Иммунный (СИ) - Тимофеев Владимир - Страница 16

Нет, я никогда не считал себя не нюхавшей порох «снежинкой» и в той же Сирии, да и в других местах видел смерть так же близко, как кто-то иной видит в зеркале по утрам свою небритую рожу. Мало того, с некоторыми из погибших я был знаком, а кое-кого даже числил в друзьях и товарищах по оружию. Однако ни разу в жизни мне не приходилось пропускать эти смерти через свои душу и сердце. И я никогда раньше не терял женщину, которую мог полюбить и обязательно полюбил бы, если бы наше недолгое счастье продлилось хотя бы ещё на пару недель...

Теперь она приходила ко мне каждую ночь. Приходила и просто смотрела в глаза. Ничего не прося, не обвиняя, не требуя. Просто стояла. Просто смотрела. А я даже отвернуться не мог. Не мог закрыть веки, потому что они и так были закрыты. Не мог погрузиться в сон, потому что и так спал.

Не спать, кстати, я тоже не мог. Выматывался за день так, что, едва забирался в спальник, так сразу же отключался. Спальник мне, к слову, скроила и сшила Алма после того, как я рассказал ей, какие они бывают и для чего требуются.

С добычей провизии дела обстояли хуже. Стрелять из лука я так и не научился. Видимо, потому что некому было учить. То есть, натянуть тетиву на древко (или как оно там правильно называется?) ещё получалось. Наложить на неё стрелу и прицелиться — тоже. А дальше — увы. Выпущенные из дарёного лука стрелы летели куда угодно, но только не в цель. Поэтому все местные зайцы, суслики, птички просто смеялись над моими охотничьими потугами.

Хочешь не хочешь, приходилось искать иные пути: заниматься банальным собирательством грибов-корешков-фруктов-ягод, активно поглощать имеющиеся в рюкзаке сухари и изобретать конструкции для силков. Последнее стало более-менее получаться лишь на четвёртый день, когда в клетку из прутиков угодила, наконец, первая мышка...

Но всё это, по существу, проходило лишь фоном к непрерывным душевным терзаниям.

Зря я, как выяснилось, надеялся, что, отомстив, успокоюсь. Чёрта с два! Успокоение не приходило, а желание мстить лишь усиливалось. Убившие Алму были обычными исполнителями, и, уничтожив их, я утолил только малую толику рождённой и крепнущей с каждым днём ненависти ко всем здешним магам, властям, традициям, ценностям, отношениям...

Не думал и даже предположить не мог, что всё будет именно так.

Ведь поначалу, призна́юсь, я воспринимал своё попадание в этот мир как игру. А если точнее, как очередное задание родимой «конторы». Кого мне только ни приходилось изображать по её поручениям! И переводчика, и простого охранника, и инженера, и помощника дипломата, и даже бродягу-бомжа. Фирма платила, исполнитель работал. И все оставались довольны. Я получал хорошую дозу адреналина, Родина — защиту своих интересов. Нормальная честная сделка.

А сейчас этот механизм дал сбой.

За мной больше никто не стоял, никто не платил, и никому я теперь не был должен. А если и был, то только себе и тем принципам, за которые и умереть не зазорно. И хотя моя главная цель — отыскать дорогу домой и вернуться — не изменилась, сегодня она дополнилась новой. Той, без которой моё возвращение теперь уже точно не состоится: снести к бебеням весь здешний «бомонд» вместе с его подонками-магами, стражниками, конклавами и всякими прочими государями-анператорами.

Потому что никакая даже самая величайшая и навороченная империя не имеет права на жизнь, если весь смысл её существования сводится к абсолютной и вечной власти немногих над остальным «типа быдлом».

Любой мировой гегемон должен сдохнуть! И чем мучительнее, тем лучше для мира...

А уж мучения я ему постараюсь устроить адовые. Он сам напросился...

Как только я окончательно всё для себя решил, так сразу почувствовал облегчение. В мозгах появилась ясность, душа пришла в некое подобие равновесия. И следующую ночь провёл гораздо спокойнее, чем предыдущие. Сон снова не обошёлся без Алмы, но в этот раз она задерживаться не стала. Пришла, улыбнулась, кивнула и тихо исчезла. Растаяла, словно туман поутру. Нет, она ещё не прощалась со мной. Она лишь одобрила мои планы.

