Львиное Сердце - Кейн Бен - Страница 3

– Я тоже буду называть тебя Руфусом! – Она заметила что-то на моем лице, и вид ее сразу переменился. – Если, конечно, ты не против.

И снова вмешался Сапоги-Кулаки. Невзирая на плохое знание французского, мне удалось понять, что ему не терпится сгрузить меня с корабля. Воины уже находились на пристани и принимали щиты и оружие в свертках из кожи, которые подавали матросы.

Превозмогая боль, я перекинул ногу через борт и перебрался на причал. Сапоги-Кулаки сошел следом. Он указал на тропу, что вела через россыпь домов к крепостному палисаду, и снова заговорил по-французски.

«Вот зараза, – подумалось мне. – Придется учить их язык, иначе тут не выжить».

– Он хочет, чтобы я шел туда? – спросил я у девочки.

– Да.

Ее прежняя властность испарилась, она будто осознала, что ее могущество ограниченно. Можно помешать моему избиению, но нельзя изменить мою участь пленника.

Я не обратил внимания на первый тычок в спину, который нанес Сапоги-Кулаки.

– Как вас зовут? – спросил я у девочки.

– Изабелла! – послышался женский голос откуда-то из-за палисада. Крик был пронзительный и полный тревоги. – Изабелла-а!

Озорная усмешка.

– Изабелла. Изабелла де Клер.

Инстинкт не обманул меня. Я повторно склонил голову, на этот раз охотнее: сердце у этой девчонки было на месте.

– Должен вас поблагодарить, – сказал я, понизив голос, чтобы ирландцы из команды корабля не расслышали меня, – за то, что вы не позволили этому амадану превратить меня в месиво.

Она хихикнула.

– Поосторожнее с Фиц-Алдельмом. Он может немного понимать по-ирландски.

– Ни слова он не знает. – Уверенный, что вскоре буду обедать в большом зале, я полуобернулся. – Так ведь, амадан?

Сапоги-Кулаки, он же Фиц-Алдельм, насупился и пихнул меня вперед.

– Видите? – воскликнул я, обретая былую самоуверенность.

– Изабелла!

Женский голос теперь напоминал ведьмин вой.

– Это моя нянька. Пойду-ка я. – Девочка закатила глаза. Потом, подобрав юбки, чтобы не запачкать их на грязной тропе, побежала вперед. – Пока, Руфус!

– До свиданья, госпожа! – крикнул я ей вслед.

Впервые обращенное ко мне «Руфус» не вызвало у меня неприязни.

Радость моя оказалась короткой.

Сапоги-Кулаки от души врезал мне сзади. Я едва не упал ничком. Оправившись, я пошел вверх по склону под град ругательств. Изабелла, входившая в ворота замка, ничего не видела.

Я хотел было окликнуть ее, но не сомневался, что мои тяготы скоро окажутся в прошлом, и потому не стал шуметь. Если Ифа – справедливая женщина, решил я, то Сапоги-Кулаки получит как следует за такое обращение со мной.

Добравшись до ворот, к этому времени уже закрытых, я посмотрел на вершину палисада. Стена была высотой в три человеческих роста – достаточно близко, чтобы разглядеть рожу ухмыляющегося часового, и достаточно далеко, чтобы понять: брать стену приступом согласится только слабоумный.

– Ouvre la porte! – потребовал Сапоги-Кулаки.

«Открыть ворота», – догадался я. Нужно запомнить эти слова.

Рыцарь нетерпеливо обогнул меня и замолотил кулаками по доскам. Пусть и прочные, ворота оставались слабым местом в кольце укреплений. Впрочем, во время штурма защитники будут опорожнять на головы нападающих горшки с раскаленным песком, одновременно поливая дождем стрел с парапетов. Створка со скрипом отворилась, появился солдат в стеганом гамбезоне[2] и в кольчуге – явно невысокого ранга, так как он безропотно сносил брань, которую изрыгал Сапоги-Кулаки. Прозвучал вопрос. Мое ухо выхватило имя «Ева»: то же, что Ифа, но по-французски. Бросив на меня любопытный взгляд, солдат в ответ мотнул головой.

Мне некогда было рассуждать о смысле этого жеста: Сапоги-Кулаки пихнул меня в спину, давая понять, что нужно войти.

