Сильнее смерти (СИ) - Кальк Салма - Страница 2

2. Колдовское отродье

Марселя угораздило родиться от случайной встречи вдовы торговца тканями с местным колдуном.

Тот колдун был почти мифической личностью — все знали, что он существует, знали, в каком месте окрестного дремучего леса живёт, и очень хорошо представляли, с чем следует к нему идти и как обращаться — но никто, ни одна живая душа, не мог рассказать никаких подробностей о встрече с ним. Ни — как он выглядит, ни — как смотрит, ни — какой у него голос. Поэтому когда матушка в пылу ссоры обозвала маленького Марселя колдовским отродьем и велела проваливать к отцу, он сначала не понял, о чём вообще разговор — потому что она отродясь о колдуне не упоминала, никак — ни предметно, ни случайно. Старший брат Симон тогда прямо репьём к матушке прицепился — а чего это малой у нас колдовское отродье, вроде с виду — обычный, ни в чём совсем уж странном замечен не был. Мать обоих половником побила да со двора прогнала — не морочьте, мол, голову, не ваше дело — они и пошли. Симон был сильно старше, ему уже сравнялось восемнадцать, совсем взрослый, он вовсю в лавке работал, да и своих дел хватало — припустил по улице, только и видели его. А Марсель крепко задумался.

Чего это на него матушка взъелась — ну подумаешь, чашку разбил, вроде ж ещё есть в доме чашки, и чего говорить-то сразу про отродье. И про то, что был бы нормальный — то хватило бы ловкости ничего не бить, и был бы магом — тоже была бы в хозяйстве польза. А вышло — не пойми что. И не маг, и не нормальный мальчишка, вечно голову заворотит в окно и смотрит, будто есть там что-то, всё равно что спит на ходу, и соседские мальчишки с ним играть не хотят, говорят — дурак. Если честно — играют, конечно, но в игре Марсель вечно то враг, то еретик, то разбойник какой — маленький ведь, и победить его — дело нехитрое. Наверное, и вправду дурак, раз соглашается. Но как не соглашаться, дома весь день сидеть, что ли?

Ну, бывает, что смотрит в угол или в окно, но он тогда чувствует — там что-то есть. Кошка дворовая тоже, бывает, в угол смотрит, даже если мышь и не скребётся, а сидит, затаившись. Вдруг Марсель тоже способен какую мышь учуять, или ещё кого?

Для шести лет мыслей в голове было многовато, но — уж чего-чего, а этого добра всегда хватало, Марсель не жаловался. Поэтому пошёл он по улице, куда глаза глядят и куда ноги несут, и сам не понял, как добрёл до городских ворот.

Городок Сюр-Экс был невелик, находился вдали от главных торговых и прочих путей королевства, и даже городская стена местами разваливалась — после того, как в прошлом месяце с неба неделю лило без единого просвета, много где и много что размыло. И были участки, где никакого дома к стене не пристроили, которые как раз или дождём размылись, или сами посыпались, и городские мальчишки их, ясное дело, знали. Не через ворота же в лес ходить, право слово?

В лес ходили за грибами, за ягодами, кто постарше — охотились помалу, но охотиться нужно было с умом — как-никак, земля сеньора, светлейшего герцога Вьевилля. Не то, чтобы он особенно лютовал, ему, наверное, и вовсе дела не было до городка Сюр-Экс и его окрестностей, он — большой человек, военачальник, всегда на войне. Но кто их знает, сеньоров, что у них на уме, и у их управляющих — особенно, поэтому охотиться следовало с осторожностью. Это Марсель слышал как раз таки от соседских мальчишек — не всегда они его прогоняли, могли и потерпеть.

Ещё в лесу играли в осаду Ле-Вьевилля, случившуюся лет сто назад, или даже больше, во время большой войны, о которой рассказывал священник местного прихода, сам человек грамотный, и пытавшийся научить грамоте окрестных детей. И хоть матушка и заставляла Марселя ходить учиться — как потом в лавке-то работать, неучу? — но в лесу было стократ интереснее. На полянке между высокими дубами построили крепость — из упавших лесин и гибких веток, и небольших пеньков, и что ещё можно радом найти. И делились — кто защитники, кто враги. Марселя обычно определяли во враги — потому что непонятный, и вообще мал ещё, героев играть.

