Книжный мотылек. Предубеждение (СИ) - Смайлер Ольга "Улыбающаяся" - Страница 34

Вздохнув, я отвернулась от окна и встретилась взглядом с Сандерсом. Дворецкий, величественный и невозмутимый, как и всегда, восседал напротив.

— Скажите, Сандерс, вы меня осуждаете?!

Дворецкий молчал.

— Послушайте, Сандерс, я ведь больше не живу в доме тётушки, значит и не считаюсь вашей хозяйкой. К тому же я возвращаюсь домой, и мне больше не представится случай узнать ваше мнение.

— Если мне будет позволено сказать, мисс Амели, я с самого начала считал, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет, — после некоторого колебания отозвался Сандерс.

— Почему?. — Расстроилась я.

— Вам не место на Мейфере, мисс. Вы для него… — Сандерс пошевелил пальцами, словно подбирая слово, — настоящая. В вас слишком много жизни.

— Но разве это плохо?

— Отнюдь. Но для Мэйфера это качество, скорее, минус. И, как видите, я был абсолютно прав, — ваша натура взяла верх. Хотя, надо признать, вы продержались гораздо дольше, чем я мог предположить.

Разговор с Сандерсом оставил тягостный осадок.

Чтобы хоть немного отвлечься, я достала бук, и тут же вспомнила о таинственном письме, которое за всеми этими событиями, так и не прочитала. Кажется, сейчас было самое время.

«Амели!

Раз уж я нарушаю все правила, позвольте нарушить и это.

Я пишу это письмо не для того, чтобы настоять на своём, или оставить за собой последнее слово. Я пишу его для того, чтобы вы не держали на меня обиду в своем сердце. Видит Бог, я уже достаточно вам задолжал.

Я хочу, чтобы вы знали — вы правы и не правы. Правы в том, что я действительно не слишком интересовался вами в том виде, в каком вы привыкли. Вы так органично вписались в Мэйфер, что я все время забываю, что вам он чужд. Вы привыкли к другой жизни к другим формам отношений. Здесь, на Мэйфере мужчина и женщина часто узнают друг друга по-настоящему только в браке, и это, увы, приводит к печальным последствиям. Я родился в таком браке, и, поверьте, это последнее, чего я желаю своим детям, хотя вы абсолютно не похожи на мою мать. Так что я признаю свою вину целиком и полностью. Поверьте, в силу своего служебного положения я бы мог узнать о вас многое, но это была бы совершенно возмутительная бестактность по отношению к вам. Все что я хотел бы узнать о вас, я хотел бы узнать от вас. Однако, я упустил эту возможность, о чем глубоко сожалею.

Следующий ваш упрек я также безропотно принимаю. Хотя до нашего объяснения я гордился своими успехами на ниве самообладания. Как вы уже поняли, искренность на Мэйфере не приветствуется, более того, некоторыми она порицается. В их числе моя мать. С самого детства мне твердили, что джентльмен обязан держать себя в руках, а свои чувства в узде. Я же, обладая весьма порывистым характером, никак не мог постичь эту науку. Однако ежедневные внушения сделали свое дело, и маска безэмоционального сухаря, как вы меня метко окрестили, так сильно приросла ко мне, что снять ее у меня не получается даже когда это необходимо. Но, поверьте, это действительно только маска. Под ней скрываются настоящие чувства, которым я не даю выхода.

Так я и подошел к вашему третьему, и самому страшному упреку, который я решительно отвергаю. Я люблю вас, Амели. Люблю со всей страстью и нежностью, на которые способно мое сердце. Я безмерно сожалею о том, что не сказал вам об этом. Хотя вряд ли вы бы мне поверили — решили бы, что это очередной параграф из учебника по этикету. Вы и сейчас, наверняка, не верите. Позвольте же доказать вам. Ниже я прикрепляю некое подобие своего дневника. Вести я его начал полжизни назад, когда у меня возникли некоторые эмоциональные проблемы. Врач, пользовавший меня, посоветовал мне записывать все мои сильные чувства и эмоции, дабы они не взяли верх над разумом и не привели к рецидиву. Совет показался мне странным, но я был послушным — иногда себе во вред — ребенком, который старался исполнять все приказы взрослых. Постепенно это стало моей привычкой, которая иногда весьма помогала мне держать чувства в узде. Я позволил себе сделать выборку записей, которые касались вас, Амели. Прошу вас, прочтите их. Я хочу, чтобы вы знали, что делая вам предложение я руководствовался не вопросами удобства или целесообразности, а только лишь желанием быть с вами до конца моих дней.

