Сильное лекарство (ЛП) - Дж.К.Хоган - Страница 8

— Наш час подошёл к концу, — сказал он, кивая на часы на стене. — Кажется, пора остановиться. Вы сегодня хорошо поработали, Кэмерон. Я приятно удивлён и очень обнадёжен тем, что вы смогли открыться. Мы продолжим с этого на следующем приёме, хорошо?

Кэмерон вяло моргнул. Его разум казался мутным и медленным, будто он слишком долго пробыл под водой, и кто-то наконец вытащил его и заставил дышать. Было довольно страшно, как все эти вещи просто полились после таких продолжительных секретов, но ещё было… облегчение. Так много облегчения. Может, терапия была не такой уж плохой идеей.

Глава 4

В тот день Джона увидел огонь. Он мелькал на краях его мозга и обжигал его веки с внутренней стороны, если он закрывал глаза. Огонь был повсюду. Лёжа на больничной кровати, где засыпал последние несколько часов, он поднял взгляд на потолок и увидел… огонь.

Затем он посмотрел на другой конец комнаты, рядом с единственной дверью, где стояла Онор Рэдли. Она была охвачена пламенем, которое съедало стены, но она не горела. Вместо этого она смотрела на него впалыми, пустыми глазницами. Какой-то здоровой частью своего рационального разума, Джона знал, что он никогда не видел её такой. Она умерла от сердечного приступа в пятьдесят лет, годами страдая от раннего Альцгеймера, гораздо позже девушки с впалыми глазами. Хотя, иногда видения скапливались вместе в жуткую, яркую картину — огонь, его мать, отсутствующие глаза. Если он ждал достаточно долго, Ангус тоже появлялся, вместе с детской версией Джона и тёмным-тёмным подвалом.

Дверь открылась, и мракобесие перед ним рассеялось так же быстро, как появилось, оставляя как всегда пустую больничную палату. В пространстве дверного проёма появилось лицо Блейза Шелдона, с осторожной улыбкой, прикреплённой к лицу как крылья у бабочки. В этой улыбке был вопрос, на который Джона ответил судорожным качком головы — «нет, я не спал».

— Привет, док, — прохрипел он, едва доверяя собственному голосу. — Проходите.

Блейз зашёл в комнату и закрыл дверь. Джона проходил это так много раз, что в конце концов доктора стали готовы проводить приёмы там, где ему хотелось быть в тот день. Когда его эпизод прогрессировал, и он страдал от недосыпания и становился недееспособным, чаще всего ему нравилось оставаться в своей палате, когда он не был на кресле-качалке в общей комнате.

Вытянув стул из-под крохотного стола, доктор опустился на него, чтобы сесть рядом с кроватью Джона. Джона инстинктивно скрутился в комок, хватаясь за термоодеяло поверх себя и натягивая его до подбородка. Доктора говорили ему, что это называется «оглушённый эффект», но с Джона это происходило машинально, он делал это не специально.

Доктор Шелдон откинулся назад и поставил локоть на подлокотник, подпирая рукой подбородок и изучая его взглядом.

— Почему мы здесь, Джона?

Джона подавил стон. Было немного рановато, чтобы один из докторов начинал задавать «Вопрос». Они не понимали, что если бы он знал, почему это с ним происходит, он не оказался бы в этой ситуации? Он знал, что Блейз ненавидит, когда он умничает, но всё равно делал это.

— Не знаю, для терапии?

Это вызвало усталый вздох, который он предвидел, и Блейз посмотрел на него мягким взглядом, говорящим, что он на это не купится.

— Здесь не отель, Джона. Мы оба знаем, что у тебя очень реальные болезни, даже если мы не все согласны с диагнозами, и всё же, ты отказываешься менять события. Если ты не изменишь своё поведение, ты не поправишься. Всё просто.

За впечатляющей шевелюрой Блейза мелькало пламя.

— Менять события, да?

— Это как часы, Джона. Ты сдаёшься два раза в год во время своих эпизодов — но ты не делишься со мной, почему тебе плохо в эти конкретные времена года. Ты остаёшься с нами около месяца, в течение которых едва ли спишь. Ты отказываешься принимать лекарства, но соглашаешься на терапию, хотя никогда не открываешься достаточно, чтобы мы тебе помогли. Я снова спрошу, что мы здесь делаем? Ты не хочешь поправиться?

