Воздушные рабочие войны. Часть 2 (СИ) - Лифановский Дмитрий - Страница 32

Настя кивнула.

— Подожди, — остановила она его, — Дай, — она протянула руку к вещмешку. Поставив его на землю, привычно развязала тесемки и зашарила внутри, вытащив ключи. Ловкое круговое движение и сидор опять затянут на узел. Вернув Сашке вещмешок, Настя по-хозяйски ухватила парня под руку и гордо задрав нос прошествовала с ним до подъезда. Парень осталось только удивляться такой разительной перемене в поведении подруги. Но мало ли что у них у женщин в голове. Ему все равно не понять. Он это осознал еще при первой встрече с Волковой, а все остальное время только убеждался в этом. Даже две Дуси из ночного могли порой поставить его в тупик. Хотя, уж кто-кто, а Бершанская и Рачкевич могут служить примером образцового командира и политработника.

У самого подъезда, Настя, привстав на цыпочки, мазнула ему губами по губам и, смутившись, упорхнула в подъезд, буквально выдернув у него из рук вещмешок. Вот же расдолбайка! В голове ветер в жопе дым! Хорошо хоть документы успел ей в машине отдать.

А на улице уже начинало смеркаться. Солнышко подкрасило небо в розоватые тона. Пронзительно пела какая-то птица. Красиво. И мирно. Если б только не темные, с кровавыми отблесками заката, перечеркнутые крест накрест полосками газет, окна в домах. Прогуляться бы. Но в машине подарки для Никифоровых, для Вали, подарочный фонд на нужды корпуса, продукты. Еще успеет нагуляться. Придумали же! Отпуск! Ты отдохни, товарищ Стаин, а за тебя другие повоюют! Неет! Закончит тут с делами и обратно в корпус! Разве только… Да! Надо будет отпроситься у Сталина и заехать в осетинское село Зильге. Он обещал это себе. И он сдержит слово! Сейчас или после войны. Но он должен увидеть родителей друга! Рассказать им, каким замечательным парнем был их сын Иса!

Дотащить мешки до двери помог Михалыч. Квартиру по привычке открыл своим ключом. Наверное, надо было постучаться. Не догадался. Напугает ведь женщин. Специально гремя ключами, затащил в прихожую сидоры. Со стороны кухни умопомрачительно пахло жареным луком, и слышался звон посуды. Едва успел поставить мешки и разогнуться, как на него тут же налетел радостно верещащий комок счастья. Сашка не успел ничего сказать, как Валентина с разбегу прыгнула ему на шею. Парень взвыл от боли в спине, в глазах потемнело. «Вот и приехал домой! Как бы в госпиталь не загреметь от такой безудержной встречи», — подумал он, оседая на пол.

[i] «Моя честь называется верность»

[ii] Леонид — родной сын Мехлиса. Служил в Политуправлении фронта, если память не изменяет Брянского. Награжден медалью «За отвагу».

Обошлось! В смысле без госпиталя обошлось! Надолго ли только! Вон как Валюха смотрит, то виновато, то требовательно и упрямо, надув губы. Доктора им подавай! Подняли панику! Ничего же такого не случилось. Просто не ожидал такой яростной атаки со стороны сестренки. Налетела, как «мессер» из облака! Вот и приземлила братика. Спина, конечно, побаливает, но не так, чтобы очень. Вернее, очень даже, но Валюхе, Верке и Дарье Ильиничне об этом знать совсем не обязательно. И так вчера весь вечер кудахтали вокруг него, как квочки. А утром продолжили. Сашка бросил взгляд на старенькие ходики. Ничего, еще часик осталось продержаться среди такого непривычного и от того смущающего моря заботы, которым его окружили Валя и семья Никифоровых. А потом на похороны.

Сашка посмотрел на лежащий перед ним на столе вскрытый пакет. Письмо от Мехлиса и авторские свидетельства. На все песни, которые он когда-то пел или должен был спеть согласно какому-то там плану Льва Захаровича. Сашка вгляделся в ровные почти печатные буквы:

«Товарищ Стаин. Я принял решение, что в случае моей смерти все авторские свидетельства должны быть переданы тебе. Решение это было одобрено товарищем Сталиным. Прошу тебя, как коммунист коммуниста, распорядись ими по совести. А она у тебя наша. Большевистская. Это мы уже поняли. Хотя, скажу честно, не верил я тебе. Рад, что ошибался.

На счет сестры не переживай. Лиза останется Вашим опекуном до твоего совершеннолетия. Лезть в вашу жизнь она не будет, с ней все оговорено.