Прощайте, ваш Р. Ф.«

Когда я дочитала письмо, то поняла, что всё то время, пока я жадно пожирала глазами строчку за строчкой, я почти не дышала. С заполошно бьющимся сердцем, дрожащими руками я открыла дневник Рауля.

Начало было самым обыденным:

«09 сентября 334 года от основания Империи.

Ездил встречать сестру К. на станцию космопорта. До сих пор не могу понять, как согласился на эту авантюру…»

Но чем дальше я читала эти полные откровенности записи, тем больше меня охватывало отчаяние. Страсть, нежность, даже благоговение изливались на меня с каждым прочитанным словом, и я не замечала, что раз за разом шепчу «Дура, какая же я дура».

— Мисс Амели? Мисс Амели! — Настойчивый голос Сандерса вклинился в мои мысли, и я почувствовала, будто меня окатили ледяной водой. — С вами всё в порядке?

— Нет, Сандерс, всё совсем не в порядке. — призналась я. — Мне нужен домашний адрес мистера Файна. Мы летим к нему — мне нужно сказать ему что-то очень важное.

— Сейчас?! — Дворецкий позволил себе легкое удивление. — Мисс Амели, вы понимаете, что это будет выглядеть очень вызывающе? Вряд ли свет одобрит этот ваш порыв.

— Сандерс, не вы ли только что восхищались моей живостью, противоречащей духу Мейфера? Мне плевать, что про меня скажут потом — сейчас мне нужно увидеть мистера Файна. Вы поможете мне?

Сандерс помолчал немного, кивнул и что-то набрал на своем наладоннике. Флайбус снизился и полетел над улицами по новому маршруту.

К моему удивлению, в Веллингтоне флайбус уверенно миновал фешенебельный район, где стоял дом тетушки. Сандерс, заметив моё беспокойство, достал наладонник и показал мне адрес. Дом Рауля располагался в квартале, где селились служащие средней руки, еще не успевшие обзавестись семьей, и семьи среднего достатка, не принадлежавшие к аристократии. Я только хмыкнула — я совершенно не подумала об этом, когда решила лететь к Раулю, а ведь он вполне мог снимать квартиру в пансионе или доходном доме. Вот бы фурор тогда вызвало моё явление.

Я пыталась держаться, но все равно — решимость моя таяла с каждой минутой приближения посадки. Во мне боролись две Милы — одна, прежняя, больше всего хотела бы оказаться как можно дальше от дома Рауля, спрятаться в свою раковину, и сделать вид, что ничего не было. Другая — собиралась идти до конца, хотя совершенно не представляла, что она будет делать, встретившись с Раулем.

Флайбус припарковался, я запаниковала еще сильнее, но когда я собралась попросить отвезти-таки меня в космопорт, Сандерс, выбравшийся первым, привычно открыл дверцу с моей стороны, откинул лесенку и протянул мне руку, чтобы помочь выйти.

Пришлось собрать всю свою решимость, и выйти наружу, старательно кутаясь в плащ.

— Вы всё еще считаете это хорошей идеей? — Спросил Сандерс, прежде чем вернуться во флай.

— Да. — Кажется, в моем голосе все же недоставало решимости. — Всего хорошего, Сандерс.

— Всего хорошего, мисс Амели.

И флайбус взмыл вверх, отрезая мне пути к отступлению. А я осталась стоять на подъездной дорожке в компании ярко-красного чемоданчика.

Потоптавшись на месте в нерешительности, я рассердилась на саму себя — и решительно двинулась к крыльцу.

Дверь открыл тот самый молодой мужчина, что спас нас всех от Мистера Пиквика на рыбалке. Я даже вспомнила его имя.

— Добрый день, Жермон. Мне необходимо увидеть мистера Файна. Прямо сейчас. Это важно.

— Добрый день, мисс Дюбо. — Если Жермон и удивился, то не показал этого. Он вел себя так, будто мой скандальный визит — что-то вполне будничное и не заслуживающее особого внимания.

Приняв у меня плащ, Жермон сообщил, что, к его огромном сожалению, у него есть неотложное дело, и он вынужден срочно покинуть дом мистера Файна, и что найти Рауля я могу в его комнатах на втором этаже. По лестнице я почти взлетела.