Джона горько хохотнул, его взгляд переместился к глухому окну и к лицу, прижатому к нему с улицы: лицу Ангуса Рэдли. Это был не призрак; Ангус не был мёртв. Он гнил в тюрьме, благодаря Джона.

— Я не хочу принимать лекарства. Не хочу потерять себя. Если эти медикаменты меняют что-то внутри моего мозга, откуда я знаю, что не превращусь в другого человека? Я писатель, док. Мне нужен мой разум таким, какой он есть, нетронутым.

— Мы говорили об этом раньше. С тех пор, как здесь была твоя мать, в психиатрических медикаментах произошли огромные изменения. Я обещаю тебе, мы можем найти для тебя правильное лекарство, которое не транквилизирует тебя и не изменит твою личность.

— Я подумаю об этом, — успокоил его Джона, и выражение лица Блейза сказало, что он знает, что это чушь. — Вы же знаете, я приезжаю сюда, чтобы защитить себя и людей вокруг во время моего парения. Я не могу сказать, что происходит по-настоящему, а что в моей голове, так что кто знает, что может произойти.

— Джона, это не только не отель, ещё это не сумасшедший дом. Постояльцы здесь должны быть открытыми насчёт получения лечения. До сих пор мы приспосабливаемся к тебе, из-за ваших с матерью отношений с больницей, но ты должен начать пытаться. Как минимум, высказать нам мысли о начале медикаментозного лечения.

— Я не знаю…

— Джона, ты знаешь, что мы заботимся о тебе. Я действительно не хочу, чтобы приходилось отправлять тебя куда-то ещё. Пожалуйста.

Сердце Джона резко остановилось на несколько секунд, прежде чем с кашлем вернуться к жизни, а затем начало колотиться. Он почувствовал, как проступает пот на скальпе, где пытались отрасти его волосы. «Я не могу пойти куда-то ещё. Не могу».

— Ладно, я действительно подумаю над этим. Может, почитаю об этом, — сказал он сквозь сжатые зубы.

— Это всё, о чём я прошу, — ответил Блейз, улыбаясь, потому что явно знал, что выиграл битву. — Так ты хочешь рассказать мне, что происходит?

— То же, что и всегда. Сначала приходят кошмары, пока я не перестаю спать. Затем галлюцинации и потеря соединения. Это приходит и уходит, но всегда одно и то же. Ничего никогда не меняется.

— Ты ведь знаешь, что я скажу на это, верно?

Взгляд Джона следовал за пламенем, которое лизало стены.

— Что я не пытаюсь измениться?

— Угадал с первого раза. Так что на этот раз мы составим план. Ты как обычно встретишься с тремя лечащими докторами, и мы засучим рукава, найдём окончательный диагноз и составим план лечения, которому ты — гипотетически — согласен следовать. А пока я хочу, чтобы ты постарался быть более активным в обществе постояльцев. Взаимодействуй с другими, разговаривай, играй в игры, ходи в группу.

— Вы знаете, что это не лучшая идея. Что, если…

— Ты не самый больной пациент в этой больнице. Есть те, кому намного хуже, кто по-прежнему пытается социализироваться. Если в какой-то ситуации станет слишком тяжело справляться с галлюцинациями или идеями отношения, просто уйди. Это не должно останавливать твои попытки.

— Вы просите о многом, — задумчиво произнёс Джона, жуя нижнюю губу в знак понимания, что он знает, что доктор Шелдон видит его насквозь.

— В том-то и дело, Джона, на этот раз я не прошу. Я не могу позволить тебе просто приезжать сюда и чахнуть, пока не вырвешься из этого, больше нет. Пожалуйста.

Джона закрыл глаза и тут же пожалел об этом, когда отвисшие каменные стены подвала его отца отразились внутри его черепа, как малобюджетный фильм в кинотеатре для автомобилистов. Он распахнул глаза обратно и посмотрел на доброе, обеспокоенное лицо своего доктора. На самом деле, у него было мало выбора, и он не хотел ехать куда-то в другое место. Он знал, что если останется дома, то умрёт за несколько недель.

Он кивнул, едва уловимым движением.

— Я постараюсь изо всех сил.

— Это хорошо, — сказал доктор Шелдон. — Очень хорошо. Что ж, теперь я тебя оставлю. У тебя групповое собрание в десять, с Кэллоуэй и Роханом.