Правда, которую мы сжигаем (ЛП) - Монти Джей - Страница 4

Бесконечная игра в то, кто кого переплюнет. Направление, в котором она движется, — на юг со скоростью восемьдесят миль в час. Я устала это слышать — если она продолжит в том же духе, это станет ее стимулом в этом году.

— Можете взять себя в руки на пять секунд? — говорю я, глядя на них и жуя свою жвачку с фруктовым вкусом. — Ты, блядь, Таргид, мать твою. Ты вытираешь свою загорелую задницу стодолларовыми купюрами. Смирись с этим.

Жестокая любовь не во всех случаях известна, но она подготавливает тебя к жизни, которую тебе предстоит вести в таком городе, как этот.

Они должны знать лучше.

Я знаю, что Мэри хочет огрызнуться, съязвить каким-нибудь язвительным замечанием, которое она еще даже не придумала, но она этого не сделает. Потому что какой бы злой она ни была, она знает, что я всегда могу стать еще хуже.

Потому что я Сэйдж Донахью.

Богатая сучка закачана прямо в мою пуповину в утробе матери. Я капитан группы поддержки и всеобщая любимица.

Людоедка.

Бессердечная.

Я стала всем, что мне было нужно, чтобы выжить в условиях Пондероз Спрингс, а затем и в некоторых других.

Лиззи Флэнниган и Мэри Таргид были идеальной компанией друзей для мира, в котором я живу. Поверхностные до глубины души, но отлично подходящие для создания определенного образа.

Большинство маленьких девочек ищут друзей со схожими вкусами. Они любят одних и тех же кукол или любят играть в переодевания, но когда вы приучены обращать внимание на то, как вас воспринимают другие, то ищете тех, кому есть что терять.

Моя мама рано научила меня, что образ — это все. Репутация создаст или сломает вас где угодно. Вы делаете то, что должно быть сделано, независимо от последствий.

Улыбаетесь, независимо от того, что они делают с вами. Неважно, какую боль причиняют, потому что всем наплевать.

Даже женщине, которая меня родила.

Я стала очень хорошо скрывать свое внутреннее «я» от окружающих, позволяя им видеть только то, что я хочу, и заслуживаю доверия настолько, что стала своего рода коллекционером.

Знаток тайн, костей, погребенных в чуланах под половицами. У меня есть компромат почти на всех здесь, и они знают, что, если они пересекутся со мной, мне не потребуется времени, чтобы пролить на них свет.

В седьмом классе Лиззи прибежала, рыдая, изливая свои кишки о том, что ее отец — заядлый алкоголик, который тратит слишком много лишнего времени в своих командировках, обязательно останавливаясь во всех незаконных клубах на обратном пути. Она так раскраснелась, была так расстроена, что ее мать просто сидела, зная все это, осознавая каждую неосмотрительность, и никогда не бормотала ни единого слова.

Той ночью она поклялась, что никогда не позволит мужчине проявлять к ней неуважение, отказавшись выйти замуж за того, кто так ее растоптал. Что лично я не считаю проблемой, потому что я также знаю, что Лиззи вообще не нравятся мужчины.

Во время пьяной ночевки, когда Мэри потеряла сознание, Лиз захотелось поделиться еще секретами. Я уважала ее за то, что она могла сказать это, и я ненавидела то, что она знала, что должна это скрывать. Но здесь она будет распята.

А Мэри? О, Мэри.

Она умна как гвоздь⁶, возможно, когда-нибудь станет нейробиологом, если сможет пройти тест на наркотики. Потому что в последний раз, когда я проверяла, считается нежелательным иметь в организме аддерал⁷, если вам его не прописали.

Всю свою жизнь она заботилась о своих оценках, считая свой интеллект выше, чем что-либо еще в ней. Если бы ей когда-нибудь угрожали? Мне было жаль того, кто угрожал. На первом курсе она получила тройку на экзамене по математике. Для кого-то это не так важно, но для нее? Для ее родителей? Это могло быть равносильно исключению из школы.

Поэтому, когда ее глаза отказались открываться от многочасовой учебы, она нашла свой золотой билет. Теперь она исчезает в свободное время, чтобы встретиться с сомнительными дилерами под трибунами футбольного поля.

У всех нас есть груз на плечах, каждый из нас лежит под своим маятником, который качается все быстрее и быстрее каждый раз, когда мы оступаемся.

