И тогда ты умрешь - Джоансен Айрис - Страница 19

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая

– Ничто не стоит такой цены.

– Объясни это тем, кто умер в Тенахо.

– Но ты все равно не спас их.

– Верно. – В углах рта Кальдака появились глубокие складки. – Это исключительно верно.

Он отвернулся и отошел к буфету.

Бесс внезапно поняла, что он испытывает боль. Боль невыносимой вины. Значит, под этой жестокой оболочкой все-таки скрывается человек.

Кальдак достал из буфета две тарелки. Его лицо опять сделалось бесстрастным.

– Отнеси стаканы в столовую. А я принесу курицу.

Бесс поднялась.

– По-моему, обед из коробки больше подходит для кухни.

– Знаешь, мама учила меня, что обедать нужно непременно в столовой. Этой привычке я не могу изменить. – Он помолчал. – Да, представь себе, у меня была мать. Я не вышел из скалы.

Против воли Бесс улыбнулась.

– А мне, признаться, представлялось, что ты вылупился из железного яйца на какой-нибудь далекой планете.

Он удивленно моргнул.

– Надеюсь, ты шутишь?

Как ни странно, она действительно шутила.

К ней внезапно вернулось чувство юмора. Более того, ей захотелось посмеяться вместе с Кальдаком! Да, она шутила. А ведь это невероятно. Именно сейчас к ней вернулось чувство юмора. Более того, ей еще и захотелось посмеяться вместе с Кальдаком!

– Так, занесло меня вдруг.

Кальдак нахмурился.

– Можешь не бояться, я не сержусь. У меня в самом деле много острых углов.

Поразительно быстро он вновь надел маску. Острые углы, пугающая проницательность, граничащее с фанатизмом упорство – вот это настоящий Кальдак. Подумать только, а ей-то показалось, что он состоит не только из гранита.

– Сядь. Я возьму вилки. – Он поставил на стол дымящиеся тарелки. – Не очень питательно, но все-таки еда. А ты со вчерашнего дня не ела. Когда мы ехали сюда, у тебя урчало в желудке.

– Не очень-то вежливо говорить мне об этом.

– Невежливо была бы тебя не покормить.

Ох, как же она проголодалась! И поняла это только теперь, когда нервное напряжение немного отпустило ее.

Кальдак вернулся из кухни с салфетками и столовыми приборами.

– Вгрызайся.

Бесс взяла вилку.

– Так перед обедом говорила твоя мама?

Он покачал головой.

– Нет, это один из моих острых углов. Знаешь разницу между врожденным и благоприобретенным?

Однако уже через две минуты Бесс убедилась, что манеры Кальдака за столом безукоризненны. Тогда она решилась спросить:

– Твоя мама жива?

– Нет, она давно умерла. Отец тоже. А твои?

– Мы с Эмили были еще маленькие, когда умерла мама. А папа погиб в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать лет.

– Значит, ты тоже рано осталась одна…

– Ну, у меня была Эмили. Она тогда училась в медицинском колледже и жила в городе. Мы продали Тингейт – это наш дом, – и я переехала к ней.

– Раз так, все прошло сравнительно легко, да?

Бесс нахмурилась.

– Ну, не совсем. Я была довольно нервным ребенком и страшно скучала по Тингейту. Сначала тяжело приходилось со мной, но потом я как-то успокоилась.

– Тингейт… – повторил Кальдак. – Похоже на название родового поместья.

– Нет. – Бесс покачала головой. – Самый обыкновенный дом, хотя и довольно большой. Правда, рядом была река.

– Но ты любила свой дом?

Он очень внимательно смотрел на нее.

– Конечно. Мне и сейчас его порой не хватает. Но Эмили была права, мы не могли сохранить его. Нельзя цепляться за прошлое.

– Расскажи мне про Тингейт, – попросил Кальдак.

– Зачем тебе?

– Просто любопытно.

– Я же говорю, ничего в нем особенного нет. Хотя жить было хорошо. Мы много купались, плавали на лодке, а однажды построили домик на дереве… Даже не знаю, отчего этот дом так много для меня значил. – Она замолчала, опустив глаза в тарелку. – Кстати, примерно в таком доме выросла Кэтрин Хэпберн. Я прочитала ее мемуары. В Тингейте было что-то… золотое! В детстве мы с Эмили были безмятежно счастливы в том доме. Там я всегда чувствовала себя защищенной. Внешний мир был непонятен, враждебен, суров, а Тингейт оставался чем-то простым и… невинным.

