Жена Нави, или Прижмемся, перезимуем! (СИ) - Юраш Кристина - Страница 15

— Тогда какого ты такая отмороженная? Я спрашиваю, что в лесу забыла! — возмутилась я, обводя руками заснеженные ели.

— Я никогда не забуду его… — всхлипнула девица, пока я пыталась утрамбовать ее в кожух и тащила к медведю. — Жениха своего, Ванечку! Он у меня заблудил!

— Ну заблудил мужик! А в лес-то чего поперлась? — осмотрелась я. — С кем тут в лесу блудить можно? Тоже мне, гнездо разврата! Милая, если твой блудит со зверьми, то сделай вид, что ты с ним не знакома!

— Заблудил он в лесу, сердцем чую! — выдохнула девица, роняя слезы. — Прямо тяжесть на сердце лежит… Беда с ним приключится! Ушел, ничего не сказал!

— Я не знаю Ванечку лично, — заметила я. — Но если он зимой в лес поперся, то там уже беда приключилась! С головой!

— Никуда не пойду! — рванула отчаянная красавица, съездив мне косой по лицу. — Пока Ванюшечку моего не разыщу, голубчика! Ваня!!!

Ее голос спугнул стайку снегирей, которые новогодними красными шарами сидели на елке. Я достала из мешка бумагу снежную и взяла палочку.

— Так, спокойствие! — тряхнула ее я. — Давай по порядку. Где в последний раз ты видела Ваню? Вспоминай!

— В последний раз, — зарыдала девица. — Я видала его на печи!

— Отлично! Ушел из дома и не вернулся, — согласилась я, терпеливо ожидая, когда красавица проревется. — Когда ушел, утром, днем, вечером? Сколько дней прошло?

— Ой, как целая вечность! — всхлипнула девица, когда я на нее шубу свою накинула.

— Значит, давно. Плохо, — напряглась я, осматриваясь по сторонам. — Поконкретней можно? Эм… Сколько ноченек не спала?

— Одну, — вздохнула девица, отогревая руки в трофейной шубейке.

— Одну — это хорошо, — обнадежила я. — Лучше, чем несколько!

— Одну ночь не спала, а потом сон сморил… Все Ванечка мой снился! — всхлипнула девица.

— Беда, — выдохнула я, сама чуть не плача. — Так он сутки пропал?

— Нет, утки у нас в хлеву! — заметила девица. И тут же с надеждой спросила. — А что это все поможет его найти?

— День его нет! Да? — тормошила я красавицу. Она кивнула. Ура! — Итак, день назад ушел и не вернулся Иван! Что у него при себе было, не помнишь? Что с собой из дома забрал?

— Сердце мое и покой… — прошептала девица, сидя нахохлившимся воробьем. — Солнышко ясное забрал… Как ушел, так мне словно темень все застилает… От слез света белого не вижу!

— Ничего с собой не взял, — вздохнула я, делая пометки на снежном листе бумаги. Иначе не запомню!

— Так, переходим к внешности! Опишите его, — попросила я, задумчиво глядя на снегирей.

— Глаза у него, как два омута. Как глянешь, так пропасть в них хочется… Посмотрит, как рублем одарит! Руки у него крепкие! А в плечах — косая сажень! Кудри буйные, зубы, как жемчуга, — начала девица, мечтательно глядя куда-то на снежные елочки. — Уста его сахарные, так бы лобзала и лобзала! Только разыщите его, умоляю!

— Ладно, найдем твоего Лобзика. Если ты нормально вспомнишь! Цвет глаз? Волос? Во что одет был? — не выдержала я.

— Уста медовые, как говорит, так словно мед растекается… — вздыхала девица, закрывая глаза. — А как обнимет, так сердце вон просится! Улететь хочет, ретивое!

Ладно, успокойся! Мы не летом на пляже ищем! Скорее всего, он одет, так что плевать, какие у него там глаза!

— Во что одет был твой Лобзик? — спросила я, слушая, про то, как медом речи его льются. — Милая, ты никакой конкретики не дала! Под твое описание даже…

Я посмотрела на ледовый дворец.

— …Карачун подходит! — продолжила я, немного поежившись. — Мы не будем обнимать каждого мужика и проверять, сахарные у него уста или нет! Не будем размешивать его губы в чае! Ты меня понимаешь?

— А персты у него нежные-нежные… — ворковала голубушка. — А ланиты зарею рдеют…

— Сейчас я прордеюсь! Послушай меня! Мы так никого не найдем! Понимаешь? По лесу куча людей ходит! Мы не будем отлавливать каждого мужика и тонуть в его глазах по очереди! Послушай, я все понимаю! Любовь-морковь! Но не станем же мы топиться в его глазах, а потом проверять, кто всплывет и на какой день! Ау!

