О-3-18 (СИ) - "Flora Macer" - Страница 19

— Жуть… — замечает Шайль.

Но про себя она думает: «Херьня».

— Да, так что как только Кармайн с напарником поднимутся сюда, сразу пойдем в галерею!

— Она далеко?

— Нет, в паре кварталов отсюда.

Шайль не знала, что в О-3 есть художественные галереи.

— И как давно у тебя это дело?

— Полторы недели, — со странной гордостью отвечает бромпир. — Я разок уже приезжал посмотреть на картину, но так ни к чему и не пришел. А потом навалилась другая работа…

«А потом напарник заболел, и я зассал работать в одиночку» — так должна была закончиться фраза, но Бобби захотел сохранить достоинство и заткнулся.

Шайль не стала задавать вопросов. И не стала говорить, что мелкое дело полуторанедельной давности раскрыть так же сложно, как доплюнуть до солнца. Это все неважно. Ей главное чем-то заняться в рабочее время.

Потому что детективам нельзя лезть в общественные организации волколюдов без соответствующего разрешения со стороны закона. Которое теперь не получить, ведь дело Бибика вроде как «закрыто». Зельда созналась на допросе. В суде ей уже не отвертеться, даже если вдруг захочет.

Так что в этот раз Шайль придется действовать неофициально. Что же. Нужно ли говорить, что детектив привыкла к подобному?

***

Что можно увидеть в О-3? Лавки мясников, выдающих куски еды волколюдам и продающих кровь бромпирам. Нищие хибарки. Многоэтажные дома. Несколько фабрик. Ларьки, где продают всякое-разное — начиная с сигарет и заканчивая детским соком. Магазинов нет, не увидеть, уровень преступности высоковат для таких цивилизованных явлений. Зато аптек много. Если тебя подстрелили или подрезали; ты внезапно подхватил простуду после зажигательной ночи с незнакомкой или, наконец, ты действительно истекаешь соплями и слюнями — тебе в аптеку. Там подскажут и покажут.

О-3 разнообразный район разнообразного города. Но даже у такого места есть свои правила. Например: никаких культурных мероприятий. На них попросту некому смотреть. В О-3 не такие люди живут. Они с готовностью глазели на Шайль, бегающую по стенам. Но искусство? Это для снобов.

И тем не менее, проклятая художественная галерея не просто заняла одно из помещений, ранее бывшее складом: галерея выпятила собственное эго, явив улицам рахит бромпиров. Вывеска ядовитых тонов болталась на ветру как слоновий хобот, и Шайль подумала, что она собственноручно разорвала бы все картины, лишь бы вычистить эту дрянь из О-3. Неуместно. Отвлекает. Раздражает. Не нужно нести культуру в царство бескультурия. Не нужно вытаскивать на берег то, что плавает, а не утопает.

Но Бобби явно иного мнения. Он замер перед вывеской, восхищенно глядя на явление высокой культуры. Шайль скучающе затоптала кроссовкой окурок.

— Мы зайдем или ты наконец-то решишься передернуть? — спрашивает детектив, демонстрируя акт, который властвует над каждым мужчиной.

Во всяком случае, Шайль так считает.

— Да, конечно, заходим, — очарованный Бобби пропускает мимо ушей едкую издевку.

Он слишком любит искусство. Рядом с ним превращается в самого милого парня на свете. Жаль только, что это выглядит убого и неуместно.

Два детектива заходят в галерею. Почему двери открыты? Так надо для истории. Или же так захотелось владельцу галереи, который все же решил провести выставку.

Судя по тому, что в тускло освещенном зале стоит лишь одно существо, и это очевидно бромпир, выставка в самом разгаре — не протолкнуться, ведь воздух слишком плотный из-за чувства одиночества и ненужности.

— Кенни! — восклицает Бобби. — Неужели ты дорисовал фиолетовое пятно?

— Бобби! — восклицает Кенни. — Да, я ведь помню твой совет! Вывеска и правда стала выглядеть лучше.

— Это чудесно, — шепчет Бобби. — Я взгляда оторвать не мог.

— Я счастлив это слышать, — едва не стонет Кенни. — Две ночи рисовал…

— «Две ночи»? Ты гений, я бы и за пять не управился!

