Тайна предтеч (СИ) - Демин Игорь - Страница 15

"Стойкость 3/3" позволяла игнорировать ранения, которые еще вчера свалили бы его с ног еще у самой свалки. Все тело было истерзано и крысами, и тараканами, и даже потревоженные мухи успели в нескольких местах оставить глубокие укусы. Кожа в этих местах покраснела и нестерпимо чесалась. А Босой шел, как ни в чем не бывало, словно бы не мигала шкала жизни на ужасающих 15 %.

Что могло так сильно подхлестнуть шкалу стойкости в развитии, Босой мог только догадываться. Сколько бы ранок сейчас ни было на его теле, все они вряд ли могли так сильно повлиять на шкалу. Как ни крути, а дело наверняка было не в них.

Единственное же, что Босой встретил сегодня впервые, из неприятного, это визг королевы крысы. И судя по тому, как отреагировал на него стойкость — силища у него было удивительная. Не будь у Босого интерфейса, не факт, что он вообще бы смог очнуться и убежать.

— Чешешься? Это потому, что ты не моешься, — заметив, как яростно Босой трет в задумчивости лоб, Зоя не упустила возможности высказать свое бесценное мнение, — Вон, в волосах до сих пор крысиный помет.

Босой дернулся отыскать на голове грязь, но решил не доставлять язвительной девчонке лишний повод для злословия.

— Кстати, а куда мы идем? Только не говори, что в Бочонки, — Зоя разочарованно скуксилась, — чего мы там забыли?

— У меня встреча с торговцем. И еще дела. Надо с людьми поговорить, что в округе делается. Может быть, удастся еще работу найти.

— В Бочонках? Работа? Знаю я тамошних. Жалкие, глупые, ни на что не способные люди. Второй по гадости поселок, из всех, что я видела.

— И много ты видела? — из-за зойкиной трескотни голова болела все сильнее.

— Достаточно, — носик девчонки уверенно смотрел в небо.

— И все-таки, сколько?

— Два. Мерзкие Грачи, в которых выросла, и эти гадкие Бочонки.

— Продам я тебя, Зойка, — Босой старался говорить грозно, хотя смех рвался наружу, — Видит бог, продам.

Задорная девчонка меньше, чем за половину дня успела ему порядком надоесть. И все же она вызывала симпатию своей неподкупной дерзостью и непреодолимым желанием все вокруг смешивать с грязью. Вряд ли кто-то еще в мире знал столько оттенков отвратительного, сколько могла передать Зойка в одной фразе.

Дело в общем-то было обычное. Девчонка в начале жизни была обласкана сытостью и родительским вниманием, а потом вдруг, резко, меньше чем за год лишилась их обоих. И если мать забрал несчастный случай, то отца, по мнению Зои, похитила и убила семья неудачливого ухажера. И они же все построили так, что вроде бы за отцом осталось множество долгов, и он обещал, вроде бы, при свидетелях, отдать за эти долги дочь.

На том и порешили. Может люди и вправду поверили в эту историю, может им было все равно, но Зое заломали руки, связали и сделали на шее татуировку, которую ни сводить самостоятельно, ни прятать не разрешалось, даже в самый сильный мороз. И сразу она перестала быть невестой, а по большому счету и человеком, и стала чем-то вроде говорящей табуретки, которую можно было купить или продать кому угодно.

На этом Босой, кстати, с девчонкой сошлись — на ненависти к работорговцам. Зоя и прежде испытывала к торговле людьми подростковое бунтарское презрение, теперь же, когда у нее самой на шее синела татуировка…

И все же Зоя оставалась рабыней, и изменить это вот так вот сходу, по одному желанию нового владельца, было нельзя.

Иначе это было бы слишком просто: убил хозяина, пристроился к какому-нибудь жалостливому знакомцу, и вот ты уже свободен, как ветер в поле. Нет. Свести или закрасить татуировку можно было либо обосновав прекращение рабства: доказав возврат долгов, самовыкуп или совершенное рабом героическое деяние. Либо сделать это так далеко от места ее нанесения, чтобы никогда не встретился кто-то, кто смог бы спросить — а почему это ты вдруг на свободе?