— А как идет, так вся деревня на него смотрит, — вздохнула девица о своем. — Все девки на него заглядываются.

— Ну вот что с ней делать? Во что одето было счастье твое прыткое? — сдавалась я. — Что на нем было!

— Кожух! — заметила девица. — Шапка! Валенки! А еще лук и стрелы взял! Говорит, что засиделся он дома, пойдет в лес постреляет!

— Ура! — чуть не заплакала я. — Вот нельзя сразу взять было и это сказать? Итак, ушел из дома и не вернулся Иван. При себе имел лук и стрелы! Одет тепло! Видимо, охотиться пошел! Мы тебя сейчас в деревню отвезем. И будем твоего Ванечку искать!

— Ой, а я думала, что ты ножкой топнешь, ручкой взмахнешь, и Ванечку моего из-под земли достанешь! — вздохнула девица. — Я глазки закрою, а он вот он, родненький!

— Я что? Некромант, по-твоему? — выдохнула я. — Так, все! В деревню ее!

— Не пойду без Ванечки моего! — вцепилась в меня девица.

Ванечка ушел искать неприятности. Мы пойдем искать Ванечку. И желательно найти Ванечку раньше, чем он найдет неприятности.

— Эй, птицы, ку-ку! Итак, рассаживайтесь по ветвям! Пропал мужик. Зовут Иван, — выдала я. — Одет как обычный мужик. Тепло! На голове — дурдом! При себе имел предположительно лук!

— Он хорошо стреляет? — поинтересовалась я у девицы.

— Белке в глаз попадает! Как просвистит стрела, аж сердце замрет! — вздохнула девица, косу теребя.

— Раненые в глаз белки в лесу есть? — спросила я у птиц. Они что-то прочирикали. Я терпеливо подождала.

— Нет, понятно! — услышала я ответ. — Вооружен, возможно, опасен! Задание понятно? Жду отчета.

Птицы вспорхнули, стряхивая снег.

— С тебя хлебные крошки, — выставила я счет. А девица обреченно покивала.

— И как же мы его искать-то будем? — запричитала девица, спрятав лицо в руках.

— По раненым белкам в глаз! Вот как, — выдохнула я, понимая, что зря пошутила. Ей-то, небось, не до шуток. Просто характер у меня такой. Ничего не могу с ним поделать!

Внезапно на меня налетела целая стая воробьев. Она облепила меня со всех сторон, пока я вертела головой, слушая их «Чивовеков — чив-чив-чив!».

— Леший! — басом выдал таинственный воробей, который ничем не отличался от собратьев.

— Погодите, — дернулась я, пытаясь удовлетворить свое любопытство. — Вот последний, который говорит, как его зовут?

— Чив-чив! — снова напала на меня стая чирикая в уши и лицо.

— Марфуша! — произнес леденящий душу бас.

— Спасибо, Марфушенька, — заметила я, выискивая ее глазами в улетающей стае.

— Так, где у нас Леший? — спросила я, глядя на алеющий закат. Снег был розовым-розовым. И деревья казались розовыми. Словно мы не в зимнем лесу, а в вишневом саду. Эх, жаль, что я уже никогда не побываю в вишневом саду…

— Ну, пошли! — проворчал Буранушка. — Уста медовые… Мммм… Мед…

Девицу я на медведя посадила. А сама рядом шла по сугробам. «Поласкай его!» —   вспомнилось мне, а я видела перед глазами огромную руку, которую осторожно глажу. Что это меня так зацепило? Я что? Мужиков за руку не держала что ли? Или это у нас заразно?

— Эх, да за что ж мне все это? — усмехнулась я, вдыхая морозный воздух, поглядывая на девицу.

— Тебя саму как зовут? — спросила я, прикидывая, пора ли снимать с нее шубу. Пока душегрейка не превратилась в душегубку!

— Настенька, — прошептала девица, глядя по сторонам.

Еще одна «ненастенька» на мою голову. У них что? Имена закончились? А где остальные? Или в лес забредают только Настеньки?

— Скоро к Лешему проберемся! — послышался голос Буранушки. — Ох, и замело же здесь! Видать, осерчал на него Елиазарушка за тебя! Давненько такого не было, чтобы он Лешему таких сугробов навалил!

И правда, если везде сугробы были по пояс, то здесь по самую шею. Мне еще повезло. Я не провалилась. А вот Буранушке совсем тяжко было. Я приготовилась избушку увидеть, как вдруг увидала… ничего.