Учитель моей дочери (СИ) - Мельникова Надежда Анатольевна - Страница 1

— А синюю пропись ты положила?

— Да.

— А красную?

— И жёлтую тоже. И ты уже спрашивала, — растягивает слова моя семилетняя дочь, будто её мама вообще ничего в этой жизни не понимает.

— Хорошо. Просто я не хочу, что-нибудь перепутать.

Вздохнув, осознаю: список канцелярии в первом классе длиной похож на перечень произведений в центральной национальной библиотеке. И то, мне кажется, там меньше книжек. То папочки с кнопочкой, то папочки с молнией, то тетрадки в линейку, то в клетку, то в крестик, то в нолик... и ещё папки по труду и по изо(разные!!! боже, зачем?)...

Мы подходим к светофору.

— Мама, жми кнопку.

Взявшись за руки, мы с моей дочерью-первоклашкой идём в школу. Остановившись, ждём, когда зелёный свет сменит красный.

Взглянув на часы, прибавляю ходу.

— Мама, куда мы так быстро? Все идут спокойно.

— Людмила Геннадьевна сказала, что мы должны быть в школе без пятнадцати.

Проходим через центральные ворота, поднимаемся по разбитым, местами замазанным раствором ступеням и, вклиниваясь в стайку спешащих учеников и их родителей, заходим в школу.

В большом холле не протолкнуться. В школу мы ходим уже четвертый день, а я всё равно волнуюсь: вдруг мы что-нибудь перепутаем. Вот на сбор на первом этаже опять не успели. Подвожу дочку к деревянной лавке, раздеваю, помогая снять ботинки и переобуться в туфли. Забираю у неё курточку и, натянув на плечи рюкзак, целую в лоб.

— Удачного дня.

— Ага, — кивает дочь и, пробираясь сквозь толпу разновозрастных детей, исчезает в широких коридорах.

Я собираю её куртку и пакет с обувью. Захожу в гардероб, вешаю одежду на крючок. Чуть позже она будет делать это сама.

Теснясь в узком проходе, пролезаю сквозь частокол из детских курток. И, распахнув решетку, наконец оказываюсь в коридоре.

Ну вот и всё, можно идти работать. Дочку я заберу после двенадцати. Я тружусь удалённо, поэтому могу себе позволить не оставлять её в продлëнке.

На ходу застегивая куртку, я огибаю толстые бетонные колонны с висящими на них зеркалами. И у последней случайно поднимаю голову, натыкаясь на внимательный мужской взгляд.

— Петров, пошевеливайся, звонок уже был, — произносит он глубоким голосом, но при этом наблюдает конкретно за мной.

Он смотрит так, будто выбрал меня из тысячи. И я почему-то тоже смотрю на него и не могу перестать, хотя это неуместно. Мне тридцать пять, я ещё молодая женщина, но вот так бесстыже, напористо и прямо в глаза мне не смотрели уже лет десять.

— Вертюхов, дневник на подоконник клади и на урок. Занятия начинаются в восемь.

Я иду прямо на него. И продолжаю смотреть, как и он на меня. Он стоит в серых брюках, белой рубашке, широко расставив ноги и скрестив руки за спиной, у него удлинённые русые волосы и красивые глаза, но я этого не вижу, слишком далеко. Скорее, ощущаю какое-то странное покалывание по телу. Мне почему-то кажется, что и он это чувствует тоже — мурашки.

Отчего-то занервничав, я прохожу мимо и сворачиваю к выходу. Сопоставив факты, я понимаю, что это учитель. И сегодня он дежурит в холле. Вчера здесь стоял седовласый преподаватель, позавчера — женщина в брючном костюме. Наверное, у них есть какой-то определённый график.

Не понимаю, какая мне, собственно, разница? Выпорхнув на улицу, я ощущаю странное головокружение и, списав это на нехватку воздуха, спешу в сторону дома. Пока Маргаритка учится, мне нужно начертить несколько планов этажей и отослать их заказчику.

Кинув на тумбочку ключи, я скидываю ботинки, сразу же иду на кухню, включаю чайник. Планирую заварить кофе, сделать бутерброд и погрузиться в работу. Мой шеф, находящийся в другой стране, уже закидал меня в мессенджере сообщениями с вопросами о том, когда же будет готов последний вариант проекта.

Компьютер я не выключала, поэтому тут же выбираю иконку «Ревита» и открываю план. Шурша мышкой, вожу курсор по экрану, закинув ноги на полочку. Всё как всегда, вот только дыхание как будто глубже и немного сбито. Слегка неуютно и чуточку дискомфортно. Сползаю со стула и открываю окно. Свежий воздух с уличным шумом врывается в комнату, заставляя вздохнуть глубже.

