Царь нигилистов (СИ) - Волховский Олег - Страница 9

— Митя, опускайте лучше это трудное слово, если не можете его правильно произносить. А то уши вянут. Давайте карандаши.

Пока лакей бегал за карандашами, Саша размышлял о том, как он ненавидит народ. Почему-то курьеры из «Перекрестка» и таджички из клининговых фирм раздражали не в такой степени. Подобные же чувства в прошлой жизни он испытывал только один раз, когда сцепился на тему политики со своей офисной уборщицей.

Интересно, это взаимно? То есть ненавидит ли его Митька столь же чисто и беспримесно? И Саша вспомнил известное высказывание Вольтера: «Если мой лакей узнает, что Бога нет, он тут же меня убьет».

Карандаши прибыли, и с карандашами прибыл толстый том в кожаном переплете.

— Вам государь цесаревич велел передать, Ваше… Высочество, — доложил Митька.

«Уложение о наказаниях уголовных и исправительных», — гласило название тома.

Он! Николаевский кодекс 1845-го.

— Передайте Его Императорскому Высочеству мою благодарность, — кивнул Саша и отпустил слугу.

С карандашами дело пошло на лад, и «План действий» обрел несколько пунктов:

Тут он подумал, что авторучка — это все равно полумера, и дописал:

Он с тоской вспомнил свой ноутбук, но решил, что на окружающем уровне развития производительных сил это вряд ли возможно.

Пробежал список и вернулся к первому пункту. Он казался самым реалистичным.

Позвонил в колокольчик.

— Митя, у нас на кухне есть терки? — спросил он явившегося лакея.

— Терки?

— Обыкновенные. Для морковки, для сыра. Чем мельче, тем лучше.

— Да, Ваше… Высочество.

— И еще сухой кусок мыла и стакан.

Пока Митька исполнял приказ, Саша почти с благоговением открыл «Уложение».

Но толком изучить не успел, потому что прибежал слуга.

Принесенная им терка напоминала черепаху, ибо стояла на ножках и была, вроде, из бронзы.

Саша взял кусок мыла и попробовал потереть. Получалось недостаточно мелкодисперсно, но хоть что-то. Пересыпал получившееся в стакан.

Он где-то читал, что первые шампуни были порошковыми.

И вернулся к чтению творения Николая Павловича. Точнее его юристов.

И тогда Митька явился сам.

— Ваше Ампираторское Высочество! К вам Иван Васильевич Енохин и Иван Михайлович Балинский. Не соблаговолите ли принять?

— Балинский — тоже врач?

— Да, Ваше… Высочество.

— Соблаговолю. Пусть заходят.

Саша не был уверен, что комильфо принимать гостей в халате, но да ладно — все-таки врачи. Он переставил на подоконник терку, недотертый остаток мыла и чернильницу с пером. Потом переложил карандаши и «План действий».

Спутник Енохина был раза в два его моложе, наверное, едва за тридцать, носил усы и бородку и имел высокий лоб, плавно переходящий в нарождающуюся лысину. Одет был в штатское: сюртук, жилет и галстук, больше напоминающий шейный платок. Впрочем, все сдержанных темных тонов.

— Садитесь, господа! — предложил Саша. — Чай? Кофе?

Господа предпочли кофе, Саша тоже решил повторить, так что пришлось снова вызванивать несчастного Митьку.

— Митя, принесите нам пожалуйста кофе и что-нибудь к нему, — попросил Саша. — Ну, там, булочки, круассаны.

На него уставились две пары удивленных глаз.

— Что-то не так, господа? — спросил Саша. — Все-таки чай?

— Нет, все хорошо, — кивнул Балинский.

Митька пошел исполнять приказание, и Саша временно остался с эскулапами наедине.

— Как вы себя чувствуете, Ваше Императорское Высочество? — спросил Енохин.

— Гораздо лучше, чем вчера, Иван Васильевич, спасибо. Мне Никса… государь цесаревич очень помог. Мы с ним вчера проговорили часа два и едва смогли расстаться, так что, если он все-таки опоздал к обеду, это я виноват. Благодаря нему я многое вспомнил.

