Слишком много блондинок - Холина Арина - Страница 45

— Я вчера переехал. — Паша включил свет на кухне. — Проходи.

В квартире скрипели крашеные половицы, потолки были сводчатые и серые, а в длинной узкой ванной имелось окно с широким подоконником. Унитаз неожиданно оказался сверхсовременным, голубым, хотя ванная была чугунная и жутко древняя, с колонкой.

— А почему ты уехал из Питера?

— Потому что я из Москвы. В Питере у меня только дедушка — второй муж бабушки. Я вообще-то там учился два года, но потом бросил.

— Почему? — снова спросила я.

— Ну-у… — Он пожал плечами. — Я крутил пластинки, подрабатывал ди-джеем — так, время от времени, в основном на частных вечеринках. Потом началась кой-какая популярность — в узких кругах… Тогда время было такое — все тусовались, как ненормальные. Все чего-то хотели, каждый мечтал стать гением, чего-то кому-то доказать…

— А ты что-нибудь доказал?

— А я и не мечтал, — ухмыльнулся он. — Я просто занимался тем, что мне нравилось. Было здорово. Не подумай, что я ностальгирую — раньше было лучше, но тогда была такая… общность. В особенности в Питере. Все друг с другом общались — художники, писатели, музыканты, актеры… Вот я и завис. А сейчас там все ходят, депрессуют, ругают Москву, но при этом все хотят сюда переехать, потому что весь бизнес — здесь. Да, а институт я бросил потому, что стал ездить на гастроли и завалил сессию.

Он открыл кухонный шкаф и вынул пузатую бутылку без этикетки.

— Вот, знакомые прислали — самодельная настойка из черноплодной рябины. Будешь?

Я неопределенно тряхнула головой, что он расценил как согласие.

— А чем ты будешь здесь заниматься? — я продолжила дознание.

— Я решил, — он хмыкнул, — посвятить себя музыке.

— То есть? — от настойки я загорелась: она была приторной, но крепкой.

— Пишу свой альбом, — не очень охотно признался он.

— О! И как?

— Здорово! — Он выдохнул настойку.

— Скромно… — протянула я.

— А как ты хотела? — Паша откинулся на стуле. — Надо знать, что и как делаешь — иначе какой смысл что-либо делать? Ты не думай — у меня мания величия не началась, рано пока. Я и сам дрожу, а фасон держу. Для меня пока хорошо уже то, что я этим занимаюсь и пишу музыку, которая мне нравится. Знаешь, каждый ди-джей мечтает стать музыкантом, а любой журналист мечтает написать роман, но делают это единицы, потому что боятся. Я из Питера и сбежал потому, что понял — надо рвать с прошлым. Со всеми этими ди-джеями, которые пятый год собирают заготовки для своего альбома… И начинать все заново.

— Ух ты! — восхитилась я. — Скоро будешь богатым и знаменитым?

— Надеюсь, — он оживился, — хотя вообще-то до этого еще далеко. Пару лет меня будут обжуливать все, кому не лень, потом я стану наглеть и со всеми ругаться… это, если все получится… а потом меня перекупит другая студия, и я начну бороздить просторы страны, чтобы заработать на «мерседес», «БМВ» и на концерт в ГКЗ «Россия».

— А ты… — я задумалась. — К этому готов?

— Ха! — Он принял решительный вид. — По крайней мере попробовать стоит. Не уверен, что я когда-нибудь выступлю в «России» — по-моему, у меня стиль не тот, но я готов добиваться всего, на что способен. Хочу реализовать себя по максимуму, даже если этот максимум невелик. Знаешь, я больше всего боюсь, что так и не узнаю, на что я способен. Лучше я попробую, а если не получится, удостоверюсь, что это — не мое, чем буду сидеть сиднем… жить теоретически. Ладно, я чего-то тебе все это как предвыборную программу излагаю. Хочешь послушать, что я делаю?

