Воспитанник орков 1 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 43

Стоны смертельно раненых могут пересилить даже шум боя, а вопли тех, кто участвует в рукопашной, перекричат звон стали. Но бой шел молча. У орков не принято укреплять силу воинственным кличем. Видимо, у норгов тоже, или пираты все поголовно были немыми. Противники бились молча, окропляя каждый шаг свежей кровью, устилая палубу пиратского корабля трупами. И, кроме звона клинка о клинок, треска пробитых щитов и шелеста пробиваемых шлемов, иных звуков не было. Лишь иногда кто—то — не разобрать, орк или норг, падал за борт, где уже кружились акулы, привлеченные ожиданием смерти и запахом свежей крови. Чайки, которых так любят воспевать поэты, покачивались на волнах, искоса поглядывая на опасных соперниц, надеясь, что их излюбленное лакомство — человеческие глаза, им все же достанутся.

Но молчаливый бой был даже страшнее шумной схватки, потому что в нем было что—то неправильное.

Акулы пировали, отталкивая друг друга, норовя отхватить от еще живых тел самые сочные куски плоти, а те, кто был жив, вынужден был сходить с ума от собственного бессилия.

Данут с тихим бешенством смотрел, как на палубе пиратского судна умирают его друзья, со злостью осознавая, что привилегия рулевого и звание лучшего кормщика имеет обратную сторону — во время боя ему и двум десяткам гребцов запрещено покидать собственную галеру. Умом—то он понимал, что так нужно. В морском бою может случиться всякое. Может получиться и так, что абордажная бригада станет спасаться бегством. Или вражеские матросы попытаются захватить их корабль. Вот тогда гребцы смогут сменить весла на оружие. Но не раньше. Посему, железное правило — на галере всегда остаются те, кто будет ее охранять и кормщик, готовый увести судно в минуту опасности. И, не дай Единый, если с Шумбатаром что—то случиться, командовать придется человеку. Но одно дело понимать умом, а вот сердце говорило другое. Хотелось схватить боевую секиру и рвануть по сходням на вражеский борт, где можно рубить направо и налево, сводя счеты с убийцами отца и всех тех, кого он когда—то любил.

Слабо утешало, что тяжело не ему одному. Вон, парни на веслах напряжены, словно натянутая тетива, мышцы на руках вздулись от напряжения больше, чем во время гребли. И, несмотря на то, что кисти крепко держат весло, гребцы готовы броситься на помощь друзьям. Уши навострены в ожидании сигнала. Вдруг да Шумбатар решит бросить в бой последний резерв?

Бух! Корпус вражеского корабля сотряс новый удар, когда в нее впился клюв еще одной галеры и, новая абордажная команда, азартно прыгнула на его палубу. Когда же третья «ласточка» присоединилась к двум первым, то шансов на спасение у норгов не было.

Данут укрепил руль, на всякий случай проверил уключину — не расшатана ли. Убедившись, что все в порядке, вытащил и собственное оружие — лук и стрелы, к которым он с недавних пор пристрастился. Взяв одну стрелу в зубы, наложил другую на тетиву, приготовился.... Ну, вдруг в поле зрения попадет какой—нибудь зазевавшийся норг.

Гребцы сидели спиной к чужому кораблю, но хороший воин имеет глаза на затылке (А умный только посмотрит на рукоять весла, отполированную до зеркального блеска, чтобы увидеть, что творится сзади.) Впрочем, не суть важно. Кажется, парни сейчас завидовали кормщику лютой завистью, потому что сами не имели права отвлечься и выпустить из рук весло.

Данут так внимательно смотрел на мелькающие над бортом руки с оружием, друзей в кожаных доспехах, головы в шлемах и без, надеясь уловить момент и пристрелить хотя бы одного пирата, что едва не пропустил момент, когда на планшир вскочил мужчина. Он был столь непохож на норга—пирата, или на боевого мага, что парень на какое—то время растерялся — ни доспехов, присущих воину, ни долгополого балахона, символизирующего профессию волшебника. Самый обычный дядька, не молодой, и не старый, в излюбленной одежде рыбаков — кожаных штанах и кожаной куртке. И, что—то до боли знакомое было в этом человеке.

