Волчий корень - Андреева Юлия Игоревна - Страница 25

— Вот так прямо, ждала-ждала, а потом как в омут? — удивился Волков.

— Угу. Там она заболела и меньше чем через год померла, а женщины, что в Покровском за ней умирающей ухаживали, сказывали, мол, не вышла она замуж за любимого, потому как невинность утратила. И идти под венец нецелой не посмела. А вот кто погубителем был, как теперь узнаешь? — Федор взлохматил свои темные кудри и посмотрел на Волкова глазами побитой собаки. — Мы думали, может, тогда еще, когда на смотрины возили, может, — он перешел на шепот, — царь али там кто… отказать не посмела, а может, силой принудили. Она же ничего не сказала, не открыла… так и унесла в могилу свою тайну.

Вот только в прошлом году был я в Суздале по службе, зашел в кабак, поел, попил, а рядом со мной чернец один старенький, глаза залил, пьяней не бывает. Увидел меня — признал: оказалось, сам он из Свято-Никольского монастыря. Я думал, он пьяный побоится один домой ехать, предложил проводить, как раз нужно было в Санино по делам заехать. Я, конечно, понимаю, что священник, который тайну исповеди нарушит, навек проклят, но по пьяному делу чего не бывает. Так вот, как он узнал, что я Федор Черный, Ивана Черного сын, так и рассказал, что сестра-то моя исповедовалась и что, по его такому разумению, невинна она яко голубица, потому как родителей своих завсегда почитала и все, что сотворила, было не от блуда, а по слову их. Сказал, что была Руслана добродетельна и послушна и через это муки приняла и жизнь свою загубила и во гроб сошла. А потом поднял так перст к потолку и как воскликнет: «Агнец божий! Младенец невинный у Отца своего!» И хлоп бородой в тарелку. Это он про Господа нашего говорил.

Погрузил я его тогда в сани, укутал, как младенца, а когда он проснулся, никакой Русланы Черной не помнил, только лупил на меня свои голубые глазенки и бороденкой жиденькой тряс. Чего, мол, спьяну не сбрехнешь.

Вот и думай, что все это значит: пьяный бред или действительно правда о моей Руслане? — Федор вздохнул и, плеснув себе в кружку, выпил, утерев губы рукавом.

— Что все это значит? — Волков тоже отхлебнул из своей чашки. — А ты точно хочешь это знать?

— Хочу. — Федор уставился на дознавателя сверкающими глазами. — Ведь я что думаю: если погубитель не в Москве, если он здесь ходит, сучий потрох, на меня зырит, посмеивается. А я с ним здоровкаюсь, может, пью с ним, с поганью, вместо того чтобы кишки выпустить.

Как подумаю, такая злость берет! Поубивал бы всех, а потом и сам в петлю.

— Получается, что ты боишься встречаться с царем, потому как считаешь, что Иван может знать о проказах своего отца?

— Ну вроде того. — Федор развел руками. — Но ты сам подумай, когда смотрины проводили, повитухи приглашались, и Руслана была целая.

— Но ведь по возвращении никто не проверял? С чего же ты решил, что это там произошло?

— Так ведь сестра моя свое место знала: кроме тех смотрин, со двора ни шагу. — Федор пригладил волосы и зажег новую свечу от уже догоравшей. — Кто с ней где сойтись мог? Так, чтобы без родителей, без подруг, чтобы одна была, беззащитная?

— А кузнец?

— Что кузнец? Кузнеца батюшка сам в дом привел, чтобы жених и невеста познакомились, поговорили. Им ведь вместе жить, отец хотел, чтобы они понравились друг другу. Но во время этих встреч рядом с ними завсегда мать или еще кто-то из своих находился. Нет… невозможно…

— Получается, великий князь Василий Иванович развелся с Соломонией Сабуровой в 1525 году от Рождества Христова. И на следующий год женился на Елене Глинской. Стало быть, в 1525 году произошли смотрины.

— Вроде так.

— Сестре твоей в ту пору было тринадцать годков. Так-так. — Волков почесал бороду. — Ты родился?

— Как раз в 1526-м, когда сестра со смотрин воз-вернулась. Я этого помнить, понятное дело, не могу, но дома рассказывали.

— Стало быть, когда тебе было 10 лет и ты учудил пожар на складе, ей уже 23 исполнилось.

— Получается, что так. А почему ты спрашиваешь?

