Todo negro (сборник) (СИ) - Миллер Андрей - Страница 55

Мама Бриджит позаботится о ней.

Джеремайя аж встал посреди улицы, как вкопанный, когда впервые мысленно произнёс это имя. «Мама Бриджит». Имя языческой сущности. Полубожества из осквернённой версии христианства, мракобесного культа чёрных карибских рабов — который белые ирландские невольники обогатили частью своих древних легенд.

Да как Джеремайя смеет воспринимать подобное серьёзно? Что сказал бы отец? Почему вообще сын проповедника так легко поверил в безумную историю бармена?

Ответ пришёл неожиданно быстро и легко. Он оказался странным, однако исчерпывающим.

Джеремайе не нужны были доказательства. Он просто понимал: всё, что сказал Чичо — правда. Словно было ему в новоорлеанском баре откровение свыше… или снизу, как знать. Но уж точно — откровение. Мама Бриджит. Барон Самди. Необязательно им поклоняться. Джеремайя и не думал начинать.

Но не верить в них — глупо. Ещё глупее — не верить им.

Джеремайя изо всех сил застучал во входную дверь. Потом дернул на себя — не заперто.

— Будь ты проклят, Смит! Едва в тебя пулю не всадил!

Уильям Дадли сидел в кресле за перевёрнутым дубовым столом. Позицию босс (бывший!) выбрал с умом — чтобы отлично видеть вход и не дать подобраться к себе с тыла. Хотя стол, даже такой массивный, пулю едва ли остановит…

— Вам это не впервой. Я все знаю, сэр! — слово «сэр» Джеремайя буквально выплюнул, как оскорбление. — Бог вам судья, раз уж земное правосудие оказалось продажным. Но Элис за ваши грехи платить не должна! Джим Джонс будет преследовать вас вечно, пока не заплатить за своё преступление. Значит…

Джеремайя на миг осёкся. Всё-таки потребовалось чуть набраться смелости.

— …значит, дочь вы больше не увидите! Я смогу её защитить! Я…

Глубокий вдох. Скажи это, будь мужчиной. Не разочаровывай Маму Бриджит.

— …я люблю её!

Джеремайя ждал чего угодно — даже выстрела, но только не смеха. Злого, громогласного смеха. Юноша захотел отвесить наглецу пощечину: преступник смеет потешаться над его чувствами?

Но Дадли смеялся совсем над другим.

— А у тебя есть стержень, Смит. Настоящий англосаксонский протестант: суровый, как Ветхий Завет. Не вшивый папист какой… На таких людях поднялась Британия! И Америка поднялась на таких же, что бы вонючие франкофоны там себе ни думали. Только вот одна маленькая деталь, сущая мелочь… Твои новые друзья часом не поведали, когда Джим Джонс отбыл в Австралию? В который именно год?

Джеремайю вопрос поставил в тупик. «Давно, до твоего рождения…» — кажется, так сказал Чичо?

— Не сказал. А какая разница?!

— Большая, Смит. То был год одна тысяч семьсот девяностый от Рождества Христова.

— Что?..

— Ты слышал. Одна тысяча. Семьсот. Девяностый.

Джеремайя достаточно хорошо считал в уме. Семьдесят шесть лет назад, получается?..

— Всё так, парень. Этот поганый ирландец попал на каторгу по злой воле Дадли. Ричарда Дадли, моего деда. Неправый суд велел заковать Джима Джонса в кандалы за двадцать лет до моего рождения.

Смит не знал, что сказать. Не знал даже, что думать. Тем временем Дадли продолжал.

— И не подумай! Джим Джонс отомстил Ричарду Дадли. Не с первого раза. Джонсу потребовалось четыре попытки! Три раза дедуля мой, славный офицер Британской Ост-Индской компании, его грохнул. А до этого Бёрк — один раз. Только Кларк оказался слабаком… Из Ричарда Дадли уже песок сыпался, когда Джонс его достал. Дед, упокой Господь его душу, это заслужил: признаю, он поступил с ирландцем подло. Но Джим Джонс вошёл во вкус. Род Кларка и Бёрка он пресек. Они ему задачу ещё при жизни упростили: решили, что Генри Бёрк и Элизабет Кларк станут отличной парой, ха! Насколько счастливо они жили — не знаю, но умерли в один день. А вот мой отец держался долго. Он родился-то, когда Джонс уже гнил в Ботани-Бэй. Но было ли Джонсу до того дело? Нет, парень. Ему было плевать. Он решил истребить род обидчиков до последнего колена.

«До последнего». Выходит… Элис. Джеремайя почувствовал, как задрожали руки. Скрутило что-то в животе.

