Истинная для чудовища (СИ) - Александрия Роза - Страница 16

Я подошла и обняла его.

— Если бы не что?

Важность этого вопроса горела в душе красным пламенем. Мне было жизненно необходимо знать, приложил ли фавн к моему спасению руку и как у него это вышло.

— Ох, Амедеа, засиделись мы что-то. Пойдем прогуляемся. Тебе это нужно сейчас как никогда.

Я вздохнула, понимая, что ничего от него не добьюсь и, умывшись, надела шляпку.

Мы вышли на улицу и направились в сторону леса. Но вдруг позади я услышала крики.

— Позор! Прочь из деревни!

Я оглянулась, но дед упрямо тянул меня подальше от процессии, что шла выше по улице.

— Вот незадача, вышли как-то не вовремя, — бубнил себе под нос дед, крепко вцепившись мне в локоть.

— Дедушка, остановись! Я уже поняла, что это. Значит, выгоняют семью Калвины? Мне необходимо посмотреть ей в глаза, пожалуйста! — Я упрямо взглянула на деда, и тот в сомнении уставился на меня в ответ. Но потом увидел что-то в моих глазах, из-за чего разрешил мне посмотреть на это нелицеприятное действо.

Мы отошли на обочину. Прислонившись к старой яблоне, я видела, как впереди поднимается пыль дороги под ногами односельчан. Как они могуществом толпы гонят прочь провинившихся. И тут я могу сказать, что жалости у меня к Калвине не было. Это очень мягкое наказание; обычно бывает хуже. Видно, потому, что семья была на хорошем счету. Сейчас же они смогут спокойно обжиться в другом месте, останутся живы и здоровы. Чего не скажешь обо мне: еще немного — и я бы не стояла здесь. И никто не узнал бы, куда я пропала и кто в этом виноват. Мысли опять вернули меня к Киро. Он помог, как и обещал. Но почему же он не появляется в снах?

Пока я размышляла, гудящая толпа дошла до нас. Я видела, как в спину Калвине летят помидоры и грязные слова. Но в моей душе это не находило отклика ликования или злорадства. Я чувствовала лишь пустоту и спокойствие. Калвина поравнялась с нами и бросила на меня полный ненависти взгляд. Мне показалось, что она готова была проклясть меня. Она уже открыла рот и начала что-то шептать, но тут девушку толкнули в спину. Ей пришлось оторвать от меня прожигающий взгляд и пойти дальше.

Возле нее шли мужчина и женщина. Распрямив спины, они молча следовали за дочерью и не подавали вида, что чем-то опечалены. Судя по всему, им ни капли не стыдно за дочь; они больше опечалены не ее действиями, а тем, что она попалась. Стало противно. Я сказала деду, что хочу пройтись, и быстрым шагом пошла обратно в деревню, погружаясь в размышления.

Внезапно позади я услышала ржание лошади и цокот копыт. Ко мне приближался Джордж на красивом черном коне. Я восхищенно осмотрела лошадь, которая остановилась в паре метров от меня, и вопросительно подняла глаза на наездника.

— Амедеа, — начал он, — мне очень жаль, что с тобой такое произошло. Поверь, я не знал, иначе я б эту стерву собственноручно придушил! Я правда не знал, извини.

Его слова звучали искренне, и я устало ответила:

— Я верю тебе, Джордж! Серьезно! Но пойду, пожалуй. Я еще не совсем хорошо себя чувствую.

Тут я немного соврала. Физически я чувствовала себя прекрасно, но вот морально была раздавлена. Я собралась уходить, но парень соскочил с лошади и поймал мою руку:

— Завтра в полдень на площади. Приходи.

Он всматривался в мои глаза, а я удивленно посмотрела на его руку. Джордж быстро меня отпустил и отошел на два шага назад.

Я усмехнулась про себя: надо же, какие мы пугливые стали.

— Что завтра на площади? Не понимаю!

— Ты же не думаешь, что я остановлюсь на Калвине? Наказание понесут все. Иначе не будь я сыном управляющего. Я узнал, кто ей помогал, но ты должна подтвердить, что это именно те парни. — Он проворно взобрался на лошадь и, пришпорив ее, крикнул: — Я отомщу за тебя каждому!

Я осталась смотреть ему вслед, закашлявшись от пыли, что взлетела из-под копыт коня. Вот позер: отомстит, сын своего отца… Тьфу ты! Еще несколько месяцев назад он мне жизни не давал. Бывало, дрались с ним не на жизнь, а на смерть, а теперь что? Не верю, что человек может вот так измениться. Скорее всего, он что-то задумал.