— Хорошо, — кивнул лейб-медик. — Я не все понял в нашем вчерашнем разговоре, так что потом по памяти частично его записал. Могу я задать несколько уточняющих вопросов?

— Конечно. Ваш коллега тоже придворный врач?

— Нет, Ваше Императорское Высочество, — ответил Балинский. — Меня пригласили только для консультации.

Он вынул из кармана сюртука вполне обычную записную книжку и карандаш.

— Если вы позволите, я тоже буду записывать.

— Разумеется, записывайте. Вы инфекционист, Иван Михайлович?

Молодой эскулап слегка задумался, видимо, споткнувшись на незнакомом слове, и что-то записал.

— Специалист по заразным болезням, — терпеливо пояснил Саша.

— В том числе, — сказал Балинский. — Почему вы так решили?

— Потому что Иван Васильевич говорил о менингите. Кстати, я ведь до сих пор могу быть опасным…

И он отодвинулся от стола вместе со стулом.

— Господи, где была моя голова, когда я вчера ходил в обнимку с цесаревичем и болтал без перерыва! Ну, все! От всех полтора метра, от Никсы — три. На всякий случай. Господи, Митька же еще! Иван Васильевич, это точно был менингит? Сколько он остается заразным после относительного выздоровления?

— Неизвестно, насколько он вообще заразен, — сказал Енохин.

— Я, конечно, не врач, Иван Васильевич, но такие элементарные вещи знаю. Вы, видимо, еще нет.

И он взял «План действий» и прокомментировал:

— У меня тоже есть шпаргалка.

И записал:

— С Никсой… с цесаревичем все в порядке? — спросил он. — Какой у менингита инкубационный период?

— Какой период? — спросил молодой доктор.

— Записывайте: «инкубационный». Время от заражения до начала проявления болезни. Кстати, почему неизвестно, что заразен? Эпидемии были?

— Да, — сказал Балинский. — Например, в войсках Наполеона. Так что все может быть.

— Эпидемии от миазмов, — заметил Енохин.

— В смысле от плохого воздуха? — спросил Саша.

— От ядовитых испарений, — пояснил Балинский.

— Я тут читал юридический шедевр моего деда, — заметил Саша. — Там очень продвинуто про карантины. Смертная казнь за нарушение. Мера, конечно, спорная, но в данном случае даже возразить трудно.

— Что за «юридический шедевр»? — спросил Балинский.

Саша взял с подоконника, и, было, протянул ему «Уложение», но остановил руку.

— Иван Васильевич, менингит через предметы передается?

— Не известно, — ответил врач.

— Тогда лучше перебдеть, — сказал Саша.

Открыл «Уложение» на первой странице и показал эскулапам.

— Мудрость законодателя проявилась уже в названии, — прокомментировал он. — «Уложение о наказаниях уголовных и исправительных» отражает полное понимание того факта, что каторга никого не исправляет. Да, здесь есть, конечно, на что наехать, но для своего времени просто великолепно. Думаю, все последующие российские кодексы будут беззастенчиво сдирать именно с него.

— Как вы сказали, Ваше Императорское Высочество? Наехать? — переспросил Балинский.

— Придраться. Да, преклоняюсь перед Николаем Павловичем, но, как всегда у нас в России, новый надо было принимать примерно вчера. Пару разделов я бы отсюда вообще выкинул.

— Какие? — поинтересовался молодой доктор.

— Прежде всего, конечно, второй «О преступлениях против веры».

— Почему? — спросил Иван Михайлович Балинский.

— Потому что должна быть свобода вероисповедания.

Эскулапы дружно побледнели.

Пришел Митька с подносом с кофейными чашечками и горой круассанов на широкой тарелке.

— Тогда раздел перестанет быть актуальным, — пояснил Саша. — А все, что там было разумного, вроде законов против расхитителей могил, раскидать по другим разделам. Кстати! Что бы я без вас делал, господа!