Ответить «не хочу» я не могла — это было бы, мягко говоря, невежливо. Но я страшно боялась, что он поставит какую-нибудь чушь и мне захочется убежать от греха подальше. Я вообразила, как из динамика раздастся что-нибудь вроде «только ты моя киска, я твой сладкий тигренок» или «убей свою маму — ооооо!!! съешь своего папу — ыыыыы!!!» — и все, конец — я хватаю дубленку и несусь головой вниз с этой его винтовой лестницы…

Но музыка, на удивление, оказалась хорошей. Каждую песню интересно было слушать до конца, и я подергивалась в такт. Это было живо, забавно, энергично, не глупо, а слова в припеве тут же начинали вертеться в голове. Я косилась на Пашу и втихаря начинала им восхищаться. Он был творческий и, мало того, талантливый. А творческие и талантливые люди всегда были моей слабостью. Есть в них что-то… влияние на людей… независимость… энергетика…

— Круто… — промямлила я.

— Честно? — обрадовался он. — Давай выпьем?

Паша принес рюмки в комнату, мы выпили, и я тут же впала в ничтожество. Я начала его совращать. Причем сама понимала, как нелепо все это выглядит: я выпячивала губы, ложилась на матрасе в самые проститутские позы, обнажала живот, смотрела на него из-под ресниц — эдаким томным взглядом… Мы даже начали целоваться, он даже снял с меня майку, я даже вырвала его из рубашки… но… в общем, он сказал, что «так не может».

Я тут же напялила майку обратно и спросила почему.

— Я тебе не нравлюсь? — добавила я грустно.

— Наоборот! — воскликнул он. — Ты мне очень нравишься. Еще с прошлого раза, когда ты была в Питере, я смотрел на тебя и думал, что ты — самая веселая и привлекательная девушка…

Я вопросительно и требовательно на него посмотрела.

— Мне не хочется, чтобы все было вот так.

— Как? — насупилась я.

— Ну… Ты пьяная… Еще сегодня у тебя был другой парень…

— Ясно, — сказала я сначала зло, но потом устало добавила: — Спать хочу.

Он стянул с меня джинсы, я отвернулась и тут же забылась гадким, тревожным, сухим пьяным сном.

— Ты чего? — услышала я сквозь собственный крик.

Не успев вспомнить, что происходит и где я нахожусь, я испуганно начала пересказывать сон:

— Там они такие… с черным головами… и… а я в сарае и он горит… а они все надвигаются… и так страшно…

— Все хорошо… — Паша гладил меня по голове. — Водички?

— Ага-ага…

Пока я жадно пила, он с умилением смотрел на меня, и я думала, что в его заботе, кажется, не было ничего фальшивого. Ну, такого… когда люди знают, что вот тут положено сочувствовать, делать скорбные или, наоборот, радостные лица… Я чувствовала, что он искренне переживает, что мне приснился страшный сон, и он действительно хочет меня успокоить, а не ждет с нетерпением, когда же я наконец засну. Это было и удивительно, и приятно, и необычно — на меня давно никто не смотрел с таким вниманием и нежностью. И Паша совсем не ругался, когда остаток воды нечаянно вылился на его половину кровати.

С шумным вздохом я рухнула на подушку, а он натянул мне одеяло на плечи и прошептал:

— Спи давай. Тебе приснится хороший сон.

— Что, в конце концов, здесь происходит? — сурово произнесла я и завалилась на стену.

Меня как будто уронили — стоять оказалось невероятно трудно: человеческие ноги для вертикального положения совершенно не приспособлены.

Всю оставшуюся жизнь, произнося слово «похмелье», я буду вспоминать этот самый день. Со мной было все: многочисленные признаки алкогольного отравления соединились и окрепли в моем обезвоженном теле. Наверное, человек не может вынести, когда его одновременно тошнит, шатает, то знобит, то швыряет в жар… раскалывается голова, трясутся руки, колотится сердце, льет пот, хочется пить, но от каждого глотка выворачивает наизнанку… давит глаза… зрение какое-то мутное, слабость невыносимая…

— Туалет работает?.. — пробормотала я.

Рабочие, которых я оторвала от завтрака — кефир и булки, — закивали. Я бросилась в ванную, выглядевшую совсем не так, как до ремонта — все в ней было в новых, в неожиданных местах и другого цвета. Нащупав унитаз, я бухнулась оземь… внутри все переворачивалось, желудок дергался спазмами, из глаз текли слезы, из носа — сопли… и главное, это никак не заканчивалось. Я устало оперлась локтем на край унитаза, вцепилась пальцами в волосы и время от времени чуть наклонялась вперед.

Через час мне стало нормально. Я вышла из комы: начала ходить, разговаривать и проявлять желания.