Мне доводилось бывать в бейли, как англичане называют дворы внутри замковых стен, но в таких просторных – никогда. Этот неправильный прямоугольник с одной стороны примыкал к двухэтажной каменной башне с пристройками – кухней и кладовыми. С другой стороны был палисад, там виднелись здания с покатыми крышами, которые я определил как казармы, конюшни и прочее. Народ сновал туда-сюда, но на меня никто не обращал внимания.

Кузнец в кожаном фартуке склонился над лошадиным копытом, подняв молоток, чтобы загнать очередной гвоздь в прилаживаемую подкову. Юнец в драной тунике держал лошадь под уздцы и ковырял в носу пальцем свободной руки. Дюжий мужик сгружал с задка телеги пузатые мешки с овощами и передавал другому мужику.

Из пустого конского стойла вышел крысолов, толкая перед собой шест на колесике. За ним тянулась стайка облезлых котов, внимание которых было приковано к полудюжине грызунов, привязанных хвостами к шесту. Кучка жандармов[3] расположилась у бревенчатого колодца. Солдаты передавали по кругу баклагу с вином и глазели на молоденькую служанку, достававшую из колодца ведро с водой.

Воздух был насыщен запахами: конский помет, дым от горящих поленьев, наконец, аромат пекущегося хлеба. В животе у меня заурчало: страсть как захотелось отведать свежего, только из печи, каравая, приправленного маслом и медом. Истекая слюной, потому как в последнее время мне и близко не доводилось пробовать ничего подобного, я отогнал соблазн.

– Cette direction[4].

Сапоги-Кулаки указал поверх моего плеча на дверь в основании башни. В его голосе я уловил нетерпение, и сильный толчок в спину подтвердил правильность моей догадки.

Сверху донесся женский голос, жалобный и строгий одновременно. Мои глаза поднялись к лестнице, поднимавшейся от земли к богато украшенной двери в стене башни. Миниатюрная фигурка – Изабелла, легко узнаваемая по зеленому плащу, – достигла верхней площадки, где ее поджидала пышнотелая женщина. Судя по грозящему пальцу и бесконечному брюзжанию, это была нянька.

Мне очень хотелось, чтобы Изабелла повернулась, увидела меня и приветливо помахала рукой. И снова я едва не окликнул ее, но Сапоги-Кулаки опередил меня, отвесив затрещину. Пришлось прикусить язык. Определенно, что-то тут было не так. Я обшарил двор глазами в поисках кого-нибудь из вышестоящих, майордома[5] или рыцаря, но никого не нашел. Я старался идти как можно медленнее, однако толку от этого не было. Вскоре мы подошли к двери зловещего вида. Рыцарь отпер ее массивным железным ключом, и меня втолкнули в темное, сырое пространство.

Когда глаза привыкли к сумраку, я осмотрелся. Колонны из бревен, толще человеческого туловища, выстроились на расстоянии дюжины шагов друг от друга, поддерживая потолок комнаты – видимо, большого зала. По боковым стенам с обеих сторон шли двери. Я решил, что они ведут в кладовые, хранилища и тюремные камеры. Относительно последнего я уж точно был прав: Сапоги-Кулаки подтолкнул меня к дверному проему, разверстому, как зев гробницы. Я встал как вкопанный. Да, я не родич короля вроде Ифы, но и не какой-нибудь висельник. Мне полагались апартаменты получше.

Раскрыв рот, чтобы возразить, я повернулся к рыцарю.

Он ждал своего часа. Правый его кулак, сжимавший, как стало известно позже, тяжелое железное кольцо, описал дугу и врезался мне в подбородок. Я даже не помню, как упал на пол.

Что сказать о последовавшем за этим жутком отрезке времени? Признаюсь честно, я утратил представление о том, как долго я пробыл в той адской дыре. Тогда мне показалось, что прошла вечность, а на самом деле, как позже сообщили мне, чуть больше седмицы. Поскольку от утоптанного земляного пола меня отделяло лишь тонкое шерстяное одеяло, я постоянно мерз. Я даже готов поспорить, что тамошний холод не уступал тому, что царит в продуваемом всеми ветрами монастыре на Святом острове, о котором я слышал от монахов. Чтобы согреться, я постоянно расхаживал по камере размером шесть на шесть шагов. Я пробирался от двери до задней стены и поначалу выставлял перед собой раскрытые ладони, чтобы не врезаться в камень, а потом, освоившись, плотнее прижимал обеими руками накинутое на плечи одеяло.