Но в тот памятный день он перелез через стену, добежал до леса, прошёл мимо крепости — там и не было никого. И побрёл дальше — по тропинке, сам не зная, куда. Очень уж не хотелось идти домой — не понравилось ему быть колдовским отродьем, а рука у матери тяжёлая, это все знают — и оба сына, и работники в лавке, и домашняя прислуга, все четверо.

Марсель шёл-шёл по лесу, а тропинка всё не кончалась. Он говорил себе — ещё немного, ещё до того вот дерева, до куста с белыми ягодами, до большого муравейника. А потом — ещё и ещё. В конце концов, у него устали ноги, и он подумал — надо посидеть немного, передохнуть, и идти обратно, потому что если он заявится домой по темноте — то снова получит подзатыльник, а то и подзатыльником не обойдётся. Сел на поваленное дерево и огляделся — куда это его занесло.

А занесло знатно — лес какой-то тёмный, густой, неба и то почти не видно, листья у деревьев большие, чуть ветерок дунул — они и шевелятся. Звуки какие-то доносятся — не пойми, кто такие звуки может издавать. Марсель не то, чтобы чувствовал себя в лесу, как дома, но кое-что знал, а тут — не знал, непонятное что-то. Но, вроде, не страшное.

Или… Он уже встал и собрался пойти в сторону города, но увидел, что тропы-то и нет! А куда она деться могла? Это ж не бревно — сегодня тут лежит, завтра откатилось, это ж тропа, она от того бывает, что по ней всё время люди ходят, а не просто же так! Марсель огляделся — тропы не было, вот совсем не было. И он вообще не мог понять, с какой стороны сюда пришёл, хотя никогда не терялся и не заблуждался. Тут же он совсем не понял, как теперь быть, поэтому сел обратно и заревел.

Наверное, громко ревел, потому что не услышал шагов, а вообще он мог любого человека услышать ещё на подходе и спрятаться — или наоборот, выбраться, смотря по тому, кто идёт. А за городскими стенами нужно было держать ухо востро, потому что кого только по дрогам не шатается — и разбойники, и преступники, и просто бродяги и оборванцы бездомные. Мать пугала — украдут тебя и продадут, говорила она Марселю, когда он возвращался поздно. Он, правда, не понимал — кому он сдался-то, если настолько плох, как она говорит? Зачем разбойникам убогие дураки, неумехи и вот ещё сегодня — колдовские отродья?

Кто-то тронул Марселя за плечо, и тот не просто заревел — заорал благим матом. Даже когда нянька Тереза отмывала его от грязи жесткой щёткой в горячей воде, он так не орал. Потому что там — только больно, а тут — очень страшно.

Мужчина был одет, как богач — в хорошее сукно, это уж Марсель даже в шесть лет мог определить, как-никак, вырос в лавке. И сапоги у него неплохие — братец Симон на такие только заглядывается, а купить пока не выходит, может, скопит до следующей ярмарки. Цепь толстая на шее с непонятным знаком, и все пальцы в кольцах. А надо всем этим — лицо, белое-белое. И глаза — вроде и обычного серого цвета, но смотрят — страшно. И взгляда от тех глаз не отвести, и даже как будто дыхание прервалось на мгновение — вместе со звуком.

Стало тихо-тихо, ни листик не шелохнётся, ни веточка не хрустнет. Страшный человек смотрел на Марселя… и улыбался. Да-да, улыбался.

— Кто ты, и для чего ко мне пришёл? — спросил он глубоким красивым голосом.

— Я… к вам не шёл, господин. Я просто так шёл. Думал посидеть да обратно идти, а тропинки-то и нету. Мне домой надо, меня матушка побьёт, если я поздно приду.

— Матушка побьёт? — усмехнулся страшный человек. — А отец?

— А нет отца, помер он, — ну, Марсель всегда так думал, до сегодняшнего дня.

Отца поминали в молитвах — как положено, сколько он себя помнил. Соседки судачили — что мужик был толковый, в лавке получал всегда хорошую прибыль, и сукно у него было приличное, не гнилое, хорошо прокрашенное, и цены не задирал.

— А кто ж был твой отец?

— Почтенный торговец Паскаль Бо, суконщик из Сюр-Экса, — сказал Марсель.

— Значит, ты сын красавицы Марты? — богатый человек продолжал улыбаться.