Можно подумать, что это сарказм. Но, к своему ужасу, Шайль понимает: эти два придурка абсолютно серьезны. Фиолетовое пятно было шириной в локоть девушки. На месте Кенни она бы просто плеснула краской из ведра и не парилась. Может, поэтому Шайль не художник.

Пока два бромпира сцепляются в культурной страсти, обсуждая чистосердечную хрень, Шайль приступает к работе. Если сократить десять страниц бреда Бобби до самой сути произошедшего, все уложится в одну пару слов: картину изодрали. Если говорить длинно, то картину изодрали когтями. Главный подозреваемый — любой волколюд из О-3. Даже Шайль, даром что когтей нет.

— Хм, а стало лучше, — шепчет девушка, вглядываясь в картину.

Сложно сказать, что на ней было изображено до инцидента. Но теперь — три рваных полосы расчерчивают полотно от вершины и до низа. Этого факта достаточно, чтобы заставить сердце Шайль проникнуться концептуализмом.

— Я так понимаю, вы напарник Бобби?

— Упаси луна, — отвечает девушка. — Я детектив.

— То есть, напарник Бобби, — уточняет Кенни, поблескивая светящимися бромпирьими глазами.

— То есть, детектив, — устало отрицает Шайль. И переводит тему. — Почему вы решили сделать выставку в О-3?

— О, рад, что вы спросили. Дело в том, что мое творчество…

На этом моменте детектив выключила слух. По любящему взгляду, брошенному организатором выставки на окружающее их безумие, Шайль догадалась, что ответ будет долгим и бесполезным. Можно не слушать. Тем более, что Бобби, судя по лицу, сейчас вот-вот кончит. Говорят, мужчины лучше всего запоминают то, что происходит во время оргазма, поэтому Шайль с чистой совестью переводит внимание на более важные вещи.

Девушка не сильна в холстах, но что-то подсказывает ей, что удар был нанесен только один. Значит, преступник знал, что делает. Он был хладнокровен. Будь объят яростью — «шедевр» разорвали бы на куски.

— Пострадала только эта картина? — спрашивает Шайль, приближая лицо к куску дерь… куску искусства. — Ой, я вас перебила?

— Все в порядке, — Кенни снисходительно улыбается, и этого более чем достаточно, чтобы успокоить…

Стоп. Шайль плевать.

— Да, пострадала только эта картина. Почему так — не знаю. Возможно, потому что она была самой лучшей. Ее я написал во времена своей десятой любви…

Можно не слушать. Что дальше, детектив Шайль? Картина получила один меткий удар. Убийца действовал наверняка, прекрасно знал анатомию жертвы и хотел как можно меньше замарать руки. Вернее, когти. Это волколюд.

Или прошлое дело накладывает свой отпечаток? Шайль один раз ошиблась, решив, что раны поддельные, и теперь во всем видит когти волколюда?

Давайте подумаем с рациональной точки зрения, детектив. Этот город кишит волколюдами. И они не фанаты искусства. Уж точно — бромпирьего. Это самый нищий район города. Это… этого еще недостаточно?

— Скажите, кто охранял галерею?

— «Охранял»?.. — Кенни захлопал глазами с таким недоумением, что Шайль закатила собственные.

— Да, уважаемый. Охранял. Кого вы наняли для того, чтобы присмотреть за картинами в ваше отсутствие?

— Э-э… боюсь, что я не видел в этом нужды. Я считал, что моя весьма скромная тяга к изобразительному искусству не нуждается в защите от вандализма. Ведь я пишу красивые и невинные картины, — Кенни ласково прикасается к раме убитой. — Кто бы мог подумать, что это станет крупнейшей ошибкой за всю мою жизнь?..

— Как давно вы в Освобождении? — на всякий случай уточняет Шайль.

И понимает: что-то не так. Где Бобби? Риторический вопрос, детектив. Вон он, в другом конце зала. То ли передергивает, то ли умирает от сердечного приступа, вызванного передозировкой концептуализма.

— Три месяца. Это чудесный город с очень чувственными натурами. Я решил, что можно организовать выставку… В этом прекрасном доме! Я знаком почти с каждым его жителем.