Список - Картер Крис (1) - Страница 14

— Согласно показаниям адвоката Нича, на днях Пармелли выгнал его из дома миссис Мэнли, угрожая оружием, — уточнила Скалли.

— Что-о?!

— Именно так.

— Что это за адвокат Нича?

— Вы не помните? Дэнни Шорез.

Лицо Бакли дрогнуло, словно поверхность лужи, в которую кинули камень. Круги еще не пошли, но первое сотрясение всегда заметно, если присмотреться внимательно.

— Вы его знаете? — уточнила Скалли.

— Теперь его все знают, — после небольшой паузы ответил Бакли и тяжело вздохнул. — Интересно все скрутилось… Час назад Дэнни Шорез был найден мертвым в собственной квартире. Задушен.

— Господи, — сказала Скалли, — Мы же разговаривали с ним не более четырех часов назад…

— Он был дома один?

— Совершенно один. И довольно пьян.

— И сильно напуган чем-то, — добавил Молдер.

— Так, — сказал Сэм Бакли, — Когда, вы говорите, Винс Пармелли приехал к Даниэле?

— Минут через двадцать — двадцать пять после того, как подъехали к ее дому мы.

— Вы ехали туда прямо от Дэнни?

— Да?

— Если Винс тоже ехал туда прямо от Дэнни, как раз этих двадцати минут зазора ему вполне хватило бы, чтобы придушить Шореза. Дело-то, прости Господи, недолгое.

Несколько мгновений все трое молчали. Дикое, нелепое следствие, напоминавшее ледяную скользкую плоскость без единой зацепки, вдруг на глазах принялось пучиться, обретать определенные и отчетливые очертания, даже рычаги, за которые вполне можно было хвататься и рулить дальше… Так в перенасыщенном растворе, мгновение назад еще прозрачном, внезапно начинают расти кристаллы, наглядно и неопровержимо свидетельствуя о том, что это именно раствор, а не вода и не жижа, и даже не просто раствор — а вот такой-то и такой-то… Наконец-то. Даже Молдер ощутил облегчение. А уж Скалли…

А уж как это все было приятно Сэму Бакли — не мог знать никто, кроме самого Сэма Бакли.

— По-моему, — подал голос директор исправительного заведения Ист-Пойнт, — сейчас самое время арестовать Винсента Пармелли.

Даниэле Мэнли на спалось.

То ли было очень уж душно…

Но в это время года всегда душно.

То ли было очень уж страшно…

Но она уже забыла время, когда ей не было по тому ли, но другому ли поводу страшно, а частенько и очень страшно. Чего стоили одни дружки Нича, гуляющие как ни в чем не бывало на воле. От них так просто не отделаешься… А копы?

То ли потому, что она не пустила Винса к себе в постель, хотя ей самой очень этого хотелось…

Но она все равно не смогла бы ничего, потому что постоянно ощущала на себе взгляд мужа. Это бывало и прежде, когда он просто сидел в тюрьме; но со дня его казни — постоянно.

Она, в сотый раз рывком перевернувшись с одного бока на другой, открыла глаза, надеясь обмануть природу и бессонницу: полежать минуту с открытыми глазами, а потом закрыть их снова, и тогда получится, будто она только что легла, а не крутится среди пропотевших простыней без сна вот уже второй час. Когда только что лег — уснуть легче, чем когда крутишься второй час. Это знает всякий.

Нет, напрасно она открыла глаза.

В темном проеме двери, ведшей из спальни в коридор и дальше на кухню, стоял Нич.

Даниэла зажала себе рот обеими ладонями, чтобы не закричать.

Муж был такой же, как всегда — угрюмый, молчаливый и вечно недовольный. Вечно осуждающий. Он смотрел исподлобья, и все про нее знал. Его глаза не ведали ни ласки, ни пощады.

Даниэла села в постели, опустив ноги на пол, а руки — на колени. Ее снова заколотило.

— Нич… — тихонько, совершенно беспомощно произнесла она.

Муж презрительно глянул на нее напоследок, а потом молча повернулся и вышел. Растворился, утонул в темноте коридора.

В голове у Даниэлы мутилось. Из последних сил она попыталась собраться с мыслями.

И тогда все поняла.

Винс Пармелли тоже не спал. С тяжелым сердцем он стоял у кухонного окна, опираясь огромными руками о подоконник, сутуля необъятную, бугристую от мышц спину, и глядел в ночь. «Ничего не получится у нас с ней, — думал он, — Все бесполезно. Чудес не бывает. Два года она была замужем за этим скунсом, и потом еще одиннадцать лет он сидел в тюрьме, а она носилась то к нему, то от него — и даже теперь он не оставляет ее в покое. Наверное, она и впрямь чуть-чуть спятила. Мне ее не отогреть.»