Юноша вскинул лук, выцеливая вскочившего на планшир и тут, сощуренный глаз заслезился, а руки затрястись. Перед ним был ... отец.

Отец, которого он собственноручно похоронил несколько месяцев назад, водрузив на его могилу огромные камни, протягивал руки к сыну и что—то бормотал на неизвестном языке. Звуки обволакивали мозг, наполняли его — вначале, странным безразличием, сменяющимся ненавистью к своим братьям, предавших его, готовых отдать его людям! Это не братья сидят сейчас на скамьях! Братья не отдадут своего брата самым страшным существам на земле — людям, убивающим младенцев и пьющих кровь из свежих ран воинов Шенка! Убей предателей!

«Люди — самые страшные существа?! С чего это вдруг? — вскинулся Данут, мгновенно очистив мозг от обволакивающей дряни. — Ах ты, скотина волшебная!»

Видимо, маг сумел вытащить из его головы самое сокровенное, что таилось в уголках разума и, слепил образ отца. Но маг принял его за орка!

Глаз перестал слезиться, рука обрела твердость. Юноша поймал удивленный взгляд норга, только что казавшегося отцом, но теперь это был просто чужой человек, в холщовой куртке и белых парусиновых штанах. И, ничего в нем не напоминало отставного воина, павшего в бою. Вражеский маг не понял — что у него пошло не так, потому что большой и указательный пальцы юноши спустили—таки тетиву, а железное жало, насаженное на камышовое древко, впилось в тощую грудь темного волшебника на добрую ладонь.

Норги погибали молча, но умирающий маг закричал так пронзительно, что чайки, высматривавшие головы над водой, испуганно отлетели прочь и, даже шнырявшие повсюду акулы шарахнулись в стороны. Не задумываясь, Данут всадил в грудь мага еще одну стрелу и, даже проследил взглядом за падением тщедушного тела в море.

Юноша с удовлетворением смотрел, как труп мага принялись раздирать акулы, вымещая на мертвеце собственную растерянность и недавний испуг. Может, волшебник успел осознать собственную ошибку? А нет, так и Ящер с ним. Главное, что морские хищницы не побрезговали его трупом и теперь можно быть спокойным — этот маг уже не причинит бед ни оркам, и не людям.

Лязг и звон становился все глуше. Норгов оттеснили к юту и добивали. Они пытались огрызаться и, порой успешно. Но все же, даже снизу, с палубы галеры, было видно, что это агония. И, не исключено, что гибель мага ускорила разгром пиратской команды.

Бой закончился. Уцелевшие принялись переносить в галеру тела погибших и тех раненых, кто не мог двигаться самостоятельно. К счастью, убитых было немного — пятеро, а вот ранения получил каждый второй. Данут, с тревогой смотревший на возвращение своих (кто бы еще год назад сказал, что он будет считать орков «своими» — утопил бы в поганой луже!), радостно перевел дух, узрев, что Шумбатар возвращается живым и, относительно невредимым — на щеке капитана багровел узкий след от клинка. Кровь уже запеклась, но еще не поздно стянуть края раны, или зашить. Но Шумбатар такой мелочью себя обременять не станет — шрамом больше, шрамом меньше. Для Далины он и такой хорош. Не зря же она выбрала себе в мужья именно его. И ведь не только за то, что Шумбатар вождь и в совете старейшин представляет их племя.

Простите за отвлечение, но для Данута, с его мужскими самолюбием, до сих пор было дикостью, что женщина—орк выбирает себе мужчину. Вначале ему казалось, что дело тут обстоит также, как в природе, когда лосиха выбирает для случки самого матерого лося, а серенькая уточка несет яйца от самого яркого и красивого селезня. Конечно же, любая женщина мечтает, чтобы отцом ее ребенка стал самый—самый! Самый сильный, самый умный и прочая. Но главное, чтобы он был любимым. А уж какой тебе выпал жребий, другое дело. Юноша видел, как красавица выбирала невзрачного (хотя, если сравнивать орков с людьми, то невзрачных среди них не было) мужчину, а умная женщина—орк становилась женой не самого, скажем так,толкового.

Кажется, Данут отвлекся, потому что пришел в себя, когда рука капитан легла поверх его собственной руки.

— Сходи, — кивнул Шумбатар на корабль норгов, сменяя юношу у рулевого весла.