Именно поэтому они никогда не попытаются свергнуть меня с поста Мисс Пондероз Спрингс. Они боятся, что я раскрою их секреты. Потому что Сэйдж, которую они знают, будет безжалостна, когда дело дойдет до получения того, чего я хочу.

В этом есть своя сила. Знать секреты каждого, всю истину.

Еще больше силы в том, что ни одна душа не знает ничего про меня.

Чем больше у меня секретов всех остальных, тем меньше вероятность, что они узнают мои. А мои останутся похороненными.

— Да, ты права, — она вздыхает, натянуто улыбаясь. — Просто мини-безумие. Это нервирует, — она берет свой клей-карандаш и продолжает приклеивать пластиковые буквы к тонкому белому картону, мысленно промышляя, как бы меня уничтожить. — Не знаю, попаду ли я в Холлоу Хайтс.

Я усмехаюсь.

— Тогда поступай в любой другой колледж Лиги плюща (ассоциация восьми американских университетов, располож. в семи штатах на северо-востоке США

в стране. — Прим. ред.). Он не единственный в мире, Мэри.

— Ты не хуже меня знаешь, что сможешь специализироваться там на уборке помещений и зарабатывать шестизначные суммы. Поступление — это все, Сейдж.

Мне кажется, что я вынуждена протянуть руку и физически держать свои глазные яблоки, чтобы они не выкатились.

Деньги, деньги, деньги.

Это любимое занятие всех здесь. Это все, о чем они заботятся.

Они едят, срут, дышат ими.

Деньги все исправят, потому что они покупают тишину.

—Да, да, Холлоу Хайтс, Холлоу Хайтс. Неужели никто не хочет увидеть солнце? Неужели всем так нравится жить в месте, где всегда серо и сыро? — жалуюсь я, скатываясь с кровати и направляясь в прилегающую ванную комнату.

Я кручу пальцем несколько распущенных локонов в волосах, затем открываю ящик, беру свой любимый бальзам и наношу его на губы. Несмотря на то, что уже вечер, мой макияж все еще на месте: черная подводка создает безупречный взгляд Мэрилин Монро. Красный матовый цвет ложится на мои губы, согревая кожу. Все это находится на моем лице, создавая отполированную маску.

Для девушек я выгляжу самодовольной, когда смотрю в зеркало на свое отражение, но это только для того, чтобы увидеть, могу ли я найти какие-нибудь трещины в фасаде.

— Да ладно, сучка, твоя загорелая задница сгорит, как только ты переступишь порог Орегона, — шутит Лиззи, заставляя меня ухмыляться самой себе в зеркале.

— К чему ты клонишь? — Я поворачиваюсь к ним, положив руку на бедро. — В конце концов, красный — мой фирменный цвет, — говорю я и подмигиваю для убедительности.

Мы смеемся вместе, фальшивым смехом, полным пластика. И этот звук эхом отдается так глубоко в моей груди, что я начинаю сомневаться, действительно ли она такая пустая внутри, как считают люди.

Раздается громкий гул двигателей дорогих спортивных автомобилей. Они урчат и грохочут за французскими дверями моей комнаты, что даже Лиз отводит взгляд от плазменного экрана на стене.

Глаза Мэри загораются.

— Похоже, твоя преступная сторона дома, — хихикает она, вскакивая с пола и подбегая к дверям. Она приоткрывает их настолько, чтобы слышать, что происходит внизу, и заглядывает через панели, чтобы посмотреть. — И она привела своих друзей, — поет она.

Я вытаскиваю телефон из заднего кармана, проверяя время.

— Вау, они умеют определять время. Она не опоздала сегодня к комендантскому часу.

Этого никогда не перестает происходить, и не перестает меня раздражать.

Постоянное напоминание обо всем, от чего я держалась подальше, чего меня заставляли избегать. Вся свобода, которая есть у Розмари, ведь это я нахожусь под микроскопом.

Это я пытаюсь сохранить все вместе. Чтобы не развалиться.

Лиз перемещается к окну рядом с Мэри, и поскольку я позорно любопытна, я следую за ней, заглядывая через их плечи, чтобы посмотреть вниз на мой передний двор и три дорогих автомобиля, которые припарковались по прямой линии у нашего бордюра.