— Дадли, Кларк и Бёрк погубили Джима Джонса в тысяча семьсот девяностом, это верно. Они за это расплатились жизнями — а души пусть судит Господь. Но я ничего Джиму Джонсу не должен. Как и мой отец. Как и Элис. Джима Джонса я не боюсь… что делать, если тебя преследует оживший мертвец? Убей его ещё раз, всего делов. Убей столько раз, сколько потребуется. Боюсь я только за Элис! А что касается тебя… Пригнись!

Первая пуля разбила окно и прошила столешницу. Джеремайя упал на пол. Джим Джонс и Уильям Дадли обменивались выстрелами через окна. Да, «ружьё» — подходящее название для дома.

Расстреляв барабан, Дадли выхватил второй револьвер: наверняка принадлежавший кому-то из мёртвых телохранителей.

— Никак не уймешься Джим? Хоть бы подождал, пока Смит уйдет! Парень-то даже не Дадли!

— Не уймусь, Вилли! Не уймусь, сукин ты сын, до Страшного Суда! Но парня надо отпустить, тут уж твоя правда. Он не виноват. Эй, шкет! Проваливай! Стрелять не буду, обещаю.

Джеремайя поднялся, но уходить не спешил.

— А в чём виноват мистер Уильям? В чём? Его тогда и на свете не было! Не было на свете даже его отца!

Джонс, сокрытый во мраке, рассмеялся.

— Да у тебя есть яйца, парень! Ну так съезди в Австралию. Знаешь, дурень, что такое Австралия? Ни хера ты не знаешь! Проклятая земля, которая то горит, то затоплена. Злобные змеи, огромные крокодилы. Пауки размером с обеденное блюдо. Но знаешь, что в Австралии паршивее всего?

— Что?..

— Англичане! Англичане там стократ хуже, чем в Англии! Каторжане для них — словно скот, а уж ирландцы и того хуже. Это Ад на земле, мальчик. Настоящий Ад. Я видел кошмар, который ты себе и представить не можешь! Я увидел лицо ужаса, я смотрел в него каждый проклятый божий день. Да, парень: я буду мстить до Страшного Суда, раз имею такую возможность.

Джеремайя сам не знал, откуда взялись слова в ответ — но нашлись они быстро, в карман не полез.

— Коли ждёте Страшного Суда, мистер Джонс — то подумайте, что вашей душе на нём уготовано! Вы нарушаете заповедь «не убий», но хуже того: вы погрязли во смертном грехе гнева. Безумная месть лишает вас надежды на спасение! Вы убиваете невиновных и тем губите сами себя!

— О-хо-хо, мальчик! Какие слова! Ты священник, что ли?

— Я сын проповедника.

— Ну тогда послушай, сын проповедника, да рассуди по-христиански. Я говорю: все Дадли — такие же подонки, как Ричард, коего давненько сам Дьявол дрючит в Аду! Сынишка его, папенька твоего друга, как-то раз отрезал мне руки по локоть и ноги по колено. И удумал держать в подвале! Только я себе язык откусил и вернулся из Ботани-Бэй снова!

— Смит! Вали отсюда! — закричал Дадли и снова выстелил.

— Нет, мистер Дадли! Вот мои руки, смотрите: они пусты. Если Джим Джонс не считает себя мерзавцем, то не станет убивать невиновного и безоружного. А если убьёт, то…Ты же знаешь, Джим, где я только что был? И с кем я говорил? Я сам стану мстить тебе! Не за Ричарда Дадли и не за Уильяма, но ради Элис и ради Господа! И тогда ты станешь молить о Страшном Суде. А Мама Бриджит с Бароном Самди будут пить ром и смеяться!

— Сомневаюсь, что ты так понравился Маме Бриджит, шкет. Ты, небось, поганый протестант? Хотя… Знаешь, твоя взяла. Ты так сказал всю эту хрень про спасение души, что я уже не могу просто взять и порешить Вилли. Вместе с этой его… Элис. Вилли! Я сейчас зайду с поднятыми руками. Клянусь, что не стану убивать ни мальца, ни тебя. Мы просто обсудим, как всё это закончить. Так, чтобы твоя доченька жила. Хорошее предложение?

Джим Джонс появился на пороге. Выглядел он довольно нелепо. Сапоги со шпорами, кожаные штаны, клетчатая рубашка и широкополая шляпа — пастушеская одежда в Новом Орлеане была совершенно не к месту. Густая рыжая борода, рябая рожа и безумный взгляд — совсем не образ благородного мстителя. Джеремайя заметил повязку на левой руке: выходит, Дадли всё-таки ранил Джонса при первой встрече в этом доме.