— Погоди, Федор. — Волков размышлял. — А когда Емельян Кондратьевич сватался к Руслане?

— Сразу же, как она вернулась, тогда же отец его выгнал из дома.

— А почему он не одобрил этого брака? Лыжин, по твоим словам, человек богатый и уважаемый, вот и в сватах царских был, кого попало не пошлют невинных дев для государя выбирать.

— Вот чего не знаю, того не знаю. — Федор сокрушенно вздохнул. — Полагаю, тогда у него жена только-только померла, вот он и хотел с отцом договориться, чтобы, как пройдет срок траура, сразу же и жениться на Руслане. Может, такая поспешность отцу не понравилась, у супруги еще ноги не остыли, а он уже сватается к другой. К тому же Руслана и его дочка София были подругами. Наверное, подумал, как теперь София будет Руслану, которая на два года ее младше, матушкой называть. Стыд и срам. Да и Степка маленький. Зачем выдавать девицу за вдовца с двумя детьми, хомут на шею вешать.

— А когда кузнец из Владимира явился за Русланой?

Федор задумался.

— После пожара или перед? — помог ему Волков.

— Вестимо, после. Нешто он бы не помог, узнай, какая беда приключилась? — Данила-кузнец ведь тоже не бедный, полагаю, казна у него дома припрятана в надежном схороне. Он ведь надеялся с Русланой своим домом жить, детишками обзаводиться. Но, когда такое дело, когда семью невесты могут за долги из родного дома погнать, тут уж он бы не поскупился. Он явился уже после того, как Емельян Кондратьевич согласился долг простить и меня из подпола выпустили.

— Если ты родился в 1526-м, то 10 лет тебе было в 1536, тогда же ты совершил неумышленный поджог, мама и сестра отправились на поклон к Емельяну Кондратьевичу. Он простил тебя и отпустил с миром, и вскоре после этого явился кузнец, но Руслана отказалась выходить за него замуж и ушла в монастырь, где и померла. Я правильно все понял?

— Правильно. Только не разберу, к чему клонишь?

— Последний вопрос: а кузнец на ком в конце концов женился?

— Так на Софии Лыжиной, дочери Емельяна Кондратьевича.

— Понятно. — Теперь замолчал Волков. И молчал он так долго, что Федор не выдержал и заговорил первым:

— Вот ты, царев ближник, главный дознаватель, о тебе легенды ходят. Нешто сможешь и эту загадку разгадать? Нешто тебе по силам разобраться с тем, что было тридцать лет назад и следов не осталось?

— Я-то могу, да, боюсь, разгадка тебе не понравится. — Волков придвинулся ближе к Федору.

— Уважь, сколько лет уже мучаюсь, — взмолился Федор.

— Что же, сразу тебе скажу, что никто ни в царских палатах, ни по дороге в Москву, ни на обратном пути сестрицу твою не бесчестил. Пока ехали на смотрины, не могли, потому как брали девицу целую, и если бы посмели доставить к царю… — Он кашлянул. — Ты законы знаешь, такое преступление было бы расценено как измена государю и влекло за собой лишение живота для насильника и в самом лучшем случае монастырь для девицы. В общем, за насилие над девицей, предназначенной в жены великому князю, все, кто в этом повинен либо кто знал, но не донес, смерть приняли бы лютую. Царь ее тоже не принуждал, он Елену себе еще до развода выбрал, остальные девушки были нужны для отвода глаз, чтобы не говорили потом, де, он с женой развенчался, чтобы на Глинской жениться. Никого из девиц он не трогал, потому как был увлечен только своей избранницей, ради нее и на грех пошел. На обратном пути тоже никакого бесчестья приключиться не могло, как ты сам сказал, на девицу мог кто-нибудь из вельмож глаз положить, а такие люди не прощают обиды. Так что, можешь мне поверить, Руслана вернулась целая. Потому как, если бы что произошло, она бы сразу в монастырь ушла, а не ждала своего кузнеца.

Федор кивнул.

— Ушла же она в 1536 году, вскоре после того, как тебя из подпола выпустили и Емельян Кондратьевич долг простил. Говоришь, сестра твоя из дому никогда одна не отлучалась? В это я верю. Но в дом к Лыжину она отправилась вместе с родной матерью, твоя мать помнила, что Емельян Кондратьевич сватался к Руслане, так как влюбился в нее еще во время смотрин.