Великая распря (СИ) - "Amazerak" - Страница 34

И вот наступила ночь. Шмель велел выставить двух часовых, но я всё равно почти не спал. Меня беспокоили вовсе не автоматная перекличка и редкие взрывы мин, и вовсе не ожидание атаки тревожило меня. В мозгу крепко засела мысль, что где-то рядом находится руководство Священной фаланги. Казалось, до него рукой подать, и в то же время нет никакой возможности дотянуться. Я всё размышлял о том, как это осуществить, как добраться до своего врага, который даст ответы на все вопросы, но ничего в голову не приходило. И эти мысли лишали меня сна.

Уснул я лишь под утро, но меня разбудила близкая стрельба. Я вскочил, подбежал к окну, и стал пристально вглядываться в ночь. Все остальные тоже заняли позиции. Думали, противник идёт на прорыв, но вскоре стрельба стихла — кажется, Птолемеи пока просто прощупывали нашу оборону.

Следующую ночь спалось лучше. Всё-таки усталость взяла своё. Но меня снова разбудила стрельба.

Я с тремя бойцами устроились возле окон на третьем этаже. Уперев карабин о подоконник, я стал внимательно наблюдать за тёмными дворами, где не горело ни одного фонаря. Внизу заколотили пулемёты Феофила и второго пулемётчика. В ночи заметались трассеры. Одни летели от нас, другие — к нам. Заметив дульные вспышки ниже по склону шагах в двухстах от нашей позиции, я произвёл несколько выстрелов. О результативности их было сложно судить. В такой темноте и в пяти шагах ничего не увидишь. Фонари мы не включали принципиально, не жалея себя демаскировать.

Здание наполнял нескончаемый грохот, который гулко разносился по пустым помещениям. Стреляли все. Стреляли во тьму, накрывая противника плотным огнём.

В кромешной тьме я заметил смутные силуэты, что чёрными тенями пробирались между кустами и деревьями совсем близко от дома. Я перенёс огонь на них, тени метнулись в разные стороны, слившись с местностью. Кто-то закричал. И тут до моих ушей донёсся рёв моторов бронемашин. Звук приближался — несложно было понять, что сюда едет вражеская техника.

В гарнитуре раздался голос Шмеля:

— Враг идёт на прорыв. Он справа. Удерживай правый фланг. И там броня у них идёт. Броня идёт, как понял? Я к тебе Феофила отправлю с «Шилами».

Я крикнул своим парням, чтобы шли за мной и побежал через холл в другую квартиру, окна которой вели на правую сторону. Прохора и ещё двоих я отправил в соседнюю комнату. А вскоре явился Феофил. Подсвечивая себе дорогу нагрудным фонарём, он забежал в тесную квартиру. В одной руке он тащил пулемёт, в другой — два короба к нему. На плечах его висели аж пять «Шил».

Не успел Феофил разгрузиться и установить пулемёт на подоконнике, как среди кустов прилегающей к многоэтажке территории показался силуэт бронеавтомобиля, который спокойно проезжал между двумя домами, занятыми нашими дружинниками.

Мощный хлопок — на склоне сверкнул яркая вспышка. Мимо, петляя, пролетела огненная точка и взорвалась во дворах. Это был ПТУР. Не знаю, в кого целились, но попали, кажется, в дерево.

Броневик же продолжал гнать через ночной двор. Фары выключены, мотор ревёт, скорость на пределе.

Я схватил «Шило». Времени прицеливаться не было. Поймал на мушку чёрное пятно. Труба выплюнула ракету, та взорвалась в кустах, а броневик продолжал ехать. Следом грохнул второй взрыв. Вспышка. Охваченная пламенем, машина остановилась.

А за ней уже мчал «Гектор» с пулемётом на крыше, который, не прекращая стрелял куда-то вперёд. В нашу сторону тоже полетели жирные трассеры — кто-то бил из малокалиберной пушки, но кто именно, в ночи было не разглядеть. По стене дома несколько раз что-то ударило, со звоном разбилось стекло шкафа. Запахло строительной пылью.

Феофил работал по кустам внизу. Длинные пулемётные очереди прошивали ночную тьму, в которой двигались чёрные, едва заметные тени. В ответ сверкали редкие дульные вспышки. За сплошным грохотом пальбы раздавались чьи-то крики. Ночь освещали яркие огненные всполохи.

