Где деньги, мародер? (СИ) - Фишер Саша - Страница 46

— Ладно, Богдан, — сказала Натаха и махнула рукой. — У тебя важные дела, так что пойду-ка я за продуктами и готовить ужин.

Она повернулась и зашагала в сторону еще открытых лавок. Ларошев нетерпеливо приплясывал, ожидая, когда я натяну бесформенный плащ и дурацкую шляпу. Маскировка, конечно, так себе, но все-таки лучше, чем ничего. Как-то не хотелось получить внезапную пулю в голову.

«Интересно, — подумал я. — У ректора есть способ определить, действительно ли у меня нет больше доппельгангера, или ему придется поверить мне на слово?»

Гезехус смотрел на меня и едва заметно хмурился. Его длинные усы покачивались, а пальцы то и дело двигались так, будто скручивают «козью ножку».

— Открыта охота, вы сказали? — спросил он. — Вы точно в этом уверены, Лебовский?

— Яков Антонович, я хочу кое-что прояснить… — тихо проговорил Кащеев. Вообще не понял, когда он появился. В шкафу сидел и ждал.

— Да уж, проясните, будьте так любезны, Ярослав Львович! — Гезехус склонил голову на бок, и его длинные «китайские» усы снова качнулись.

— Тут имеет место быть явное недоразумение, — начал Кащеев и бросил на меня непонятный взгляд. — Так называемая «охота», о которой сказал студент Лебовский, не имеет отношения к зафиксированному явлению доппельгангера. Это исполнение условий договора университета и Мирзоева Камиля Валентиновича.

— Ах да, начинаю припоминать… — Гезехус покивал. — А ежели кто из студентов означенной группы пересечет границы Уржатки, неважно, добровольно или по недомыслию…«

— Подождите, но ведь вы же сами меня туда… — начал я, но Кащеев незаметно ткнул меня в бок, и я заткнулся, но продолжал сверлить его взглядом. Какого хрена опять тут происходит?!

— Формально все условия договора выполнены, — продолжал тем временем Кащеев. — Обязательное лишение жизни нарушившего границы района студента в наши обязанности не входит. Так что теперь Лебовский в безопасности. По крайней мере с этой стороны.

— А что там с доппельгангером? — спросил Гезехус, снова сворачивая пальцами воображаемую козью ножку.

— Так Лебевский вроде бы начал с того, что он избавился от этого досадного… — заговорил Кащеев.

— Значит вам нет больше необходимости занимать мое время? — перебил его Гезехус.

— Насколько я знаю, нет, — Кащеев снова бросил взгляд на меня. Опять какой-то непонятный. Не то испытывающий, не то любопытный.

— Подождите! — воскликнул молчавший до этого момента Ларошев. — Как это нет?! А как же возрождение исторического факультета?!

— Кажется, мы с вами уже говорили об этом, Владимир Гаевич, — равнодушно сказал ректор, выдвигая верхний ящик стола.

— Но, видите ли, Яков Антонович… — Ларошев поднялся со стула и встал рядом со мной. — Лебовский подал идею, которая может решить так называемую неразрешимую проблему. Лебовский, ну?

— Ах да, простите, Владимир Гаевич, — я виновато улыбнулся. — Как я понял, исторический факультет был расформирован из-за непрактичности знаний, верно? Нет прибыли — нет смысла?

— Вы повторяете очевидные вещи, Лебовский, — сказал Гезехус, сворачивая теперь настоящую, а не воображаемую «козью ножку».

— Я бы хотел доказать, что это в корне неверная позиция, — сказал я. — И где-то даже недальновидная.

— Ближе к делу, Лебовский! — Гезехус недобро сверкнул глазами.

— Клады, Яков Антонович, — сказал я. — Монеты, украшения, антиквариат. Во время баниции, до и сразу после самые разные люди прятали в разных местах свои сокровища. Многие из которых не имеют музейной ценности, зато их можно неплохо продать. Кроме того, — я заметил интерес в глазах ректора и заговорил увереннее. — Кроме того, я уверен, что практически у каждого клана промышленников есть утраченные семейные реликвии. Которые могут не иметь объективной финансовой ценности, зато для некоторых семей…

— Хм, интересно звучит, Лебовский, — сказал ректор, чиркая спичкой. — Вот как мы поступим, Лебовский. Допустим, мне ваша идея сейчас кажется приемлемой. Но я уверен, что как только я начну задавать конкретные вопросы, она сразу же начнет рассыпаться как карточный домик. Так?