– В наши дни невинность встречается редко, – усмехнулся Кальдак. – Думаю, вам не стоило продавать дом.

Бесс покачала головой.

– По страховке мы получили очень мало, и Эмили едва ли смогла бы содержать нас обеих. Нет, она приняла тогда правильное решение. – Волна грусти захлестнула ее; она так давно не вспоминала о Тингейте. – Любой ребенок должен иметь право на детство в Тингейте или в каком-нибудь таком же месте. Хорошо бы записать это в Конституцию.

– Напиши своему конгрессмену. В Конгрессе любят защищать права детей: это политически целесообразно. А ты пей молоко. Это тоже политически целесообразно.

Бесс была рада перемене темы. Тингейт в ее воспоминаниях был неразрывно связан с Эмили, и разговоры о детстве только обострили ее тоску по сестре.

– Я пью молоко. А тебя прошу не отдавать распоряжений.

– Не могу: учтивость разрушит мой образ.

Кальдак произнес эту фразу без улыбки, и Бесс опять не сразу сообразила, что он шутит.

– Меня твой образ мало волнует.

– А меня волнует. Причем при любых обстоятельствах. – Он отхлебнул из своего стакана. – Реакция окружающих решает все. От нее зависит… Над чем смеешься?

– У тебя усы. Ты напоминаешь мне Джули. Она вечно…

Бесс не договорила, снова вспомнив о том, в каком незавидном положении сейчас, должно быть, находится Эмили. Неужели она могла забыть о сестре, пусть даже всего на несколько минут?

– Джули – это дочь твоей сестры? Та самая, у которой есть подруга в Интернете?

Бесс кивнула.

– Она похожа на Эмили?

– Нет. Она вообще ни на кого не похожа. Эмили говорит, что Джули чем-то напоминает ей меня, но мне кажется, что Джули – совершенный уникум.

– Ты дружишь с ней? А как ты относишься к мужу своей сестры?

– Я люблю Джули, а Том всегда был добр ко мне. Он мне очень симпатичен. – Бесс вдруг снова напряглась. Уже не верилось, что еще минуту назад она чувствовала себя совершенно свободно в обществе Кальдака. – Почему ты спросил?

– А близкие друзья у тебя есть?

– Ты заговорил как Эстебан! Он тоже выспрашивал меня о моих отношениях с близкими.

– Эстебану нужно было одно, а мне – совсем другое.

– Надеюсь. Ему нужно было знать, существует ли человек, который поднял бы шум, если бы мне перерезали глотку.

– А мне нужно, чтобы твоя глотка осталась в целости и сохранности. Кстати, ты ведь разведена? Какие у тебя отношения с бывшим мужем?

– Никаких. – Бесс поморщилась. – Наш брак продолжался только девять месяцев. Это было ошибкой для нас обоих. Эмили сразу назвала его неудачником, но я тогда ей не поверила.

– Почему же?

Бесс пожала плечами.

– Всегда хочется надеяться на лучшее. Мэтт – музыкант. Он красив, сексуален, он даже в состоянии поддерживать не слишком интеллектуальную беседу. Интеллектуальных разговоров он не выносил. – Она сделала глоток молока. – И понятие верности было ему неведомо. Уже через два месяца после свадьбы он вовсю заглядывал под юбки.

– И все-таки вы прожили вместе девять месяцев?

Бесс нахмурилась.

– Ты уже знаешь, что я упряма и не люблю признавать свои ошибки. Я надеялась, что Мэтт исправится. А на самом деле он оказался пустышкой.

– Значит, стараясь сохранить семью, ты опять совершила ошибку?

– Наверное. Я ведь совсем не похожа на Эмили, – пояснила Бесс.

– Расскажи про своих друзей.

– Нечего мне рассказывать. Мне приходится много ездить в командировки, такая у меня профессия. Трудно поддерживать тесные отношения, если не ходить на дни рождения и семейные праздники. Да что ты ко мне прицепился?

– Где ты живешь?

– В Новом Орлеане. Снимаю квартиру у арендатора.

– Дружишь с кем-нибудь из соседей?

– Они все очень милые люди.

– Но с кем-нибудь ты общаешься больше других?

Она покачала головой.

– А животные у тебя есть?

– Какие животные, если у меня нет возможности за ними ухаживать?

• Предыдущая
• 19/61
• Следующая