Наконец кто-то догадался запустить осветительные ракеты — теперь стало лучше видно, что происходит вокруг, хотя тени от домов своей жирной чернотой по-прежнему скрывали часть дворов. Ракеты взмывали вверх одна за другой, делая ночь светлее.

Бой становился жарче. Стреляли везде и из всего, чего только можно.

Вражеский «Гектор» обрулил подбитую «Пантеру», пересёк газон и врезался в припаркованные машины. Из «Гектора» высыпали бойцы и побежали кто куда.

Через дворы ломились десятки военных. Группами по два-три человека, а кто и поодиночке, они бежали мимо нас. Кто-то стрелял по окнам, кто-то даже этого не делал. А наш отряд и дружинники из дома напротив лупили по ним перекрёстным огнём, как по мишенями в тире. Некоторые падали и замирали, другие добегали до каких-нибудь кустов, деревьев или клумбы и прятались. Раненых и убитых становилось всё больше и больше. Кто-то кричал, чтобы не стреляли, но на эти просьбы никто не обращал внимания. Все были сконцентрированы только на одном — не дать противнику выйти из окружения.

В перекрестье четырёхкратного прицела моего «Грома» попался ещё один «Гектор». Он пытался проехать между двум «свечками» на склоне и, как и предыдущие машины, угодил под перекрёстный огонь. Рядом с ним взорвалось два снаряда, но «Гектор» мчал вперёд. Я прицелился и стал бить по окнам и людям, что сидели внутри. Пулемётная турель развернулась в мою сторону, и я перенёс огонь на бойца в ней. Пулемёт так и не заработал, но сама машина скрылась за домами.

Откуда ни возьмись выскочил здоровый шестиколёсный броневик с длинноствольной пушкой. Он зачем-то поехал в сторону нашего дома. Я подпустил его поближе и выстрелил из «Шила». Броневик остановил, задымил. Мехвод вылез из люка и побежал куда глаза глядят. Через секунд пять раздался мощный взрыв, люки на башне выбило, и над машиной поднялся столб огня.

А осветительные ракеты летели и летели в небо, разгоняя ночную тьму — единственную маскировку группировки, решившей выбраться из окружения.

Стрельба стала затихать, как вдруг мимо нас с рёвом промчала ещё одна «Пантера» и скрылась из вида. В неё даже никто не успел из гранатомёта пальнуть.

— Не стреляйте! — донеслось из-за ближайших кустов. — Мы без оружия.

Я заметил группу вояк, залёгших между кустами и припаркованными машинами. Похоже, они решили, что лучше сдаться, нежели ломиться вперёд под перекрёстным огнём. Они встали в полный рост, подняли руки. Их оказалось более десяти человек.

— Череп, — раздался голос Шмеля в наушнике. — Возьми своих, проверь, что там.

Феофил остался, прикрывать нас, трое парней вместе со мной отправились к пленным. Где-то со стороны главной улицы по-прежнему громыхало — наверное, там противник всё ещё пытался прорваться, но здесь уже не стреляли.

— Кто такие? — спросил я, держа на мушке вражеский отряд.

Я включил фонарь, которые крепился на лямке разгрузочного ремня. Бойцы стали щуриться. Мне же бросилось в глаза то, что ни у кого не было нашивок с гербами.

— Мы сдаёмся, — заговорил крупный малый с небритой физиономией, держа руки поднятыми. На плече его я заметил широкую полоску сотника, каска была пробита. — Мы безоружны, не стреляйте.

— Кто такие? Какое подразделение? — повторил я.

— Пятнадцатый таксис дружины клана, — сказал сотник.

— Птолемеи?

— Да.

— Следуем перед нами, руки не опускать.

Я насчитал одиннадцать человек. Из-за кустов неподалёку вылезли ещё группа четыре дружинника. Двое поднялись с земли и тоже стали сдаваться. Я всем приказал идти к дому.

Во дворе остались убитые и раненые. Кто-то ещё шевелились, даже помощи просили, но нас было слишком мало, мы не могли помогать раненым. Им предстояло ждать утра, пока не прибудут медики.

Сдавшихся вояк мы отвели в здание, выстроили в ряд в холле на первом этаже. Обыскали, забрали каски и прочее снаряжение. Остро встал вопрос, что с ними делать. Шмель и другие говорили, что за пленников можно получить выкуп или, если отдать собственной филе — награду. Это определённо радовало. Однако меня настораживал тот факт, что несколько птолемеевских дружинников обладали густой фибральной сетью, значит, и сила у них была немалая. Таких опасно держать рядом.