Я неопределенно кивнул и посмотрел на Ларошева.

— Яков Антонович, если вы вернете историческому факультету хотя бы часть ресурсов, мы беремся доказать реальность этой идеи, — сказал Ларошев. — Нам нужны две аудитории — лекционная и для практических занятий, свой раздел библиотеки, доступ к автопарку и найму разнорабочих…

— Да-да, я услышал вас, Владимир Гаевич, — Гезехус выдохнул струю дыма в потолок. — Отдам распоряжения в секретариат, и вас оповестят. Но я хочу сразу кое-что уточнить. Формально я восстанавливать исторический факультет сейчас не буду. Это всего лишь аванс. Предметно мы с вами будем разговаривать только в том случае, если ваши действия принесут хоть сколько-то ощутимый результат. Это понятно?

— Да-да, Яков Антонович, — Ларошев закивал и быстро попятился к двери. Меня за пиджак дернул тоже.

В коридоре Ларошев облегченно выдохнул, прислонился к стене и прикрыл глаза. Почти сразу же дверь снова скрипнула — вслед за нами вышел Кащеев. Я демонстративно отвернулся. Вообще-то, мне хотелось задать ему несколько вопросов, но конкретно сейчас вообще не было никакого желания с ним общаться.

— Я бы хотел кое-что прояснить, Лебовский, — нейтральным тоном сказал Кащеев. — Понимаю, сейчас вам кажется, что с вами сыграли в темную…

— Опять, — сказал я.

— Что? — переспросил Кащеев.

— Опять сыграли в темную, — с как можно большей язвительностью проговорил я.

— Лебовский, вы же умный парень, — Кащеев едва заметно улыбнулся. — Давайте-ка посмотрим, что с вами случилось. Вы полезли, куда вас никто не просил, и стали серьезной проблемой. Изнасиловали одну из моих девочек, и бог знает что там еще натворили. Все верно излагаю?

Я открыл рот, чтобы возразить, что делал все это не я, а мой… Но потом подумал, что вообще-то он абсолютно прав. Палата старика была заперта, я самовольно взял ключи, ну и дальше все получилось, просто потому что я сунул нос не в свое дело. Так что я промолчал.

— Я проводил вас до человека, способного вам помочь, но навязывать помощь не стал, верно? — Кащеев снова посмотрел на меня. Я кивнул.

— Вы заметили, откуда в вас стреляли, Лебовский? — спросил Кащеев.

— С галереи второго этажа, насколько я понял, — ответил я. — Ну либо там чуть выше есть вентиляционные отверстия или что-то подобное.

— Какое расстояние от стрелка до вас приблизительно было? — спросил Кащеев.

— Метров десять максимум, — ответил я, уже понимая, к чему он клонит.

— Вы бы промахнулись? — Кащеев иронично улыбнулся и приподнял бровь.

— Нет, — я покачал головой. — Ну, разве что был бы пьян, оружие сломанное или…

— Я надеюсь, вы не отказываете мне в наличии мозгов? — Кащеев засмеялся. — Вы же не думаете, что я отдал указания криворукому слепому стрелку, которого предварительно еще и напоил?

Я молча опустил глаза в пол. Вообще-то он был абсолютно прав во всем. И я, если бы хоть немного подумал, то тоже обратил внимание на эту вот несообразность. В городе меня, будем честны, никто не преследовал, я накрутил себя полностью сам.

— Но зачем? — спросил я.

— Ты избавился от доппельгангера? — Кащеев пристально посмотрел мне в глаза.

— Да, — честно ответил я.

— Вот и ответ, — Кащеев пожал плечами и повернулся, чтобы уйти.

— Подождите, — я придержал его за плечо. — Но логика-то где?

— Жизненный опыт, дорогой друг, жизненный опыт, — Кащеев похлопал меня по плечу, вежливо кивнул и удалился.

— Понятно, аудиенция окончена, — буркнул я. — Что он имел в виду, Владимир Гаевич?

— Хотел бы я точно это знать, — Ларошев хмыкнул. — Хотя, мне кажется, я понял. Он добился того, чтобы ты считал, что тебя все бросили, и ты остался со своей проблемой один на один. В прошлые разы собралась комиссия, студента всячески поддерживали и показывали, что он не один, что лучшие умы университета на его стороне. И в результате все они кончили одинаково. С пулей в голове, потому что другого выбора не осталось. А господин Кащеев у нас известный адепт индивидуализма. Он считает, что наилучшие результаты человек показывает только когда подсознательно рассчитывает только на себя.