Одиночка: Одиночка. Горные тропы. Школа пластунов - Трофимов Ерофей - Страница 4

– Сама говорила, что уж хоронить меня собралась. Вот, видать, от болезни в голове все и стерлось, – нашелся Матвей, про себя лихорадочно ища хоть какой-то способ успокоить ее.

– Тоже верно. Ить и вправду думала, сама весь род схороню, – кивнула старушка, разом прекратив причитать. – Вон оно как вышло-то. Одни мы с тобой остались, Елисей. Одни. Ну да ничего. Даст бог, выживем. И похуже бывало. А ты отдыхай, внучок. Отдыхай. Поправляйся, – добавила она, погладив его мозолистой ладонью по плечу. – Пойду я. Нужно курей покормить да во дворе прибрать.

– Бабушка. А какой теперь год на дворе? – решившись, уточнил Матвей.

– Так тыща восемьсот семьдесят шестой от Рождества Христова. А шо?

– Да так. Все вспомнить пытаюсь, как долго болею, – выкрутился Матвей.

– Так пятый месяц пошел, как мор начался. Станицу разом всю почитай скосило. Хорошо казаки успели скотину всю за околицу выгнать. А не то так просто бы не обошлось.

– А зачем выгнали? – не понял Матвей.

– Да как же, внучок. Как иначе-то? Скотинка, она за собой ухода требует. И корму ей задай, и обиходь, а когда мор в станице, какой уж тогда уход. Самим бы выжить. Вот и выгоняют скотину всю за околицу, чтоб, значит, животина не мучилась. Там и травку пощиплет, и водички из ручья попьет, глядишь, и переживет годину лихую. А уж коль хозяева выживут, так сами ее найдут. А иначе погибнет скотина без пригляду, а потом с нее еще мор начнется. Кто ж туши из станицы прибирать станет. Ох, болезный ты мой, – всхлипнула бабка. – Совсем от болезни обеспамятовал. Простых вещей не помнишь.

Удрученно махнув рукой, она вышла из дома, а Матвей, закрыв лицо ладонями, глухо взвыл, краем сознания пытаясь удержать себя на краю истерики. Тысяча восемьсот семьдесят шестой год. Конец девятнадцатого века. Закусив край одеяла, он тихо выл, давая отчаянью и растерянности вылиться вместе с этим отчаянным воем. В такой растерянности он не был еще никогда. Даже став инвалидом, Матвей всегда твердо знал, что сумеет справиться с ситуацией. Но теперь впереди была одна сплошная безнадега.

Кое-как успокоившись, он глотнул воды из стоявшей у лежанки кружки и, немного придя в себя, принялся проигрывать варианты своего дальнейшего поведения.

«Итак. Конец девятнадцатого века. Чем может заниматься сирота из казачьей станицы, если вдруг решит уйти в город? – думал он. – Общество тут сословное, и за то, что не снял перед каким-нибудь павлином шапку, запросто можно в околоток угодить. Развитие оружия и техники на уровне каменного века. Оружие сплошь дульнозарядное. Возможно, уже капсюльное. Воюют в основном белым оружием. В смысле режут друг дружку почем зря. Что еще?

Автомобили еще толком не придумали, паровозы тоже в зачаточном состоянии. Тонкая механика в виде часов уже начала появляться. В общем, все весьма печально. Остается только землю пахать. Ну да. Пахарь из меня еще тот. Осталось узнать, с какой стороны к сохе подходить и в какую борону коня запрягают. Кстати о конях. Казаки – это, прежде всего, кавалеристы, а из меня наездник, как из свиньи балерина. Нет, в седле, конечно, удержусь. Спасибо деревенскому детству. Но не более того».

Сообразив, что впереди маячит куча всяческих проблем, Матвей схватился за голову.

«Господи! Ну за что мне все это? – мысленно взвыл он, затыкая себе рот кулаком. – Ну чем я тебя так прогневил? Ведь служил всегда честно, ни за чью спину не прятался. Так нет. Убили. А тут оказался, и снова все не слава богу. Ну что мне здесь делать? Как жить?»

Этот полустон-полумолитва немного успокоил его, и Матвей, немного успокоившись, снова вернулся к своим мыслям.

