменты кажется, что она ничего вокруг не видит и не слышит. Но думать так — большая ошибка. Это я еще с нашей первой встречи понял. Что она только кажется медленной и мечтательной. А на самом деле соображает быстрее и лучше, чем... да чем почти все! Вот и сейчас тоже. Мне как-то в голову не пришло пригласить журналиста. И он черным по белому написал, что руководство завода — молодцы и впереди планеты всей, раз так нетривиально и нескучно обставили серьезное мероприятие. И теперь председателю профкома будет, мягко говоря, как-то не с руки сдавать назад и кричать, что это было самоуправство и саботаж.

— Ой, так это вам надо сказать спасибо, Антонина Иосифовна? — Галя вскочила со стула.

— Пустое, — редакторша небрежно махнула рукой. — Молодцы здесь вы, что все это придумали и провели. Кстати, Иван...

— Я знаю про заседание сегодня, — вздохнул я.

— Удачи тебе, — уголки губ Антонины Иосифовны дрогнули, обозначив слабую улыбку.

— Вы не пойдете? — спросил я.

— Нет, меня не приглашали, — она медленно покачала головой.

Вот сегодня был полный кворум. Просторный кабинет парткома, который в прошлый раз казался огромным и пустым, сегодня был даже тесноват из-за большого количества людей с серьезными лицами.

— Это у тебя зачем? — шепотом спросила Галя и ткнула в мешок с письмами, которые я захватил с собой. По примеру вахтера, я сложил их с такую же тряпку из-под посылок. Можно было аккуратно упаковать их в толстые бумажные конверты, но когда вытряхиваешь почту из мешка, выглядит внушительнее. Впрочем, я пока не знал, на что именно собрался давить парторг.

Собрание пока не началось, так что я сидел в уголке и не отсвечивал. И следил, как все друг друга приветствуют и рассаживаются. О, а вот и Игорь. И с ним вместе холеный дядечка, как две капли воды похожий на доктора из моего сегодняшнего сна. Холеное сытое лицо и массивные роговые очки.

— О, Прохор Иванович, день добрый! — поднялся ему навстречу директор. Они пожали друг другу руки, а я впился в лицо этого мужика взглядом. Ага, вот значит, какой ты на самом деле, загадочный Прохор Иванович...

Посчитать участников, пока все бродили, мне не удалось, поэтому я посчитал стулья. Пять мест во главе стола. И еще шестнадцать. Итого двадцать один. И восемь стульев вдоль окна. Ну, то есть, численность заседания примерно понятна.

Вадим Сергеевич постучал ручкой по графину, и говор в кабинете умолк. Парторг откашлялся и начал заседание.

Вступительное слово заняло минут десять, если судить по настенным часам, и часа полтора, если по моим внутренним. Вадим Сергеевич, шевеля своими внушительными усами, многословно расписывал, какую важную роль в жизни общества играет партия, и как важно каждому партийцу осознавать, что он — моральный ориентир для всех. Светоч, можно сказать. И путеводный маяк.