— Это ты… — негромко сказала женщина, неслышно подойдя сзади.

Он обернулся. Хотел шагнуть к ней — но его взгляд напоролся на пистолет в ее руке, направленный ему прямо в грудь. Он рефлекторно замер.

— Даниэла, ты что? — он постарался говорить как можно спокойнее и не делать вообще никаких движений, только руки нарочито показывал так, чтобы сразу было видно — они пусты. Сработал опыт переговоров с подонками.

— Не подходи ко мне! — выкрикнула она, хотя он даже не пытался приблизиться к ней.

— Даниэла…

— Я его только что видела, — проговорила она.

— Кого? — похолодев, спросил он, хотя сразу понял, кого она имеет в виду. У нее был совершенно безумный взгляд. И совершенно замученный.

— Он постоял и ушел сюда. А тут — ты… Как я сразу не поняла. Ты — это и есть он.

— Даниэла, успокойся… ради Бога, успокойся. Не говори ерунды и не делай глупостей.

— Это ты, да?

Краем глаза Винсент Пармелли увидел приближающийся свет фар, потом — еще. Прямо напротив ворот в их сад остановились две полицейские машины.

— Даниэла, спрячь пистолет… Там полиция.

— Как же я сразу не поняла!

— Даниэла, там полиция! Убери пистолет! Тебя посадят, как его посадили!

Даже сейчас он думал не о себе, а о ней.

— Ведь можно было сразу догадаться… Как ты дотрагивался до меня, как ласкал… как звучал твой голос. Ты специально вернулся соблазнить меня, а потом казнить за то, что я тебе изменила! Тварь! Ублюдок проклятый! Я тоже в твоем списке, да? Говори! Да?!

— Миссис Мэнли! — донеслось снаружи. — Откройте! Это федеральная полиция, немедленно откройте!

Ей было не до того.

Только у Скалли хватило ума вместо того, чтобы молотить кулаками в дверь, сделать пять шагов до окна и заглянуть внутрь. Ни жалюзи не были опущены, ни занавеси не были задернуты — иди и смотри.

Обратные пять шагов Скалли преодолела в три прыжка.

— Она навела на Пармелли пистолет.

'rf Ломаем дверь!

— Миссис Мэнли, мы вынуждены выломать дверь!

— По счету «три»! Раз… Два…

— Я больше не могу! Слышишь, Нич? Я больше не могу! Убирайся обратно туда, откуда пришел!

Даниэла спустила курок. Потом еще раз. И еще дважды.

Агенты ФБР и полицейские ворвались в кухню как раз чтобы увидеть, как корчится, затихая, Пармелли, и чтобы, профессионально раскорячившись, со всех сторон взять на прицел неподвижно стоящую одинокую женщину с пистолетом в бессильно опущенной руке. И чтобы нестройным хором кричать:

— Бросай оружие!

— Кому сказано!

— Будем стрелять!

— Быстрее врача сюда!

Пистолет выпал из руки Даниэлы Мэнли и с оглушающим стуком ударился об пол.

— Это был Нич, — сказала женщина тихо. — Он вернулся. Я не хочу.

И она заплакала.

— Поднимайся, Джонни, — нехорошо улыбаясь, сказал охранник. — Поднимайся, лохматый, успеешь еще нахрапеться.

— Что такое? — ничего не понимая спросонок, пробормотал Джонни Сперанза. Спустил ноги с койки. — Что такое, а?

— Пошли, пошли. С тобой тут хотят потолковать.

— Ночью? Почему ночью?! Никуда не пойду! Я свои права знаю!

— А вот сейчас я тебе напомню и твои обязанности… — и охранник вполсилы, но с хорошим оттягом огрел Сперанзу резиновой дубинкой по почкам.

Сперанза охнул и понял, что спорить не время. Ну ладно. Когда директор Бакли сдержит свое слово, он, Сперанза, свое возьмет. Он безропотно подставил руки, чтобы на них застегнули браслеты, сам с наслаждением представляя, как, выйдя на волю, подстережет этого ублюдка где-нибудь и накуражится вдоволь. А лучше бы у того была дочка лет тринадцати. Надо будет первым делом узнать, нет ли у него дочки. Неважно, сколько лет пройдет— три, пять… Бакли — порядочный мужик, обычно раньше или позже он держит слово. А на память Сперанза никогда не жаловался.