«Так. Повыл. Постонал. Теперь начинай думать продуктивно. Итак, первое. Привести себя в порядок. Тело мне досталось юное, похоже, крепкое. Сейчас, правда, отощал так, что ребра бренчат, но это дело поправимое. Постепенно бабка откормит. Уж для внука она ничего не пожалеет. Цинично, зато правда. Второе. Знаний у меня много, но все в этом времени бесполезные. Если только втихую для себя что-то делать. Хотя, что тут сделаешь, если еще даже станочный парк толком не придуман. Значит, придется кое-какой инструмент сделать самостоятельно. Пригодится. Стоп. Бабка сказала, что сейчас восемьсот семьдесят шестой год. Это выходит, через год война на Балканах с Турцией начнется.

Через год мне в этом теле будет пятнадцать. Можно в армию записаться. Или нет? Я ж из казаков, а у них свои подразделения. Выходит, тоже мимо. Впрочем, возможно, это и к лучшему. Не стоит забывать, что у меня отношение ко всяким сословиям примерно такое же, как в прошлом ко всяким мажорам и бандитам. А за такое тут можно и до каторги допрыгаться. Нет. В большие города мне лучше не лезть. Точно чего-нибудь такого отчебучу, что или в кандалах, или в местной дурке окажусь».

Тут Матвей вспомнил всяческие романы о попаданцах в прошлое и горько усмехнулся. Сюда бы всех этих фантазеров, у которых герои запросто вламываются ко всяким правителям и с ходу начинают им умные советы давать. Ну-ну. Посмотрел бы он сейчас на парочку таких умников. Матвей снова усмехнулся и вернулся к своим размышлениям. Что ни говори, а вариантов у него немного. И самый простой – оставаться в станице до того момента, пока бабка жива, а потом перебраться куда-то к людям, но держаться обособленно. В общем, стать одиночкой.

«Ни пахать, ни сеять я не умею. Любым ремеслом владею на уровне ученика. Остается только одно. Начать жить с того, что умею делать лучше всего. Воевать. Год у меня есть. Потом война на Балканах, и там можно будет попробовать себя проявить. А кстати, где эта самая станица находится территориально? Ухохочусь, если на Кавказе. Получится, с одной войны на другую. А может, это не так и плохо. Тут война никогда не заканчивалась. Турки с желтоухими в этих местах вечно воду мутили. Вот, кстати, и еще одна точка приложения моих умений».

Нащупав подходящую ниточку, Матвей принялся вспоминать все, что когда-либо читал или слышал о действиях Российской империи на Кавказе. Но как назло, ничего толкового в голову не приходило. Только виски разболелись. Удрученно вздохнув, он глотнул воды и, откинувшись на подушку, еле слышно проворчал:

– Говорила мама дураку, учи уроки. Так нет, филонил. Вот теперь мучайся, дубина. Ладно. Какая-то канва начала вырисовываться. Линия поведения – одиночка. Точка приложения сил – военные действия. Из умений… Стрельба, ножевой бой, рукопашный бой, маскировка, разведывательно-диверсионные действия. Место действия – или Кавказ, или Балканы. Там видно будет. Если я правильно помню, горцы людьми в это время торговали только так. Особенно с турками. Воровали людей и ради выкупа. Вот и сфера деятельности. Нужно только будет как следует подготовиться, а главное, привести себя в порядок. А то этот доходяга под весом местного карамультука пополам сложится.

Решение было принято, и на душе слегка посветлело. Чуть улыбнувшись, Матвей еще раз приложился к кружке и, услышав шаркающие шаги бабки, негромко окликнул:

– Бабушка!

– Ась! Шо, внучок? – суетливо спросила женщина, быстро подходя к лежанке.

– Мне б поесть, – смущенно попросил Матвей. Словно в поддержку его просьбы, живот парня издал длинную громкую руладу.

– Ох ты, господи! – засуетилась бабка. – Сей же час принесу, Елисеюшка. Сей же час все будет. Оголодал, болезный. Оголодал, кровиночка, – негромко причитала она, гремя чем-то в летней кухне во дворе.

Спустя минут десять Матвей наслаждался ароматным куриным супчиком с кусками куриного мяса и какой-то крупой. Какой именно, он даже рассматривать не стал. Не до того было. Умяв миску варева с толстым куском пахучего ржаного хлеба, он отдал посуду бабке и, сыто отдуваясь, улыбнулся:

– Благодарствую, бабушка.

– На здоровье, внучок, – радостно улыбнулась она в ответ. – Может, еще чего хочешь?

– Спросить хотел, – воспользовался Матвей моментом. – Батино оружие где теперь?

– Ох ты ж, господи! – охнула бабка. – Едва говорить начал, и туда же. Ну куда тебе сейчас оружие? На ноги встань сначала.