Случилось нечто невиданное (ЛП) - Даскалова Мария - Страница 5

<a name="TOC_id20228298"></a>Глава II

Феликс Петрович отправляется на войну

1

     Для служащих Министерства иностранных дел война была делом уже решенным. Официальные и тайные переговоры, которые велись между европейскими державами, дипломатами России и Турции по Восточному вопросу, были предметом постоянных, оживленных и бурных разговоров среди служащих министерства. Еще не было известно, кого направят в дипломатическую миссию при штаб-квартире главнокомандующего. Такую ответственную работу, как составление статутов, статей, мирных договоров, можно было доверить только опытным, с неоспоримым авторитетом дипломатам, мужам с международной известностью и уважаемыми именами, поскольку было известно, что сразу же с объявлением войны иностранные посольства пошлют своих представителей в штаб-квартиру. И то не каких-то, а в ранге посланников. Следовательно, и русские дипломаты, принимающие участие в войне, должны быть достаточно высокого ранга. Поэтому известие о том, что молодой, только начинающий дипломатическую карьеру Феликс Петрович включен в состав этой дипломатической миссии, вызвало удивление. Сам Феликс Петрович не скрывал своего восторга и всем подчеркивал, какое великое счастье его постигло. Еще когда только заговорили о войне, он стал жить с мечтой попасть на фронт. Теперь его мечта сбылась, в чем ему помог его дядя, дипломат Антон Антонович Фонтон, назначенный начальником дипломатической миссии при штаб-квартире. Феликс Петрович, опьянев от радости, что покидает скучный ему Петербург и идет на войну, носился по городу, делая покупки и навещая приятелей и знакомых. По совету дяди он приобрел коня и повозку, пошил форменный костюм (в точном соответствии с предписаниями устава) и вообще изменил стиль своей жизни, которая прежде текла неспешно и размеренно.

     Все мужчины в семействе Феликса Петровича были дипломатами. И дед, и отец, и дядя. Всю свою жизнь они были связаны с Восточным вопросом и, следовательно, с Болгарией. Детство Феликса прошло на цветущих берегах Босфора. Его дед, также как потом и его отец, много лет занимал важные посты в русском посольстве в Царьграде. С малых лет он владел турецким и греческим языками. Часто играя с сыном посольского кучера-болгарина, он не только освоил язык, но и увлекся болгарским фольклором. От этого болгарского семейства Феликс много узнал о болгарах, об их страданиях под чужеземным игом, и со временем он стал любить и уважать болгарский народ. Феликс Петрович был знаком с большим болгарским патриотом Софронием Врачанским, приятелем его деда Антона Фонтона. Старый русский дипломат и дедушка Софроний, как звал его тогда Феликс, развивали бурную совместную деятельность. Софроний Врачанский всегда возлагал свои надежды на Россию. Он глубоко верил, что свободу его родина обретет только из ее рук. За помощью он обращался только к России. Все его просьбы, воззвания, прошения и меморандумы, направляемые царю и правительству, проходили через руки Антона Фонтона. И вот пришло время, когда внук друга Софрония отправлялся на Балканы. Наверно, поэтому Феликс Петрович был так сильно возбужден. Ему хотелось поделиться своей радостью со всеми приятелями, подчеркнуть, хоть и в шутку, что находится среди немногих избранных счастливцев. Если бы он только знал, что уже через два года будет собственной рукой писать депешу о падении Адрианополя… И то как! Преклонив одно колено, положив бумагу на верх военного барабана… Если бы он знал это, он держался бы солиднее, строже, как подобает человеку, на которого возложена ответственная миссия.

     Когда Феликс заглянул к поэту Дельвигу, то застал там еще две знаменитые личности — Пушкина и Баратынского. Ему нравилась эта тройка поэтов. Вот и сейчас в руках Феликса была только что купленная очередная книжка поэмы «Евгений Онегин». Поэма издавалась отдельными главами, так как она еще не была завершена.

     Феликс Петрович сравнивал нежного поэта Дельвига с лучезарным ручьем, текущим среди цветущих лугов, Баратынского — с плакучей ивой, склонившей ветви над тяжелой озерной водой, а о Пушкине говорил как о бурном потоке, который рушит утесы, пролагая новые пути. Ураганом влетев в дом Дельвига, он впал в восторг при виде такого собрания и закричал:

     — Отправляюсь на войну! С Богом, друзья! Прощание может быть скромным, но встречать меня извольте не иначе как с лавровым венком.

     Пушкин отвечал в подобном тоне. Он тоже собирался отправиться на войну, только не на Дунайский фронт, а на Кавказский. На Кавказе лавр растет, так что о венке можно не волноваться.

     Два других поэта, которые не одобряли войны как средство разрешения международных проблем, приняли заявление своего приятеля не столь горячо.

     — Да и пора уже покончить с этой убийственной скукой, — продолжал Феликс Петрович. — Здесь в Петербурге от скуки человек может заржаветь. Каждый день одно и то же. Довольно! Днем в министерстве переливаем из пустого в порожнее, а вечером делаем то же самое в окружении блестящего общества. Все! И прощайте! Как уже сказал, еду на войну! Если хотите знать — не только военные, но и дипломаты кормятся от войны. Если бы не было войн, то и наше министерство не понадобилось бы. Боже упаси! Как тогда закричат военные: а как же воинская честь, слава отечества…

     Пушкин звонко рассмеялся. Ободренный этим, Феликс Петрович продолжил:

     — А сейчас мы, дипломаты, устроили военным золотое времечко: навоюйтесь от души, покройтесь славой аж до некуда. А потом что будет? А потом мы, дипломаты, заключим блестящий мир. Позвольте же, милые поэты, оставить вас.

     Наконец, уверив приятелей, что будет регулярно писать письма с фронта, он попрощался и отбыл.

     И еще с одним человеком попрощался Феликс Петрович, память о встрече с которым он хранил глубоко в сердце. Сирена — так он называл одну из красивейших женщин столицы — подарила ему обаятельную улыбку, а в ее загадочных зеленых глазах он прочитал не только интерес и расположение, но и кое-что другое, о чем он и не смел надеяться. Феликс был безумно влюблен в супругу генерала А. Б., который также отправлялся на фронт. Умело скрывая свои чувства, он прогуливался с ней под руку на последнем приеме у графа Билибина в его великолепном доме на берегу Финского залива.

     Так что Феликс был наисчастливейшим человеком на свете — но так ведь и само имя Феликс означает счастливчик.

     Наконец для молодого дипломата-стажера настал долгожданный день. Ранним утром в новенькой необмятой походной форме он уселся в повозку, управляемую старым казаком Иваном Ильиным, и тронулся в путь. Мать и старая няня благословили его словами «да хранит тебя Бог», и нелегко было оторваться от них перед трудным путешествием по разбитым русским дорогам от Петербурга до Одессы.

<p>