Хотя, если честно, конкретного плана у меня пока не было. Только намерения.

О планах я начал думать, когда проснулся. И, поразмыслив, понял, что всё-таки правильно говорили древние: «Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным».

Чтобы нормально мстить, мне в первую очередь требовалась информация. Максимум сведений о том мире, где очутился. Но собирать их в условиях, когда тебя наверняка ищут и ищут активно — занятие не самое благодарное. Поэтому что? Поэтому для начала мне надо просто исчезнуть. На время, конечно. Месяца, эдак, на три. Выждать, пока всё вокруг более-менее успокоится, и лишь после этого начать себя потихоньку легализовывать. А потом уже можно и планы придумывать. Но тоже по медленному, не торопясь. Чтобы когда пришла пора нанести удар, он оказался бы неотразимым.

Схема вчерне неплохая, рабочая. Надо лишь с реализацией не промахнуться. И тогда всё будет у меня чики-пуки...

Из леса я выбрался на седьмой день пути, ближе к вечеру. По ощущениям, за неделю отмахал километров двести, не меньше. Именно столько, как говорила Алма, мне следовало пройти, чтобы добраться до хожего тракта, тянущегося через лес от западного побережья к центру Империи.

Вообще говоря, ни метрами, ни километрами здесь расстояния не измерялись, но я по привычке переводил всё в знакомые единицы.

Местная «лига», к примеру, составляла около четырёх с половиной кэмэ. Она делилась ровно на пять «версов», каждый примерно метров по девятьсот. Более мелкие меры, почти так же как на Земле в стародавние времена, соответствовали «особенностям человеческого организма». Один «арш» равнялся дистанции от носа взрослого мужика до кончиков пальцев вытянутой вбок руки. То есть, сантиметров девяносто, навроде английского ярда. В каждом арше имелось три «пя́та». Тоже, как в Англии (только там они именовались футами), вычисляемые по длине усреднённой мужской ступни с надетой на неё обувью. Самая маленькая единица называлась «пал», отличающаяся от старых английских и русских тем, что мерялась по толщине мизинца, а не по фаланге большого пальца или ладони. В каждом пяте их насчитывалось двадцать штук, каждый около полутора сантиметров.

В принципе, меры понятные, но чтобы привыкнуть к ним, требовалось время. Месяца три, как минимум. Именно их я как раз собирался потратить на то, чтобы более-менее освоиться в этом мире прежде чем приступать к настоящей мести, спланированной и подготовленной.

Дорога сквозь лес оказалась действительно торной. Каждые десять-пятнадцать минут по ней проезжали повозки, иногда по несколько штук зараз. Выскакивать прямо перед ними я не рискнул. Дождался, когда и с той, и с другой стороны стало пусто, и только тогда выбрался на обочину. Отряхнулся, поправил рюкзак за спиной и не спеша двинулся вправо, «от побережья».

Особой опаски, что меня опознают и схватят, не чувствовал.

Во-первых, все те, кому было известно, что теперь я одет, как местные, умерли (выживший сторож из Шептунов навряд ли сумел рассмотреть меня в темноте), и значит примерное описание «святотатца» будет не совсем точным.

Во-вторых, за неделю у меня отросла борода (опять же по местной моде), и, соответственно, рожа стала совсем другой.

А в-третьих, и это, наверное, самое главное, та местность, где я сейчас оказался, находилась под плотной «опекой» магистра Луха, члена Конклава и, как объяснила перед нашим расставанием Алма, прямого соперника Астии, негласной владетельницы священного Шаонара. А поскольку своё «преступление» я совершил именно в Шаонаре, то, скорее всего, в чужой вотчине искать меня будут менее активно, чем во владениях обиженной мной грудастой магички... Может быть, даже вообще не будут искать, а лишь обозначат поиски. Соперничество между власть предержащими — дело обычное. Не думаю, что здешние политические традиции хоть чем-нибудь в этом смысле отличаются от земных. Подтолкнуть пошатнувшегося соперника — устоять от подобного искушения мало кто сможет...