«Освободи» сейчас Босой Зойку, или начни он вести себя так, будто она свободна — в ближайшем селении, да в тех же

Бочонках, ее тут же бы отобрали, обобществили и продали за бесценок на ближайшем торге.

— Продам я тебя, если останешься такой же противной. Никакого на тебя терпения не хватит. Первому встречному и отдам, у кого пара золотых найдется.

Зоя хмыкнула возмущенно, прекрасно зная, что в самый худой день меньше сорока золотых монет молодая рабыня не стоит.

— Неа. Не продашь.

— Это почему?

— Не продашь и все. Я умею предсказывать будущее. А еще в Бочонках ничего кроме неприятностей ты не найдешь, это я точно говорю.

Зоя шагнула в сторону от дороги и сорвала прятавшийся в траве пучок дикого лука. Сдунув с тонких зеленых стебельков пыль, она привычным движением сунула их в широкий карман штанов, на ужин.

Первого встречного долго ждать не пришлось. Навстречу, из-за поворота убегавшей за холм тропинки, вышел человек.

Босой, большую часть времени проводивший вне селений, в одиночестве, любил такие вот случайные встречи. Мало ли кого принесет судьба? Может и плохого человека, да только вряд ли он в одиночку возьмется обидеть ловчего. А если и осмелится, быстро почувствует на себе, какие преимущества дает человеку подаренный гррахом интерфейс.

Бывало, оставались после таких встреч на дороги и мертвые тела, и все же чаще всего прохожие люди с удовольствием здоровались, обменивались новостями, рассказывали о ближайшей местности, расспрашивали, и даже торговлю заводили, если было вдруг чем.

Босой приосанился, готовясь к обстоятельному разговору. Нужно было и разузнать побольше, да и Зойку припугнуть. Если прохожий догадается ему подыграть, спектакль получится замечательный. Да и если человек хороший, почему и вправду ее не продать? Однажды это все равно придется сделать, пусть и покумекав хорошенько, чтобы не досталась дураку или насильнику. Ни таскать девчонку с собой, ни заботиться о ее освобождении, Босой не намеревался. У него были совсем другие цели и планы, и в них малолетняя рабыня не вписывалась никак.

Однако, чем ближе подходил «первый встречный», тем меньше он ловчему нравился. Нечёсаный, в потасканной длиннополой куртке и порванных штанах — он был похож скорее на опустившегося бродягу, чем на достойного поселкового жителя. Единственное, чем вызывал он доверие, так это седыми волосами, да неглупыми глубокими глазами.

До седин бездумные люди в эти времена доживали очень редко. Да и относиться к возрасту ловчий привык с уважением.

— Здравствуй, добрый человек, — издалека поздоровался прохожий, подняв вверх обе руки.

В одной из них он держал короткий посох. Босой наметанным взглядом враз приметил особый паз и два отверстия под клинья. Для этого и нужна была длиннополая куртка, чтобы прятать клинок, который вставляется в паз, превращая посох в страшное оружие.

— Здравствуй, добрый человек, — повторил за ним Босой, когда они сблизились.

— Скажи, добрый человек, я ошибусь, если назову тебя Ловчим?

— Не ошибешься, — Босому скрывать было нечего и все же он переспросил, — откуда знаешь?

— Рябой, лавочник наш, рассказывал. Приходил, говорит, странный одиночка, обязавшийся добыть крысиных ушей больше, чем у в свое время принес отряд из пяти человек. Взял заказ и отправился в сторону свалки. По описанию — вылитый ты. Вот только он был один…

— Я это. Я. — Босому не нравилось, как незнакомец косится на Зою. Разговор почему-то сразу захотелось прекратить, но и для этого нужен был хоть какой-то повод. — А тебя-то как зовут?

— Прошу прощенья, уважаемый ловчий, я не сказал свое имя. Здесь меня кличут Винником. А ты, я вижу, по пути столкнулся с Зайцем?

— С каким Зайцем? — ловчий снова напряг память, не знал ли он человека с таким именем.

А вот Зою вопрос не смутил. Она тронула хозяина за плечо и кивнула в сторону много часов как скрывшейся за горизонтом свалки.