Очевидное-Невероятное (СИ) - Главатских Сергей - Страница 7

Нашего!

Мумия, однако, полагающуюся ей царскую конуру, прозванную в народе «пирамидоном», всячески игнорировала и её по-прежнему продолжали находить заночевавшей то в канализационном колодце, то в мусорном контейнере, то в сточной канаве.

Спутники мои, почтительно сложив руки на груди, синхронно поклонились царю земли и неба, после чего фараон, изобразив плохой жест, дежурно удалился по направлению к хоздвору, куда повара выносили, предназначенные для местного агрокомплекса, остатки трапезы.

Сопровождающие передоверили меня милой барышне, встретившей нас у Парадного, и только их и видели!

«Может, их и не было вовсе? — подумал я, испытывая в отношении конвойных лёгкую тоску.

— Может, и не было, — сказала барышня приятным певческим голосом, я ещё подумал: щас споёт!

— Читаете мысли на расстоянии? — спросил я, почему-то совершенно не удивившись.

— Алконост, — представилась девушка и в качестве основного аргумента предъявила мне райский цветок.

— Достоевский, — почему-то сказал я.

— Уж будто бы, — лукаво прищурилась красавица. — Такой у нас уже есть. Пишет записки в подполье.

— Ну да?

А я надеялся, что проскочит!

— А Дзержинский у вас есть?

— Такого нету. Поэтому ждали вас с почтением и священным трепетом!

Алконост гостеприимно распахнула передо мною тяжёлую, испещрённую нехорошими словами, дверь Парадного входа и мы вошли в просторный гулкий коридор без начала и конца. Горел только дежурный свет и трудно было сказать, насколько коридор длинный и каково общее количество помещений, скрывающихся за многочисленными дверьми.

— Коридор длинный настолько, — пояснила Алконост, — насколько это необходимо в данный момент. В принципе, за этими дверьми представлены практически все сферы человеческой деятельности: научная, производственная, культурная, общественная, ну и, конечно же, развлекательная. Количество этажей в здании также варьируется в зависимости от потребностей жителей Очевидного-Невероятного. Бывает, обходимся одним, но, если вдруг кому-нибудь захочется побывать на «крыше мира», Главный Корпус немедленно вырастает до размеров Бурдж Халифы. В данный момент этажей в здании два и нам с вами на второй.

Мы сели в лифт с зеркальными стенами, украшенными по периметру золотом орнаментом.

Декор, достойный королевского дворца!

— Куда мы едем? — спросил я девушку, увлёкшуюся внутренним диалогом со своим зеркальным отражением.

— В Регистратуру ВКП(б).

— Регистратуру чего?

— Верховного Комиссариата Психиатрической больницы, — расшифровала моя милая проводница. — Звучит, конечно, не фонтан, но это чисто для служебного пользования. В обычных разговорах эта аббревиатура вообще-то запрещена, но с учётом вашей новой должности…

Мне показалось, что лифт поднимается слишком долго! В иной компании я бы заскулил!

— Странно… — Девушка демонстративно поправила грудь. — А мы думали, Вий Гоголевич проинструктировал вас более детально!

— Кто-кто?

Не знаю, но почему-то произнесённое ею имя вызвало у меня чувство неловкости.

— Важный Специалист, направивший вас к нам. — Алконост общалась со мною через зеркало, казалось, будь её воля, она бы закрепила этот способ общения

навсегда. — Сегодня вы ужинаете в компании с самим Добрыней Никитичем! Ваши документы уже у него на столе.

— Простите… — Я с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться, — с кем я ужинаю?

— Это всё, что я могу вам сказать. Скоро всё узнаете сами.

Лифт мягко затормозил прямо напротив двери с надписью «Верховный Комиссар». «Наверное, — подумал я, — внутри меня ожидает парень в выцветшей застиранной гимнастёрке, стоптанных пыльных сапогах и непременно с огромным маузером на ремне через плечо!»

— Ну да, — усмехнулась провидица, — Как бы, не так!

Она постучалась в дверь и нам разрешили войти.

Добрыня, мать его, Никитич, как он сам представился при первом знакомстве, вполне соответствовал своему имени! Он, и правда, был огромен — где-то метра два с половиной! До конца разговора я так и не смог к этому привыкнуть. Помимо внушительных физических кондиций хозяин кабинета запоминался открытым простым лицом хлебороба средней полосы с волнистыми льняными волосами и привычкой стыдливо прикусывать нижнюю губу. С высоким ростом гармонично уживались широкие плечи и огромные ладони, каждая — с моё лицо! На великане ладно сидел тёмно-синий костюм, пошитый не самым последним портным, и, не смотря на кой-какие огрехи, придавал всей его фигуре вид человека, хорошо знающего себе цену.

Теперь про огрехи. Местами костюм был заметно помят, местами — порезан, на лацкане красовалось застарелое пятно, оставленное то ли раздавленным томатом, то ли большим количеством кошачьего помёта. На воротнике рубашки, хоть и под галстуком, но всёже отлично просматривался подтёк от красного вина, а на одной из брючин в районе колена виднелся свеженаложенный шов. Одна неисправность имелась также и на лице комиссара, одна, но зато какая! Таких впечатляющих, а, главное, таких полихромных синяков я в жизни не встречал, его не мог скрыть даже густой слой тонального крема и пудры, может, поэтому Добрыня Никитич предпочитал общаться со мной с лёгким разворотом в пользу здоровой половины лица.

Сам кабинет ничем особенным не отличался, разве что обращал на себя внимание деревянный конь-качалка, какие обычно наличествуют в игротеке любого пацана в возрасте до пяти лет, дальше парни стремятся оседлать уже настоящих, живых скакунов.

Комиссар поблагодарил Алконост за услугу, после чего девушка бесшумно покинула кабинет, пожелав мне на прощанье спокойной ночи.

— Она читает мысли ещё до того, как они у меня появляются, — пожаловался я комиссару. Мне и в самом деле это не очень понравилось, может, ему хватит власти и авторитета укротить её пылкое воображение!

— Увы, — добродушно улыбнулся Добрыня Никитич, приглашая меня присесть напротив. — Ничем не могу вам помочь, уж такова её суть!

Жест приглашения получился у него немного размашистым, веслоподобная ладонь комиссара хоть и коснулась моего лица самым краем, пощёчина вышла весьма увесистой! Но мне показалось, что великан этого не заметил, а значит, я вряд ли мог заподозрить простодушного богатыря в намеренном причинении вреда.

— Поверьте, вы тут далеко не единственный, у кого её чрезвычайные способности вызывают аллергию. Многие даже называют её «алконавтом», представляете? При чём тут! Но вы то, я надеюсь, не таков?

И комиссар зачем-то снова поднял руку над столом.

— Ну что вы! — возмутился я, озабоченный только одним: как бы не схлопотать ещё разок-другой!

Надо признаться, что в процессе нашего разговора, эта озабоченность только усиливалась!

— Сейчас подадут ужин, — оказывается, он просто потянулся за колокольчиком. — Думаю, это не помешает нашей неспешной беседе.

На вызов в кабинет вошёл какой-то человек в белоснежном фартуке и поварском колпаке и быстренько сервировал стол, не за которым мы сидели, а тот, что в уютном уголке, классический столик на троих, в смысле, столик и три кресла вокруг, да каких кресла то — с парчовой обивкой и гнутыми ножками!

— Спасибо, Люсьен, — поблагодарил богатырь повара и мы, заняв рабочие места, весело принялись за трапезу.

Было вкусно, но весьма однообразно, такое ощущение, будто на всех тарелках и даже в десертных креманках размещалось одно и то же блюдо. Однако, стоило комиссару не без гордости упомянуть имя шефа, как всё стало ясно. Его звали Люсьен Оливье.

Добрыня Никитич вкратце поведал мне новейшую историю заведения, пожаловавшись на осложнившийся экзистенциальный кризис. Он сказал, что если раньше все жители, вдохновлённые идеей всеобщего равенства, чувствовали себя, как единый мощный кулак, то теперь явно обозначился тренд к разобщению и что со всем этим делать, никто не знал.

— На что это похоже? — поинтересовался я безо всякого, впрочем, интереса — просто для поддержания умной беседы.