Детали. Это то, что отличает хорошего проектировщика от плохого. Я запомнила в том холле слишком много и не могу отделаться от мысли, что это было особенное столкновение.

На часах двенадцать, закрываю чертежи и отправляюсь за дочерью. Вернувшись, мы с Маргариткой пообедаем и отправимся гулять на детскую площадку. После чего я снова приступлю к работе, а она начнёт делать какую-нибудь поделку — моя дочь любит мастерить. Ей нравится создавать практически из ничего маски, подушки, набитые ватой, и всякую забавную живность.

Пересекая границу школьной территории, обозначенную калиткой, я зачем-то машинально распускаю волосы, рассыпая их по плечам.

В холле ещё нет других родителей и только две вахтëрши сидят по углам. Наверное, я пришла слишком рано. Присев на деревянную скамейку, скрещиваю ноги и смотрю в окно. Холл тем временем потихоньку наполняется родителями и учениками, чужими бабушками и людьми в спецовках. Все они заняты своими делами, а я, устав от унылого однообразного пейзажа, гипнотизирую стрелку на часах.

Просто так сидеть скучно, и я решаюсь прогуляться по холлу. Медленно иду в одну сторону, потом в другую и между колоннами натыкаюсь на него.

Он спускается по большой лестнице, в руках журнал и связка ключей. Я, остолбенев, смотрю на него снизу вверх. Он хорошо сложен: у него широкие плечи, узкие бедра, длинные ноги и красивые руки. Не слишком крупный, но и худым его не назовёшь. Брюки и рубашка сидят как влитые.

И он всё так же смотрит мне в глаза. По максимуму… Без преград и сомнений. И это странным образом действует на меня. Как будто все мои тридцать пять мне не хватало вот этого риска, и теперь, ощущая горячий взгляд совершенно незнакомого мужчины, я не могу отвернуться.

Время вокруг нас не останавливается, оно движется кругами, пока учитель не ступает на последнюю ступеньку и, поравнявшись со мной, не огибает колонну, устремившись в проём двери, ведущей в другие школьные помещения.

— Мама, мне Людмила Геннадьевна три наклейки «молодец» дала, — дёргает меня дочка.

Я, будто очнувшись, начинаю улыбаться. Даже не заметила, когда именно она подбежала ко мне.

Качнув головой, присаживаюсь на корточки и начинаю застегивать на Маргаритке куртку, нервно и бесцельно дёргаю молнию. Не могу взять себя в руки.

Всё ещё вижу перед собой его глаза. Они у него необычные, серые, интересного цвета мокрого камня. Хотя меня это совершенно не касается.

— Сегодня чтение и письмо?

Снова полвосьмого утра, и я веду дочку в школу. Маргаритка наклоняется и зашнуровывает ботинки.

— А ещё час здоровья и рисование, а потом меня заберут на хор.

— Ого, целых пять уроков.

Я прохожу мимо зеркала, планируя взять с вешалки куртку, но застываю, глядя на свое отражение. И рука сама, машинально, тянется к тюбику туши. Всего пару мазков и глаза становятся выразительнее и больше. Критическим взглядом осматриваю безразмерную мешковатую спортивную кофту и меняю её на более яркий приталенный свитер, предварительно надев лифчик, в котором грудь смотрится вздёрнутой. Что я, чёрт возьми, делаю?

Мне нужно просто отвести ребёнка в школу. Но в последний момент, когда Маргаритка уже выходит из квартиры, я хватаю губную помаду и делаю несколько уверенных мазков. Губы выглядят ярче и сочнее. Покрытые алой помадой, будто бы кричат: поцелуй меня. Стираю эту пошлость с губ, вазюкая по лицу тыльной стороной ладони.

Мы выходим на площадку и, зевнув, я пропускаю ребенка в лифт.

— А нам обещали поход в кукольный театр.

— Класс.

Взявшись за руки, мы переходим дорогу и уже минут через пять оказываемся в просторном холле школы. Расстегиваю куртку дочери, складываю вещи и непроизвольно осматриваюсь. В холле несколько учителей, много детей и родителей. Что-то побуждает меня оглядываться. Какое-то странное предвкушение, как бывало в детстве перед Новым годом при виде праздничных украшений в магазинах. Должна произойти какая-то магия. Ведь не просто так сердце лупит учащëнно и дыхание ускоряется.