Лев Мехлис. Май 1942»

Вот так вот. То ли прощальное письмо, то ли сопроводительная записка. И что теперь с этими авторскими делать? Сашка посмотрел на стопку бумаг, поверх которых лежала коричневая сберегательная книжка на его имя. 12 862 рубля 38 копеек, такая сумма была вписана в остаток. По теперешним временам не огромная сумма, но и не сказать что маленькая. Его комкоровский оклад без учета боевых составлял 2 200 рублей в месяц. Получается, не все деньги Мехлис перечислял в фонды, что-то капало и Сашке. И что теперь делать с этими деньгами? Стаин в раздражении сгреб в охапку все бумажки и унес их в сейф, небрежно кинув на нижнюю полку, засыпав наградной пистолет. Поднял выпавшую сберкнижку и зло забросил ее к задней стенке сейфа. Распорядись по совести! А как оно по совести? Честно было бы перечислять эти деньги семьям тех авторов, чьи песни он, сам того не желая, присвоил. Только вот где их искать? Да и кто ему позволит такой самодеятельностью заниматься. А значит пусть лежат.

— Александр Петрович, пойдемте завтракать, — в комнату заглянула Дарья Ильинична, упорно называющая Сашку по имени и отчеству. Парень кивнул и, поморщившись от боли, натянул гимнастерку. Как бы ни не хотелось, а в госпиталь надо. Хотя бы на перевязку. Придется идти после похорон. Да и ребят навестить надо. Тихонова с парнями, Волкову, Космодемьянскую… Все они здесь, в Москве. Надо Настю предупредить:

— Валя?

— Аюшки? — из кухни выскочила разгоряченная сестренка, а следом и ее закадычная подружка Верка.

— Настин дом знаете?

— Ха! Конечно!

— Давай мухой к ней. Скажи, после похорон в госпиталь поеду. Она со мной в Кремль или там встретимся?

— Есть! — вытянулась девочка, вскинув ладонь к виску.

— К пустой голове руку не прикладывают, — проворчал Сашка, для порядка, на что удостоился ехидной рожицы и языка, показанного сестренкой. И тут же раздался стук в дверь. Валя метнулась открывать.

— Саш, тут к тебе!

В прихожей стоял молодой парнишка в форме НКВД.

— Товарищ подполковник, здравствуйте. Я Вам форму принес, — доложился он, с восторгом пожирая взглядом Сашкины награды.

— Давайте, — Расписавшись в получении, Стаин забрал бумажный сверток, поверх которого лежали начищенные до зеркального блеска новенькие хромовые сапоги. — А лейтенанту Федоренко?

— Уже доставил.

— Спасибо, — поблагодарил бойца парень.

— Не за что, товарищ подполковник. Если надо будет подогнать что-то, зайдите в ателье, в управление, там все быстро сделают.

Хорошо, — кивнул Сашка, а паренек отдал честь и сбежал по ступенькам вниз. Вслед за ним умчались и Валя с Верой.

Едва успел позавтракать и перенести на новую форму награды, как вместе с девочками пришла Настя. Пришлось поторопиться. Уже на пороге, когда они выходили из дома Дарья Ильинична, смахнув слезу, с грустной улыбкой проговорила:

— Какие же вы красивые! Храни вас Бог! — и истово перекрестив их, тут же скрылась на кухне, откуда послышались сдерживаемые рыдания. Валя с Верой рванули утешать женщину, ну а Саше с Настей было уже пора.

Похороны дались тяжело. Настя осталась ждать на Красной площади, внутрь ее не пустили, не было в списках. Об этом Сашка как-то не подумал. Пришлось идти одному. Гроб с телом стоял в холле Сенатского дворца. Рядом, с покрасневшими глазами и искусанными в кровь губами, замерла Елизавета Абрамовна, а около нее чернявый лейтенант лет двадцати с одинокой медалью «За отвагу» на груди. «Сын. Леонид», — сразу понял Сашка. Поздоровались. Молча постояли. К Елизавете Абрамовне подходили какие-то незнакомые Стаину люди, здоровались, что-то говорили и отходили. К Сашке подошли только Василевский и Берия. Перекинулись парой слов. Послышался гул голосов и появился Сталин. Тяжелой, шаркающей походкой подошел к гробу, постоял держась за край. Молча повернулся к родственникам. Обнял жену Мехлиса, сына, пожал руку Сашке и махнул рукой, с сильным акцентом скомандовав: