Легенды и были старого Кронштадта - Шигин Владимир Виленович - Страница 16

«Матрос Выжигин угрожал поручику Каменскому и лейтенанту Витковскому, что убьет их, если они войдут в арестантскую, причем держал руку на обрубке, который служил арестантам вместо стула». Тут явно уже дела куда круче фельдшерских: чурбаком по голове — это тебе не подштанниками в лицо!

Когда же дело касалось личного счастья, то матросы стояли за него до конца «Офицер, извещенный о приведении писарем Игнатьевым в казарму пьяной женщины и производимом ими обоими неприличном шуме, прибыл в казарму и приказал вывести означенную женщину из комнаты, то Игнатьев сказал: «Я, ваше благородие, у себя дома и ее гнать не за что, она ничего не сделала!» А на замечание офицера, что при входе его Игнатьев должен был прикрыть свой срам и хотя бы накинуть шинель, Игнатьев возразил, что он у себя в комнате и может быть, в чем ему хочется». Писаря Игнатьева откровенно жаль. Судя по всему, к этому вечеру он готовился загодя и с женщиной заранее договорился. Видимо, за свои кровные ее и напоил, а тут в самый разгар любовных утех врывается «некое благородие» и портит всю картину, даму велит выгнать, а самому одеться. Впрочем, надо отдать должное писарю, что он в такой непростой ситуации сражается за свое маленькое счастье до конца и принципиально отказывается надевать даже подштанники!

К сожалению, многие офицеры, особенно в первый период существования российского флота, смотрели на матросов как на крепостных, которые ценились ими исключительно как рабочая сила. А потому о матросском здоровье заботились, как о здоровье рабочего скота. При этом, если в английском флоте каждый капитан корабля лично отвечал за набор своей команды и это волей-неволей заставляло его заботиться о ее здоровье, то в российском флоте капитаны знали, что сколько бы матросов у них ни умерло, на их смену начальники все равно пришлют новых.

Особенно тяжким было положение матросов в правление дочери Петра Великого Елизаветы Петровны. Будучи на словах продолжательницей славных дел своего отца, на самом деле Елизавета флотом не занималась. Поразительно, но она вообще на целое десятилетие забыла о том, что у нее есть военный флот. В результате все это время офицеры не получали чинов, а матросы никакого содержания, перебиваясь случайными заработками на стороне, а то и вовсе нищенствуя с разрешения своих таких же голодных начальников. Вот подметное письмо из Кронштадта вице-адмиралу Мишукову, написанное как раз в пору правления дщери Петра Великого, 11 декабря 1744 года: «Известно ли уже вашему превосходительству, имеющимся при адмиралтействе, коллегии и в экспедиции комиссариатской присутствующим, как нам долговременно денежное довольствие за майскую треть 1744 года вашим нерадением нам не выдано, и от того пришли в неоплатные долги и помираем почти голодной смертью; что же хотя кому сухопутный провиант и дается, отведали бы вы каково б с провиантом в нашем бедном и так долго не производившимся денежном жаловании довольствоваться не могли; но не рассуждается то, чтоб вам ко всем служителям быть рачительным и за нас старательным, дабы не претерпевали нужды, голоду и в нынешнее зимнее и студеное время холоду; на что будет жалованье им давать много и скоро, они пропить еще успеют; лучше ту казну употребить в канал и в доки, а у нас де денег много, а хотя когда и не станет, то де от подрядчиков от строения канала, мокрого дока и от вновь сделанного плавучего судна нам не только харчом, сахаром, но и карманы деньгами наполнены быть могут; к тому же еще есть поместья и вотчины, из которых тоже, как харчу, так и питей к наступающему празднику Рождеству Христову крестьяне привезут, и тем де оный праздник проводить можно, а мы бедные и мизерные люди попали в ваши палаческие руки, не имеем себе ныне не только харчу, но и провианту; за неимением харчей и за несладкою в артели, денег на месяц не станет, а при наступающем празднике не только пить, но для разговения харчу, мяса и купить не на что; чего ради, во многолюдственным и купном собрании нас, морских служителей, принуждены вашему превосходительству объявить и при том слезно просит, чтобы, хотя ваше превосходительство о выдаче нам к празднику, за майскую треть сего года, денежного довольствия постарались, и за вас могли бы быть богомольцами; ежели ж того жалованья ныне вскоре вами произведено не будет, то без всякой боязни примем смелость, не чиня здесь в Кронштадте грабежу и воровства, более 500 человек из Кронштадта от сего числа через пять дней уйдем; не задержут нас ваши крепости и часовые, и пришед у самой Государыни пред ногами Ея В. слезно просить и объявлять, какие мы от вас бедности терпим, безбоязненно же будем. Более же вам ко объявлению писать ничего не имеем, но слезно просим для разговения о выдаче нам того жалованья; ежели же вам хочется знать, кем оное письмо написано, тогда вы увидите, когда к Государыне придем и просить будем; и объявляем, что при согласии оного в вечернее время морских служителей более 200 человек».

Интересно, но на этот документ почему-то никогда не обращали внимания наши историки. И зря! Перед нами потрясающее по своей силе послание доведенных до крайнего состояния людей, отчаявшихся найти правду и решившихся на крайнюю меру — коллективное шествие к дщери Петра. По существу, это был уже настоящий бунт. А потому, если престарелый адмирал Мишуков на голодных матросов внимания не обращал, то прочитавшие письмо члены Адмиралтейств-коллегии сразу оценили опасность ситуации как для флота, так: и лично для себя. Если обычно с решением дел в коллегии не торопились, откладывая их на долгие месяцы, а то и годы, то здесь господа адмиралы управились всего в семь дней. Значит, действительно припекло!

Указ Адмиралтейств-коллегии от 18 декабря 1744 года: «.. О подметном вице-адмиралу Мишукову письме… приказали… в Кронштадте командам накрепко подтвердить, чтоб обретающиеся в оных командах подчиненные от всяких непотребств и противных поступков были удержаны, чего за ними прилежно наблюдать и всячески предостерегать, и ежели кто в каких противных поступках явится, с оными поступать по указам без всякого упущения… А для чего ж вышеобъявленным обретающимся в Кронштадте морским служителям на показанную сего года майскую треть жалованья в дачу не произведено и имеющимся здесь на оную ж треть морским и адмиралтейским служителям жалованье выдано ль, о том правительствующему сенату в контору из той коллегии взнесть особый рапорт немедленно ж».

Дело о подметном письме, как говорится, замяли. Матросам выдали некоторые деньги, и те успокоились. Но служба матросская от этого, разумеется, легче не стала Недаром в популярной матросской песне того времени пелось:

Сословность, наличие дворянства и крепостничество делало в эпоху парусного флота сближение офицеров и матросов почти невозможным. Да в морях, в штормах и в сражениях, когда смерть была рядом, офицерам приходилось быть рядом со своими матросами. Но как только опасность исчезала, подавляющее большинство из них снова чувствовали себя помещиками в поместье. В 1799 году на Балтийском флоте произошел из ряда вон выходящий случай. Лейтенант Петр Теглев пригласил состоявшего в его команде матроса к себе домой на обед, а затем и в театр. За столь большое «прегрешение» Теглев был немедленно исключен со службы и выслан из Санкт-Петербурга.

Думается, сделано это было не только из-за «вины» самого Теглева, но и назидание всем другим офицерам, кто мог бы по примеру Теглева заводить дружбу с матросами.