Я так и стояла, обдумывая поведение парня, пока не вернулся дед. Он взял меня под руку, и мы пошли домой в тишине. Каждый думал о своем. Я не хотела завтра идти на площадь, но понимала, что могут наказать невиновных. И каково будет наказание? Страх сковал тело: я не могу переносить вида пыток. У нас в деревне такое еще не практиковалось, но в других деревнях или же городах могли прилюдно выпороть, отрубить руки или же вообще казнить. От страха мурашки побежали по коже, и я решила, что пойду. Вдруг смогу смягчить наказание.

Открыв глаза поутру, я первым делом вспомнила о Киро. Он и этой ночью не приходил. Я ему больше не нужна? Его огорчила моя просьба? Или же он понял, что от меня только одни проблемы? Каждый вопрос был хуже предыдущего. Не успев встать с кровати, я уже накрутила себя до невозможного.

Стало как-то совсем обидно. Только сейчас я поняла, насколько сильно привязалась к фавну и как мне ужасно его не хватает. К тому же я безумно по нему соскучилась. Непрошеные слезы скатились на подушку, оставив два мокрых пятнышка.

Сегодня нужна свежая голова, а я тут сопли развела. Вытерев слезы рукавом ночной рубашки, я встала и привела себя в порядок. Сначала разберусь с наказанием парней, а потом выясню, куда делся фавн. Если понадобится — схожу в лес. От одной этой мысли руки предательски задрожали: сунуться в лес после того, что произошло, было верхом глупости. Но я и с этим справлюсь. Мне не привыкать делать ошибки. После того как я наметила хоть какой-то план, на душе стало легче, и я выдохнула. Нужно решать проблемы по мере их поступления. Значит, так и сделаю.

Я посмотрела на себя в зеркало и ободряюще улыбнулась. Правда, улыбка эта не коснулась души. Но пусть хоть так я добавлю себе уверенности. Или сделаю вид для окружающих.

Прошла на кухню и, отогнав все плохие мысли, начала готовить завтрак. Скоро ко мне присоединился дед. Он был одет в рабочую одежду, и у меня отлегло от сердца. Значит, он не пойдет смотреть на то, как будут наказывать парней. Не успела я обрадоваться, как он разбил мои надежды в пух и прах.

— Я приду в обед домой, пойдем вместе на площадь, — утвердительно произнес он.

Я застыла со сковородой в руках.

— Дедушка, тебе необязательно быть там. Я сама не пошла бы, но мне необходимо кое-что решить. А у тебя сердце слабое.

Дед еще минуту внимательно изучал меня, но потом сдался и выдохнул:

— Может, ты и права. Но не хочется оставлять тебя в такой момент. Все равно с тобой пойдет Паолина. От нее ты не отвертишься. Но если все же передумаешь, скажи.

Я благодарно кивнула и выложила завтрак на тарелки. Ели мы в тишине, каждый думал о своем, и мысли эти были отнюдь не радужные.

До обеда я не могла ничего сделать. Все валилось из рук. Поэтому я просто села на порог и стала наблюдать за цветами, над которыми трудились пчелы. Это нехитрое зрелище отвлекало от зудящих мыслей. Я проленилась до обеда, даже не ощутив укора совести. Ну и пусть, все равно от меня сегодня мало толку. Когда солнце поднялось высоко и начало нещадно обжигать плечи, я опомнилась — нужно ж идти. Расселась, как корова на пастбище, поди, уже все началось. Подхватив шляпку, я выбежала на улицу и чуть не столкнулась с Паолиной.

— Ой, детка, поосторожнее, я уже не молодая, снесешь — не встану! — весело проговорила она, ни капли не веря своим же словам.

Я закатила глаза и усмехнулась.

— Паолина, если ты таким образом напрашиваешься на комплимент, то так и скажи.

Женщина звонко рассмеялась и спросила:

— А хоть бы и напрашиваюсь, кто мне запретит? — Она взяла меня под руку и резко посерьезнела: — Ты готова?

Я замешкалась, но все же кивнула. Мы пошли вверх к каменному мосту, разговаривая о чем-то постороннем. Чем ближе я подходила к площади, тем сильнее отдавались гулкие удары сердца в груди, а спина покрывалась испариной. Наконец мы оказались на месте. Площадь была переполнена людьми. Вокруг постамента собралась целая толпа. Стоял гам и кое-где звучали перебранки. Все ждали прилюдного наказания. И мне стало противно: те люди, которые еще вчера и видеть не хотели, как со мной обходятся, сегодня стоят и ждут расправы. В душе поселилось мерзкое осознание, что они пришли сюда просто из любопытства. Посмотреть на мучения других людей и порадоваться, что это происходит не с ними. До меня же им решительно нет никакого дела. Умерла бы я или осталась жива — никого это не коснулось бы.